Андрей Константинов - Расследователь: Предложение крымского премьера
Первое время это здорово давило на психику, и Гвоздь свалил в Чечню. Там тоже оказалось не сладко, и как только москали в девяносто девятом начали активные боевые действия, он вернулся обратно на Украину. Уже с новыми документами на имя Поддубного Матвея Сергеевича. В Днепропетровске один «умелец» закатал в скулы Гвоздя вазелин, и теперь Гвоздь приобрел несколько азиатские черты лица.
Страха влететь за старые — двухлетней давности — подвиги уже не было. Но за два года накопилось столько новых, что Гвоздарскому иногда приходило в голову: от чего бегаю-то? От соучастия, где всего сроку года на три по максимуму… А пока бегаю, уже набрал лет на пятнадцать! А может, и больше. Гвоздарский вышел из квартиры, внимательно прислушался, ничего интересного не услышал и вызвал лифт. В ожидании лифта и во время спуска он фальшиво насвистывал.
Бампер в бампер к его «шестерке» стояла неказистая «тойота-хайэйс». В салоне, за тонированными стеклами, сидели четверо мужчин. Когда Гвоздь вышел из подъезда, один сказал:
— Ну вот он… Смотри, Павло, он или нет?
Второй мужчина присмотрелся и уверенно ответил:
— Да не, не он. Гвоздарь наш, лицо славянское. А это монгол какой-то… Да вы сами фото его видели.
— Точно не он? — разочарованно спросил первый.
— Точно. Когда мы его разрабатывали, я на него нагляделся, — ответил второй. Гвоздарский тем временем приблизился к «тойоте» метров на десять. — А впрочем, — сказал второй, — здорово на Гвоздарика похож. Если б не эти скулы…
— Так он или не он? Думай, Павло.
— Да нет, не он, — ответил второй, но уже не так уверенно.
Третий заметил:
— А вышел-то он из квартиры Саленко, любовницы Гвоздаря… может, внешность изменил?
— Короче! Нечего сношать муму. Нужно взять и проверить.
Когда Гвоздарский поравнялся с «тойотой», боковая дверь отъехала в сторону и оттуда неуклюже, пятясь по-рачьи, задом, вылез мужчина лет тридцати. Одновременно с двух разных сторон — от подъезда, из которого вышел Гвоздь, и от остановки — к «тойоте» направились еще двое мужчин. Гвоздарский дошел до «шестерки», сунул руку в карман — за ключами. Голос сзади произнес:
— Гражданин Гвоздарский?
Он обернулся спокойно, встретился глазами с тем, который давеча вылезал из «тойоты» раком. Но теперь этот крепыш не выглядел увальнем, в нем сквозила сила и уверенность.
— Гражданин Гвоздарский?
— Вы — мне? — изображая удивление, спросил Гвоздь.
Крепыш стоял напротив него один, но было бы глупо считать, что так оно и есть… Гвоздь заметил еще двух мужчин, направляющихся к нему. Вот теперь все ясно, все сходится.
— Вам, вам, Станислав Янович.
— Вы ошиблись, я не… Станислав Янович.
— Уголовный розыск. Предъявите документы.
— Ради Бога, — ответил Гвоздь и сунул руку в карман.
— Только без глупостей, — сказал крепыш. А двое других были уже совсем близко… Рука в кармане нащупала тело «эфки».
— Только без глупостей, — повторил крепыш. Руки он держал в карманах.
— Да вы что?… — ответил Гвоздь и вытащил гранату.
С ходу рванул кольцо на загодя сведенных усиках чеки… Все замерло вокруг, остановилось, и даже морось как будто повисла неподвижно.
— Мудак, — тихо-тихо сказал опер. Грохнул выстрел — стрелял тот из ментов, что шел от остановки. Пуля попала в стекло автомобиля слева от Гвоздарского. Каленка враз осыпалась водопадом осколков. Гвоздарь от неожиданности шарахнулся вправо, ударился рукой о наружное зеркало — пальцы разжались, и «эфка» с металлическим щелчком упала под ноги… И снова все замерло. Ребристое тело гранаты лежало на асфальте между опером и Гвоздем, сам Гвоздь ошеломленно на нее смотрел. В воздухе еще висел звук выстрела.
Опер в отчаянии крутил головой — вокруг были люди, люди, люди. На тротуаре — люди, на остановке — люди, на переходе — тоже люди. До взрыва оставалось меньше двух секунд.
— Мудак. — Опер ударил Гвоздя в живот, схватил за лацканы и, словно мешок картошки, бросил на гранату. Сам навалился сверху.
***Спустя сутки Обнорский вернулся. Его встретил Зверев.
— Здорово, нелегал, — сказал Андрей.
— От нелегала слышу, — ответил Сашка. Они пробились сквозь толпу встречающих, вышли на стоянку, под порывы ветра.
— Где же ты себе такой экипаж оторвал? — спросил Обнорский, скептически разглядывая видавшую виды «пятерку».
— Краюха устроил, — ответил Зверев, садясь в машину.
