Анатолий Баюканский - Черный передел. Книга II
– Нужно дать приказ срочно прекратить уничтожение партийных документов! – вмешался Булатов.
– Я уже дал такое указание! – Никто не заметил, когда появился в кабинете заворготделом Сытников, подобострастно заглядывая в глаза Русича.
– Сытников! – ужаснулся Петр Кирыч. – Да ты, оказывается, двуглавое чудовище! Разве указания ЦК партии для тебя не закон? Да и я тебе лично, под персональную ответственность…
– Времена, Петр Кирыч, меняются, а мы, чиновники, должны добросовестно помогать любой законной власти!
– Ну, Сытников, ты у меня за все ответишь, за все!
– Пойдемте, «господа», я покажу вам, где хранятся в этом кабинете самые секретные документы!
– Дайте воды! – хрипло попросил Петр Кирыч, запрокидывая назад голову. Его не столько убило само предательство «верного» человечка, сколько его вероломное обращение: «господа!» Вот уж воистину не знаешь, где начинается подлость в человеке и где заканчивается.
Сытников совершенно преобразился. Рано утром он был сама покорность, отводил глаза, движения были вялыми, а тут… Откуда взялась прыть? Он буквально летал от сейфа к несгораемому шкафу, отворял своим универсальным ключом потайные ящики в стене, извлекал пачки коричневых и желтых листков с анкетами, протоколами заседаний бюро. Он понимал, что в первую очередь нужно демократам, – решение о безоговорочной поддержке ГКЧП обкомом. И когда выудил эту бумагу, еще не отпечатанную на машинке, просиял, подал Русичу.
– Какую шваль я держал при себе! – растерянно проговорил Петр Кирыч. – Тявки! – Он понимал, что большинство из его ближайшего окружения, вчера еще готовое лизать его сапоги, сегодня разбежалось и ждать подмоги неоткуда. – Вы учтите, господа-товарищи, посягаете на служебные документы не одного Щелочихина, а всей партии, а она с каждого строго спросит.
– Ты, Петр Кирыч, наверное, еще не слышал выступление Бориса Николаевича Ельцина, – весело проговорил Русич. – Коммунистической партии в России больше не существует. Она распущена, высшие органы партии запрещены.
– Что вы такое несете? – Холодный пот выступил на лбу Щелочихина, руки мелко-мелко затряслись. – Партия Ленина, которая победила проклятый фашизм, распущена? Даже в самом страшном сне не может такого случиться! – Он невольно взглянул на Сытникова, как бы спрашивая, верно ли это? Бывший завотделом горестно кивнул.
Некоторое время Щелочихин отрешенно смотрел, как незнакомые парни набивали мешки с фельдъегерскими пломбами, запихивали партийные документы, а ведь еще неделю назад каждый листик бережно разглаживался, подшивался для истории, для вечных архивов.
– А теперь, товарищ Щелочихин, – твердо сказал Русич, – освободите немедленно кабинет, здание бывшего обкома партии. И еще. Приказываю, впредь до особого распоряжения новых властей не покидать город до вызова в соответствующие органы. Понятно?
– Переворот! Свершился переворот! А меня… под домашний арест? – Нужно было помолчать, однако Петр Кирыч не сдержался, выпустил кипящее внутри бешенство. – Я служил в лагерях, видывал таковых, как вы, и они… они ползали в моих ногах, молили о милости, а вы… молокососы…
– Возьмите личные вещи, Петр Кирыч, и – на выход!
– Вы не имеете права, меня избирал народ, а вы… силой захватили власть! – Щелочихин плохо помнил, что было дальше. Что-то произошло страшное, что было выше его понимания. Сопротивляться уже не было сил. Будто в полусне, не чувствуя ног, Петр Кирыч стал спускаться по широкой мраморной лестнице, устланной коврами. У главного подъезда, где обычно со скучающим видом стояли два милиционера, уже плескалась толпа.
– Товарищи, товарищи! – забежал вперед вездесущий Сытников, желая хоть чем-то угодить недавнему шефу. – Пропустите, пропустите! Первый секретарь обкома идет!
И тут же из толпы полетели насмешки, злобные выкрики:
– Ишь, отожрался на партийных харчах!
– На нары его, на нары! На баланду возле параши!
Почти теряя сознание от этих гневных слов, Петр Кирыч протиснулся сквозь живой строй, благо Русич и Булатов, да еще Сытников с капитаном из военкомата помогли преодолеть узкий коридор. Выйдя на мраморные ступени, Петр Кирыч боковым зрением отметил, что его служебной черной «волги» под номером 0001 у главного подъезда нет, бочком, сторонясь толпы, почти прижимаясь к стене, он скользнул в узкий переулок, где его уже никто не знал. Вот когда он мысленно возблагодарил судьбу, что первый секретарь обкома был вроде святого, которого могли видеть немногие.
