Тени Мали - Вадим Павлович Фефилов
– Ничего в голову не приходит! Bordel de merde!
– Ну так разбуди Нильса. Пускай он придумает тебе текст…
Третий член съемочной группы – щуплый белоголовый звукооператор Нильс – еще утром начал закидываться таблетками на кодеиновой основе, а к вечеру выяснилось, что он запивал их саке, «позаимствованным» у японских блогеров, соседей по безымянной гостинице. Маленький Нильс давно расклеился и спал в джипе.
– Он будет канючить, чтобы мы отдали ему бутылку.
– Начальник, солнце уходит. Богом клянусь, еще минут десять, и стемнеет. Тогда накроется твой стендап.
– Ну хорошо, поехали…
Репортер пошел вдоль глинобитной, в трещинах ограды и заговорил серьезным и даже чуть взволнованным голосом, глядя в телекамеру:
– …Под натиском французской армии джихадисты не отступили, они просто разошлись по домам.
Заключительные слова стендапа он должен был произнести на фоне боевой машины пехоты, стоявшей в проулке. На «броне» сидели два парашютиста в касках. Они держали пальцы на спусковых крючках автоматов FAMAS Commando и тревожно оглядывались по сторонам. «Тревожно оглядываться» их попросил Нильс, прежде чем отключиться в автомобиле, нагретом скупым зимним солнцем. Было сделано два неудачных дубля: в одном Анри споткнулся на словах «к повстанцам попадешь и совсем пропадешь», в другом варианте все было хорошо, но подвели парашютисты – кто-то из них вдруг приветственно помахал рукой, когда увидел, что телекамера направлена в его сторону.
– Ты что творишь? – заорал на него Бакст. – Кому машешь рукой? Маме во Францию привет передаешь?! Тебя по-человечески попросили тревожно озираться, как будто здесь о-пас-но!
– Так здесь на самом деле опасно, – упрямо сказал спецназовец.
– Ладно, отстань от него! – крикнул репортер. – Давай еще дубль! Темнеет! …Под натиском французского спецназа исламисты не отступили, они просто разошлись по домам… – Анри поставил интонационное «многоточие», замер в кадре и выждал пару секунд. – Снято?
Вместо ответа корсиканец отрицательно покачал головой и грязно выругался. Анри обернулся. Рядом с бронетранспортером стояли блогеры – Шин и Джуно. Японцы непрерывно щелкали фотокамерами «Лейка», а французские солдаты, сидевшие на БМП, показывали азиатам большие пальцы и широко улыбались.
– Вы зачем нам картинку испортили? – спросил репортер. – Вы что, исламисты?
Японцы синхронно развели руками: извините, мол, не заметили, что вы здесь работаете, – а Шин добавил, обращаясь к оператору:
– Бакст, когда в Ираке ты залез в кадр между мной и умирающим бойцом, я так не ругался. А у меня мог выйти гениальный снимок…
– Врешь! – сказал корсиканец. – Ты еще не так ругался, а сейчас вы запороли нам картинку специально, потому что Нильс украл у вас бутылку саке в отеле.
И тут древнейший город Западной Африки накрыло непроглядной беззвездной тьмой – возможной предвестницей песчаной бури. На соборной мечети Джингеребер сразу же заголосил муэдзин.
– Ужинать пора, – миролюбиво произнес Джуно, – ну что, пойдем съедим очередного козленка?
– Мне кажется, я сам скоро блеять начну. – Бакст снял с плеча телекамеру.
– Только не говорите, что вы всё саке из нашей бутылки вылакали, – сказал Шин.
После ужина они занесли «уставшего» Нильса в «штабной» номер Анри и положили на прожженный в нескольких местах ковролин. Растрепанный звукооператор тихонько хихикал своим одиноким амфетаминовым мыслям и закрывал красное лицо руками.
Бакст объявил, что собирается заняться йогой, чтобы сбросить лишний вес. Он медленно встал на колени, опустился мощными ягодицами на пятки и положил большие ладони поверх колен. Шин и Джуно закинули наверх антималярийную сетку, свисающую с потолка, залезли – не спрашивая Анри – на огромную кровать, не снимая белые кеды. И уселись по-турецки. Из-за одинаковых модных очков японцы могли бы сойти за братьев-близнецов, но Джуно осветлял длинные волосы в цвет соломы. Оба были родом из Токио, но уже лет десять жили в Париже и вели для японской аудитории суперпопулярный блог о жизни Пятой республики. Анри – на правах хозяина – занял единственный пластиковый стул и первым выпил из пластикового стакана дефицитный в Сахаре японский напиток. Как это часто бывает в мире военных репортеров, собравшаяся в африканской гостинице четверка (плюс Нильс) никогда не виделась в обычной мирной жизни, но благодаря соцсетям они казались друг другу давнишними приятелями.
– А никто не задавал себе вопрос, что в этой жуткой дыре делает повар Оскар? – сыто произнес Бакст.
– Ты о чем? – уточнил Анри.
– Как о чем? В понедельник Оскар приготовил нам печеное мясо со сливами, миндалем и луковым мармеладом. Позавчера был козленок на вертеле с соусом из корицы, имбиря и мускатного ореха, а вчера – божественный соус пуаврад из жирных сливок, смешанных с консервированной красной смородиной из Швеции… Все очень подозрительно.
– Признаюсь, я тоже об этом думал, – заметил Джуно. – И даже спросил самого Оскара.
– И что?
– Он не особо разговорчив. Но заявил мне, что приехал в Сахару за деньгами.
– Это что… шутка? – Бакст встал на четвереньки, чтобы дотянуться и забрать бутылку у Анри. – Деньгами здесь считаются жалкие полсотни евро в месяц?
– Бакст, ты не о том думаешь! – Слишком целеустремленного Анри не угомонил даже прекрасный ужин высокой французской кухни. – У нас пока не снято ни одной боевой картинки, нет ни одного интересного интервью! Putain de bordel de merde! У редакции будет впечатление, что мы летали в Мали не на войну, а на концерт какой-нибудь U2.
– Начальник, вокалист Боно играл здесь очень давно, – заметил Бакст. – Еще до восстания туарегов и переворота в Бамако. – Начитанный корсиканец на посадках в самолет всегда спрашивал свежую газету у хорошеньких бортпроводниц, чтобы «не проспать авиакатастрофу и опять снять гениальные кадры».
Он пригубил саке из глиняного стаканчика, украденного в уличной забегаловке, и его смуглое бородатое лицо недовольно исказилось:
– Тьфу… На их концерт в Тимбукту тогда пришло не более трехсот туристов, да еще столько же местных. Говорят, это был самый тупой концерт за всю историю U2.
– Почему ты морщишься, когда пьешь наше саке? – строго спросил его Шин. – Это напиток класса люкс с редким вкусом зрелого сыра и свежих грибов. Не нравится – оставь нам.
– Не оставлю, – отрезал Бакст и залпом допил теплую жидкость. – Я тренирую волю.
– Кстати, а как твоя Хабиба поживает? Ты женился на бедной афганской хазарейке?
– Она уже далеко не бедная. – Бакст помрачнел. – Естественно, женился. Это моя традиция. И я свято ее соблюдаю.
Чернобородый корсиканец походил внешне на мафиози, скрывающегося от вендетты в скалах из белого известняка, но на деле был склонен к сопливым переживаниям. Чуть ли не в каждой горячей точке мира он влюблялся в особу женского пола и с риском для
