Лев Гурский - Спасти президента
Дзынь-дзынь!
Это в коридоре, догадался я сквозь победный ликующий дым и неторопливо поплыл к двери.
На лестничной площадке стояло все то же сердитое маленькое пугало. Теперь, кроме белой вышитой рубахи, на пугале красовались широченные шаровары цвета десантных беретов. Я вообразил этого длинноусого гнома в полной экипировке десантника — и чуть не заржал. Комедия.
— Вот, возьмите. — Гном с брюзгливой миной держал двумя пальчиками какие-то таблетки. — Это вам анальгин, от головы. Только не стучите в стенку, умоляю...
— Не буду стучать, — пообещал я, выдыхая горьковатый дым. — И таблеток не надо, спасибочки. Голову я уже травкой подлечил, верное средство... Не хочешь затянуться от моего косячка? Курни разик, я не жадный, травка что надо... — Я ласково потрепал доброе пугало за чуб. Теперь я готов был разделить с ним все последние затяжки, что еще остались.
— Ну знаете ли! Это уж ни в какие рамки! — Гном вырвался и, придерживая рукой шаровары, метнулся к раскрытой двери соседней квартиры. — Москали проклятые! Не страна, а один большой притон! — злобно выкрикнул он из квартиры и с силой захлопнул дверь. Кусок штукатурки шлепнулся ему прямо на коврик.
Гном был все-таки полный шиз: носился со своими глупыми таблетками и в упор отказывался от дармового косячка. И леший с тобой, подумал я, заплывая из коридора обратно в комнату. Не больно и хотелось с таким делиться.
Из остатков дыма я слепил маленькое удобное облачко и облетел на нем комнату. Прежде, чем приземляться на диване, я бережно сосчитал свой остаток. Четыре полных папиросы. Мало. В два с половиной раза меньше, чем пластитовых шашек.
Что ж, придется экономить, сказал себе я. Больше ни одной поблажки. Надо потерпеть сегодня, чтобы не оплошать завтра.
42. РЕДАКТОР МОРОЗОВ
Дважды в неделю наша «Свободная газета» бывает по-настоящему свободна.
От сотрудников.
Я люблю прийти в редакцию ранним субботним утром, когда мои лоботрясы и лоботряски сидят по домам. Мне нравится самому достать из почтового ящика пачку свежей макулатуры, пронести эту тяжелую пачку по пустынным коридорам к себе в кабинет и под крепкий чаек с лимоном проглядеть чужие газетки, сравнивая их со своею. Делаю я это не по должности, а из чистого любопытства. Мы, конечно, — первые на газетном рынке, лучшие из лучших. Но иногда не помешает узнать, что поделывают наши конкуренты и насколько мы их в очередной раз обскакали.
Конкуренты по обыкновению забивали свои полосы ерундой. Причем сегодня урожай ерунды был особенно высок: накануне выборов не разрешалось писать про выборы. Приходилось выкручиваться, кто как может. Преобладали чернуха, порнуха и откровенная джинса. Бригада «Известий», побывав в Российском Бюро ритуальных услуг, взволнованно сообщала о резком скачке цен на гробы (вчера были большие и по три, а сегодня маленькие, но по пять сотен баксов). «Независька» публиковала ежемесячный рейтинг ста ведущих китайских политиков (уже который год покойный Дэн не сходил с третьего места, вытесняя опять-таки покойного Мао на четвертое). В «Труде» журналист с веселой фамилией Погост, заглядывая в астрал, обещал народу третий внеочередной обмен купюр (об этом ему якобы сообщил дух Сергея Юльевича Витте). «Экспресс-новости» выносили на первую полосу важнейший вопрос современности: трахались ли мальчики из рок-группы «Доктор Вернер» с девочками из диксиленда «Полиция Майами»? (Судя по цветному фото, тамошних мальчиков никто, кроме мальчиков же, не интересовал.) «Московский листок», совсем одурев от жары, обнаруживал в столице украинскую мафию. Мафия пряталась по подъездам в Большом Афанасьевском переулке, зачем-то пугала старух автоматами и закусывала котлетами по-киевски в ресторанчике «Три поросенка»...
— Эх, Стасик, — бормотнул я вслух, имея в виду редактора «Листка» Боровицкого, — что же так скромно выдумано? Котлеты — это примитив. Яка же украиньска мафия без борща и галушек, сала и горилки? Недоработочка, Стас.
«Московский листок» раздражал меня больше других. Газета высасывала скандалы из пальца, забыв предварительно его помыть. И даже неплохие идейки, которые любое приличное издание отшлифовало бы до европейского уровня сенсаций, Боровицкий продавал быстро, шумно и за копейки. Что, допустим, делает нормальный редактор, когда его репортеры находят в Доме малютки №8 одноглазого от рождения чернокожего младенца? Устраивает в своей газете вселенскую смазь Минатому, Минздраву и МинЧС, добиваясь отставки хотя бы одного министра из трех. Что сделал Стас? Объявил о всероссийском розыске предполагаемого папы младенца — одноглазого негра! Разумеется, никого не нашли. И не могли найти. Гомера надо было читать, господин Боровицкий. У Гомера ясно сказано, что последнего взрослого циклопа истребили еще до перестройки...
