Чингиз Абдуллаев - Рандеву с Валтасаром
— Все время книги, — засмеялась Мэрриет. — Мы с Мулаймой отправили целую коробку книг домой. И даже два раза просили Нелли принять наши вещи, чтобы отправить в Берлин.
— Я тоже передал ей часть своих книг, — улыбнулся Дронго, — я накупил их здесь довольно много.
— Мулайма даже выписала себе книги по почте, — вспомнила Мэрриет. — И получила посылку в Ганновере.
В каждом городе участникам поездки дарили огромное количество журналов и книг. Именно поэтому им было разрешено сдавать вещи в немецкий оргкомитет, чтобы отправлять их в Берлин, где их можно было бы получить по завершении путешествия. Но многие отправляли книги домой.
Он приехал в «Невский палас» и не успел принять душ, как ему позвонил Вейдеманис.
— Можно я к тебе поднимусь? — спросил Эдгар.
— Я начинаю тебя бояться, — пошутил Дронго, стоя в ванной комнате. — Откуда ты узнал, что я здесь?
— С кем поведешься, — парировал Вейдеманис. — Ваша первая гостиница находится на Литовском проспекте, а отель «Невский палас» буквально за углом, на Невском. Я подумал, что ты обязательно переедешь. И позвонил, чтобы узнать, в каком ты номере. Вот и весь секрет. Тебе ведь нужно быть поближе к ним. И вряд ли ты стал бы переезжать куда-нибудь далеко.
— Да, — согласился Дронго, — ты меня убедил. Поднимайся, я как раз вылезаю из ванной.
Через несколько минут они с Эдгаром сидели в баре. Дронго, как всегда, заказал себе чай, Вейдеманис такой же привычный кофе.
— У меня остались трое подозреваемых, — напомнил Дронго, — и сегодня все трое будут на пресс-конференции в манеже. Значит, есть возможность поговорить с каждым. Я тебя прошу быть там в четыре часа дня. Только не опаздывай. Сумеешь пройти без пригласительного билета?
— Конечно, — кивнул Вейдеманис. — Значит, ты думаешь, что подозреваемый в числе этих троих?
— Остались только они. Двое немного понимают по-гречески, а Иван Джепаровски вообще хорошо говорит на этом языке, а ведь Темелиса кто-то позвал в тамбур. Сильвия не помнит, кто, хотя Темелис прошел мимо нее. И это понятно, ведь она говорила с женихом. Но, кроме нее, этот же разговор слышала из своего купе Виржиния Захарьева. Кто-то позвал Темелиса. И я попытаюсь выяснить, кто именно. Вот и вся логика. Сегодня в четыре часа мы постараемся найти преступника.
— Будь осторожен, — предупредил Эдгар, — он может быть вооружен.
— Не думаю. Этот человек не убийца, зачем ему так подставляться?
— В любом случае возьми пистолет. Бискарги ведь хотел тебя убрать.
— Ты лучше позвони Потапову и попроси, чтобы прислал туда официальных представителей ФСБ. Желательно двоих или троих. Надеюсь, они не пошлют к нам Хоромина.
— Нет, — засмеялся Вейдеманис, — можешь быть уверен. Я позвоню Потапову и постараюсь его убедить. Ты убежден в своих силах?
— Не до конца. Меня что-то смущает. Но я постараюсь преодолеть в себе это чувство.
— Увидимся в манеже, — сказал Эдгар, поднимаясь со стула.
Дронго, допив свой чай, вышел на улицу. Город действительно был неухоженным и блеклым. Перестройка, начатая столько лет назад, отразилась на Ленинграде-Санкт-Петербурге явно не лучшим образом. Бывший мэр, уже умерший к этому времени, был больше политиком и демагогом, чем хозяином города. А нынешний успел отличиться только гибкостью спины и умением предавать своих хозяев, сдав поочередно сначала бывшего мэра, потом бывшего президента, затем бывшего премьера, ставшего лидером движения, в котором далеко не последняя роль отводилась нынешнему главе Санкт-Петербурга. Он сдавал всех, чтобы уцелеть, и добился своего, сумев остаться на своем посту. Но городу, великому городу, которому так недоставало внимания и заботы рачительного хозяина, не стало от этого лучше.
Дронго шел по улицам и мрачно замечал покосившиеся оконные рамы, давно не чищенные памятники, выбоины на тротуарах. Но он умел видеть и другое. Он видел лица горожан. Он намеренно разговаривал с ними, едва предоставлялась такая возможность. И он чувствовал, как несколько отходит. Это были те самые ленинградцы, которые в массе своей составляли оппозицию режиму Сталина в тридцатые годы, которые умирали в голодном блокадном городе, но не помышляли о его сдаче во время войны, которых уничтожали в конце сороковых за их вольнолюбивый дух, которые сделали свой город настоящей культурной столицей страны, где подлинная интеллигентность была не признаком слабости, а проявлением силы. Горожане не изменились. Словно они жили в другом времени и в другом городе. Люди не разучились улыбаться, они говорили на неповторимом русском языке, не коверкая слова, как в других регионах страны. Они уступали дорогу женщинам, вежливо извинялись и снисходительно прощали приехавшим их странности и слабости. Это был город, в котором не было агрессивной энергетики, словно культурная аура, копившаяся в его воздухе столетиями, все еще оказывала магическое воздействие на его жителей.