Запыхавшись от непривычно быстрого шага, Петр Кирыч добрался наконец до здания, в котором жили обкомовские работники, отворил двери подъезда № 1, «литерного», как его называли, и вновь удивился – в холле не оказалось охранника. И эта неприятная новость резанула по сердцу: «Теперь, выходит, любая шваль может запросто войти в подъезд, подняться на четвертый этаж…»
Не успел раздеться, как услышал телефонный звонок. Обрадовался звонку, как приятной вести. По голосу, без представлений, узнал нового начальника областного КГБ. Всего полгода назад он был с повышением переведен в Старососненск. Петр Кирыч все время мечтал пригласить полковника на дачку, но… суета сует, они так и не успели сблизиться, ограничиваясь суховатыми деловыми отношениями.
– Здравия желаю, Петр Кирыч! – четко и деловито произнес Свиридов. – Я уполномочен вас проинформировать о том, что мною получена шифрограмма, подписанная первым заместителем министра генерал-полковником Грушко.
– Грушко! О, я хорошо его знаю! – не подумав, проговорил Петр Кирыч. – Что там он хочет сообщить нового?
– Думаю, сообщение прояснит многое.
– Читайте же, наконец!
– «Всем начальникам областных, краевых, республиканских комитетов госбезопасности. Предпринятая 19–21 августа 1991 года попытка группы государственных лиц совершить военный переворот в стране сорвана в результате решительных действий демократических сил страны. Антиконституционные заговоры гэкачепистов не поддержал ни народ, ни местные власти, ни армия. Авантюристы от политики отныне понесут полную ответственность за противоправные действия. Посему приказываю: установить полный контроль за лицами, активно поддержавшими заговор, изъять документы в поддержку ГКЧП. В отношении лиц, участвовавших в заговоре, будут возбуждены уголовные дела». У меня все, Петр Кирыч.
* * *В воскресенье предстояла в Старососненске новая манифестация коммунистов и их сторонников. В противовес им готовились выйти на улицы и демократы. Субботин предчувствовал – без стычки не обойтись. Накануне, собрав своих «гавриков», Субботин дал каждому персональное задание: занять наблюдательный пост на одной из главных улиц, ни во что не вмешиваться, каждые пятнадцать минут докладывать ему по телефону о том, что происходит в городе. Пантюхин, двое его дружков и Коля-богодул, прибившийся по совету Булатова к «писателю», поспешили выполнять задание. Когда «гаврики» удалились, Субботин, проверив мощный записывающий аппарат, вмонтированный в телефон, подключил его к мини-лазерной батарейке размером с двухкопеечную монету.
Затем отворил дверь второй комнаты, которая якобы была им подготовлена для капитального ремонта.
– Как настроение, Вильямс?
– Изнываю от бездействия, – с дивана поднялся, отложив книгу, тот самый Вельяминов, бывший смертник, освобожденный Субботиным из секретного лагеря «Огненный».
– Грядут, грядут великие дела! – патетически воскликнул Субботин. – Помнишь Гёте:
Какой восторг и сил какой напорВо мне рождает это начертанье?Я оживаю, глядя на узор,И вновь бужу остывшие желанья.Кто из богов придумал этот знак?Какое исцеленье от уныньяДает мне сочетанье этих линий!Расходится томивший душу мрак,Все проясняется, как на картине.И вот мне кажется, что сам я – бог…Мир духов рядом, дверь не на запоре,Но сам ты слеп, и все в тебе мертво…
– Я хочу выпить! – Вильямс явно не был склонен к философским разглагольствованиям. Налил рюмку коньяку, выпил. Субботин последовал его примеру. Ему оставалось только терпеть. Приказ Гринько гласил: «Укрыть гостя у себя на две недели, а когда все эти страсти в Москве утихнут, Вильямса отправят под видом дипломата в Штаты».
Разговор не клеился.
– Тс-с! – Вильямс приложил палец к губам. – Кажется, к нам идут.
– Быстро! – Субботин указал Вильямсу на дверь. Запер ее на два оборота ключа. Сел пить чай.
Они не ошиблись и на сей раз. Изощренный натренированный слух всегда выручал агентов ассоциации. В дверь постучали не очень уверенно. Субботин накинул костюм с пуговицами, излучающими нервно-паралитический газ. Предосторожность никогда не мешала. Знакомые прийти не должны, «гаврики» будут звонить по телефону. Кто бы это мог быть?
Субботин нарочито медленно прошел к выходу, отворил, не спрашивая, кто пожаловал. Перед ним стоял человек в форме майора милиции.