Я отложил «Листок» на край стола и взял в руки субботний номер нашего издания. Вот вам настоящая качественная пресса: не желтая, не красная и не голубая. «Свободная газета» для свободных людей. Печать офсетная, сорт высший. Первым делом я проверил, не слетели ли вдруг наши латинские эпиграфы — «Меа culpa» и «О tempora, о mores!» — и не затерялась ли важная строка на шестнадцатой полосе: «Главный редактор Виктор Морозов».
Все было на месте. Удостоверившись, я вернулся к первой странице и еще немного полюбовался собственной газетой. Справа в подвале стояла, как влитая, информация Анджелы об утопших котятах премьера. Слева узкой колонкой была заверстана сенина заметка про Сухарева — бывшего президентского начохраны, который угодил в дурдом. Сочинение Глеба Бортникова о кремлевском вертолете вместе с фото занимали центральное место на полосе. Вчера, подписывая номер, я еще немного выправил готовый материал, сделав его острее и обиднее для Кремля. Все стрелки — в одну мишень. Президент сто раз пожалеет, что отказался от интервью со мною. Железный Болек на коленях приползет, пытаясь опять задружиться с «СГ». Но тут я буду непреклонен. Честь имею!
Городской телефон грянул в тот момент, когда я в красках представлял Железного Болека, униженно вползающего в мой кабинет.
— Слушаю! — с ленцой сказал я в трубку. Я почему-то вообразил, что это Глава президентской администрации уже предлагает мне мировую.
— Господин Морозов? — без выражения спросили с того конца провода. — Виктор Ноевич?
Хорошее субботнее утро тотчас же было сломано об колено. В кабинете сразу потемнело, воздух наполнился стеклянным крошевом, листва за окном пожухла. Я узнал невыразительный голос.
— Да, это Морозов, — прошептал я.
— Через двадцать минут, в кегельбане гостиницы «Националь», — коротко приказали мне. — С вами будут беседовать.
— А... — заикнулся было я.
— Машина ждет у подъезда редакции, — перебили меня. — Вам лучше не опаздывать. Босс этого не любит.
— Уже иду, — покорно выдавил я.
— То-то же, — сказали из трубки.
Серебристая рыбка «тойота» была припаркована у самых дверей, двумя колесами на тротуаре. Парни Бэ-Бэ — Большого Босса — плевали на автоинспекцию. При необходимости их шеф мог скупить всех ментов чохом, от рядового до министра. Но он едва ли стал тратить деньги на такую мелочь.
В кабине сидел широкоплечий бритоголовый водила.
— Э-э... доброе утро, — залепетал я, втискиваясь на заднее сиденье.
Шоферская спина промолчала.
— Утро, говорю, доброе, — жалким голосом повторил я.
— Это кому как, — сквозь зубы ответил бритоголовый и больше не обронил в пути ни слова.
Тупо выглядывая в окно автомобиля, я всю дорогу проерзал на кожаном сиденье. Встреча с Инвестором пугала меня до тошноты. С той поры, как Бэ-Бэ вернул меня в мою газету, я был зван для беседы всего два раза. И каждый раз я думал, что меня вынесут обратно вперед ногами. Договоренность с Бэ-Бэ была простая: я как редактор «СГ» обеспечивал свободу, он как Инвестор — деньги. Но как только моя свобода хотя бы чуть-чуть задевала его деньги, Бэ-Бэ готов был перекрыть мне кислород. В самом что ни есть прямом и жутком смысле этих слов.
После второй беседы я мобилизовал всю интуицию, чтобы впредь никогда не промахиваться... Матерь божья, что же я такого натворил?! Кажется, я выучил все запретные области. Про нефть мы не пишем, про комбайны молчок, про лекарства ни-ни, про консервный бизнес ни гу-гу... В остальном мы абсолютно свободны.
У стеклянного входа в «Националь» меня поджидал еще один бритый лоб — из ближнего круга. Вроде бы эту гориллу звали Костей. Или Леней.
— Привет, Костя! — наудачу поздоровался я, изо всех сил складывая губы в приветливую гримасу. — Как там шеф? Выигрывает?
Кегельбан был любимым развлечением Большого Босса. Если ему везет, то и я спасен.
— Пушка есть? — вместо ответа выплюнула горилла.
— Избави Боже, Леня! — Я торопливо приложил руку к груди. Сдается мне, Инвестор сегодня не в духе. Это видно и по настроению его бритых личард: подобно Луне, они светят отраженным — от шефа — светом. Я слабый физиономист, но подобные лица-булыжники читаются так же легко, как граффити на заборах. Да и надписи там примерно одни и те же. Что на этих лицах, что на наших заборах.