К манежу он подошел в прекрасном настроении. Он успел пройтись по Невскому и выйти к Неве. Почему-то вспомнились слова Бродского: «На Васильевский остров я приду умирать». Умирать не хотелось. После прогулки он почувствовал прилив сил. У здания Исаакиевского собора он встретил Ивана Джепаровского. Тот стоял у ограды, молча разглядывая величественное сооружение.
— Удивительный город, — вздохнул Джепаровски, — я здесь часто бывал раньше. Я редко вижу сны, но если вижу, в них всегда присутствует частичка этого города.
— Я его тоже люблю, — признался Дронго. — Очень люблю. И жаль, что он сейчас в таком состоянии.
— Это пройдет, — отмахнулся Джепаровски, — главный капитал — это его люди. Если они любят свой город и верят в него, все будет хорошо, поверьте мне, я знаю, что говорю.
— Вы идете на пресс-конференцию?
— Конечно. Осталось десять минут.
— А другие участники будут?
— Все будут. А как же иначе? Я успел вколоть себе дозу инсулина сегодня утром, чтобы не отвлекаться на разные пустяки.
— Вы каждый день делаете себе укол?
— Каждый день. Вообще-то нужно два раза в день, но у меня не такая запущенная форма диабета, и я делаю один укол, обычно днем. А почему вы спрашиваете?
— Днем, — повторил Дронго. — А в поезде вы тоже делаете себе уколы?
— Разумеется. Обычно мне помогает Селимович, он умеет это делать. Он ведь был на войне, видел такие ужасы. Я ему очень благодарен за помощь.
— Темелис погиб как раз во время обеда, вернее, сразу после него. Вы сделали себе укол до этого?
— Нет, не успел. Мы ведь обедали во вторую смену. Мы договорились с Мехмедом, что он сделает мне укол, как только мы пообедаем. И вдруг такая трагедия. Я очень нервничал, Темелис был хорошим человеком.
— Вы были с Зораном в первом купе, рядом с тамбуром, где произошло убийство. Вы ничего не слышали?
— Нет, ничего. Мы вернулись все трое в свое купе — Зоран, я и Селимович.
— Вы не выходили из вагона?
— Нет, конечно. Селимович сделал мне укол. Он молодец, такой внимательный. А Зоран, кажется, взял свою записную книжку и пошел к вам. Вот, собственно, и все. Вернее, он ушел к вам еще до убийства. А потом поезд остановился и мы узнали страшную новость.
— У вас одноразовые шприцы? — уточнил Дронго.
— Да, конечно. Слава Богу, с этим сейчас проблем нет.
— Спасибо, — кивнул Дронго, протягивая ему руку, — вы мне очень помогли. Идемте быстрее, там нас уже ждут.
Пресс-конференция прошла довольно вяло, было человек двадцать журналистов, которые почти не задавали вопросов. В заднем ряду сидел Вейдеманис. Дронго пытался понять, кто из журналистов представлял ведомство Потапова. За большим столом вместе с тремя представителями Балкан сидели Павел Борисов, Яцек Пацоха, Мураев, Харламов и две женщины — Виржиния Захарьева и Драгана Павич. Когда пресс-конференция закончилась и журналисты потянулись к выходу, Пацоха попросил участников «Экспресса» остаться, сказав, что у Дронго есть короткое сообщение.
Журналисты вышли, и в небольшом зале не осталось никого из чужих, если не считать Эдгара, сидевшего в последнем ряду, и высокой рыжеволосой девицы, возившейся со своим фотоаппаратом в первом ряду.
— Я буду говорить по-русски, — сказал Дронго, выходя к участникам пресс-конференции, — ведь все вы знаете русский язык. Некоторые из вас знают и греческий. И уж конечно, английский.
На него смотрели девять пар глаз. Он подумал, что все еще не уверен в своих предположениях.
— В тот день, когда погиб Темелис, убийца был не один, — сказал Дронго, — мы с Яцеком Пацохой уже тогда думали, что у Бискарги должен быть помощник. Этот человек позвал Темелиса в тамбур, где его уже ждал убийца. Но вычислить человека, оказавшегося в тот самый момент у тамбура, было практически невозможно. Любой посторонний мог пройти через вагон. Любой. Но нам был интересен только один.