Они выехали со стоянки, двинулись в Киев.
— Ну рассказывай, — предложил Обнорский.
— Без неожиданностей. Она схватилась за телефон, как только села в машину… Сегодня Перемежко даст распечатку — поглядим, кому она звонила. Но я полагаю, что она звонила в «Гарант».
— Почему?
— Потому, что встречалась она с человеком из «Гаранта». Я проследил. Они встретились на улице Льва Толстого, разговаривали четыре минуты, после чего разошлись. Сомова села в свой «опель» и уехала. Мужчина пошел пешком. Я прогулялся за ним. И он привел меня к конторе, на дверях которой написано «Гарант».
— Действительно: без неожиданностей… Что еще?
— Краюха устроил встречу с вором, который засек Горделадзе в камере хранения.
— Ну-ка, ну-ка…
— Не нукай, не запряг… В общем, все подтвердилось. Двадцать восьмого июля вор Витя Хрюндель своими глазами видел в автоматической камере хранения Георгия Горделадзе. Вел себя журналист, с точки зрения Хрюнделя, подозрительно. А именно: крутился возле ячеек часа два… все чего-то вынюхивал и страшно Хрюнделя раздражал, мешал работать. Хрюнделю даже показалось, что Гия проводит скрытую видеосъемку… А интерес Горделадзе проявлял к конкретным ячейкам. Позже выяснилось, что из одной пропал кейс. Кто взял этот кейс, Хрюндель не знает, но не исключает, что это мог сделать Горделадзе… вот такие пироги!
— А ты что думаешь, Саша? — спросил Андрей. — Георгий украл кейс?
— Я сомневаюсь, чтобы Горделадзе украл этот кейс… Я думаю, что он наблюдал за ячейкой. Видимо, его интересовало, кто придет за кейсом. Потому и терся там так долго, потому и фиксировал на видео.
— Эх, знать бы, что было в этом кейсе!
— Горделадзе, скорее всего, знал, — сказал Зверев. — Вполне возможно, что и Затула знала.
— Вот у нее-то мы и спросим.
***Редактор Интернет-газеты Алена Затула вернулась домой около девяти часов вечера. Едва она вошла в прихожую, как зазвенел телефон. Снимать трубку не хотелось. Хотелось лечь, уткнуться лицом в подушку и завыть. За время, прошедшее с 16 сентября, Алена очень сильно устала… иногда ей казалось, что она не выдержит, что она сойдет с ума или наложит на себя руки.
Она стояла в прихожей и смотрела на телефон. «Заткнись, — внушала она телефону, — заткнись, сволочь…» Но пластмассовая коробка продолжала верещать. Алена вздохнула, поставила сумку на стол и взяла в руки трубку:
— Алло.
— Здравствуйте, Алена Юльевна, — сказал мужской голос в трубке.
Кажется, голос был знакомый, но вспомнить, чей, она не смогла…
— Здравствуйте, — механически произнесла Алена.
— Меня зовут Андрей Серегин, я журналист из Питера… вспомнили?
— Ах да… да, конечно. Говорят, вы закончили свое расследование и улетели уже.
— Да, мы тоже так думали, — сказал Обнорский. — Но открылись такие обстоятельства, что пришлось вернуться и продолжить…
— Вы сказали: «пришлось вернуться»… Вы в Киеве?
— Я у вашего подъезда, Алена, внизу, у консьержки.
— Внизу? У консьержки?
— Да, Алена… я внизу. Со мной мой коллега Александр Зверев. Нужно поговорить.
Несколько секунд она молчала, потом спросила:
— Что-то случилось?
— Случилось, — ответил Обнорский и замолчал. Он осознанно держал паузу, понимая, что этот короткий ответ: «Случилось», — встревожил женщину. И сейчас она лихорадочно пытается сообразить: а что случилось? Что случилось такое, ради чего Обнорский, улетевший вчера в Санкт-Петербург, срочно вернулся и сразу пришел к ней?
— Это срочно? — сказала она. — Я, собственно, очень устала…
— Это в ваших интересах, Алена, — перебил Обнорский. — Мы поднимаемся.
***Когда Обнорский со Зверевым поднялись, Алена все еще была в шубке. Из кухни выглядывал кот, негромко урчал холодильник — «филиал» таращанского морга. Алена выглядела очень бледной и как бы постаревшей.
— Проходите, — сказала она. — У меня, правда, не прибрано…
— Это не важно, — ответил Зверев.
Они разделись, прошли в комнату. Сразу встретились глазами с улыбающимся Горделадзе в рамочке на столе.
— Кофе? — спросила хозяйка.
— Нет, спасибо.
Алена сняла наконец шубку, надела домашние тапки в виде бегемотиков и вошла в комнату. Села в кресло, разгладила на коленях клетчатую юбку, вопросительно посмотрела на Обнорского, потом на Зверева. Взгляд означал: ну и зачем вы явились? Что вам от меня нужно? Вы улетели — и слава Богу… Зачем вы снова здесь?
