Юрий Рогоза - Убить Юлю II

- Для кого? – тут же выстрелил я.

- Для всех, – пожал плечами Дорошенко. – Для меня, для вас, для миллионов людей. Для страны, если коротко… Нет, правда, она же играет в борьбу за власть, причем играет с безоглядной детской жестокостью. Как ребенок, ломающий куклу, чтобы посмотреть, что у нее внутри… Жестокость сама по себе отвратительна, а в руках сильного политика, сами понимаете… Я лично даже маленькой дочке не разрешаю жуков мучить…

… Господи, как же мы все похожи в главном, капиталисты и писатели, дальнобойщики и актеры. Вот сказал этот полный человек в дорогом костюме о дочке, и мне сразу стало светлее жить, потому что я вспомнил о своей масе, о том, как она плакала, когда я не разрешал ей издеваться над жабкой, как, обнимая подрагивающее от обиды родное тельце, искал слова, чтобы объяснить, что не может эта самая жабка жить у нас, в трехлитровой банке, а как это можно объяснить, если та и вправду «все время живет в водичке, ей там хорошо, ей там нравится!». У детства своя правда, наивно-жестокая, но непобедимая. Непобедимая, потому что замешана она на той особой магии, которой когда-то владели и мы, но которую забыли множество лет и зим назад, еще в те дни, когда сами верили, что пойманной жабке будет хорошо в банке с водой у нас под кроватью…

… Выходя из здания, я кивнул стоящему рядом с «Мерседесом» охраннику, но он не ответил. Окей, не возражаю, преданность – не самая плохая черта…

Ю был уже около «Сузы».

- А толковый мужик этот Петр Алексеевич… - задумчиво протянул он.

- Угу, толковый… - без энтузиазма ответил я. – Вот только упырь редкий…

- Кто?..

- Вампир! – пояснил я. – В смысле – кровосос!.. В смысле – капиталист… А значит, из политики его надо гнать ломом!..

- Да ну? – оскалился ангел. – И кто же тогда будет державу обустраивать? Нет, ты ответь, ответь, Че Гевара долбаный!.. Кто, а?! Таксисты?.. Хирурги?.. Кухарки эти самые?.. Или, может, писаки вроде тебя?..

Я закурил, не собираясь спорить, а Ю назидательно продолжал:

– В современном мире, майне кляйне, правит тот, кто создает и владеет!..

- Я знаю. Только что в этом хорошего?

Тут уже Ю на минуту задумался.

- Ну… Ну, хотя бы ответственность. И стабильность… Даже не так – стабильная ответственность, вот! Тому, кто создает и приумножает, не нужны катаклизмы…

- Им не катаклизмы, им клизмы хорошо бы… - пробурчал я.

- Что-что? – не понял Ю.

- Ничего! Не верю я олигархам, Ю! В Украине должна прийти к власти принципиально новая сила… - я не особо напрягался в поисках политической истины, а этот бессмысленный штамп звучал в нескончаемых ток-шоу все чаще и чаще. Но Ю отреагировал довольно живо.

- Ясен-красен, кто бы спорил! Только в данный момент эта твоя «новая сила» учит ботанику и курит на балконах тайком от родителей!.. Так что долго ждать придется! 

И он вдруг почти без паузы выдал:

– Слушай, а давай в Лавру заедем, а? Здесь же близко… – и торопливо добавил: – На деле это не отразится, клянусь! Наоборот, считай это… как сейчас говорят… бонусом!

- За нелюбовь к олигархам? – криво усмехнулся я, садясь в седло и сталкивая «Сузу» с подножки.

- Нет, за другое совсем… - ангел смотрел на меня серьезно и с непривычной теплотой – ты ведь по уму должен был «уложить» байк, думаешь, не понимаю? А ты не стал…

Не знаю, откуда Ю узнал, что Лавра – особенное для меня место. Хотя, скорее всего, такие вещи ангелам-хранителям полагается знать по определению…

Я часто гулял по этой земле, излучающей вековую святость, как поврежденный энергоблок – радиацию. Несколько раз – с женой, чаще – один, выпадая из времени и набираясь среди куполов, зелени и старых стен силы и спокойствия.

Приезжал я всегда ночью – толпы туристов и продавцов-матрешечников, если постараются, могут придушить любое чудо, даже такое великое. Охранявшие вход милиционеры, как правило, узнавали меня. А если не узнавали, я просто показывал им одну из околоправительственных бумажек (их у меня, слава Богу, полно!), и меня пропускали – не из трепета перед властью, а просто понимая, что я безобидный чудак-полуночник, который не собирается взламывать музей миниатюр или Успенский Собор…

На этот раз все оказалось еще проще – могучая литая дверь была открыта, милиции не наблюдалось вовсе – и я про себя уважительно отметил, что ангел свое дело знает.

И тут же забыл о нем, как всегда забывал в Лавре обо всем, кроме главного. А главным были Любовь, Терпимость, Добро и Вера, те самые вещи, которые легко превращают в скучные штампы телепередачи и неискренние попы, но которые за долю секунды обретают свой простой и великий смысл здесь, у подножия осеняющей Киев и весь православный мир колокольни… Как там говорится в рекламе Beeline? «Простые вещи снова в моде»? Здесь, на святой земле, они в моде всегда.

Было светло от огромной луны. Мы брели по трехсотлетним булыжникам между Успенским и Трапезной совершенно молча, думая каждый о своем. О чем думал Ю, не знаю, я же, заряжаясь светлой силой, одновременно испытал даже не приступ, а какой-то спазм радостной доброты. В эту минуту было совершенно ясно, что плохих людей на свете попросту нет, все мы иногда путаемся, бываем слабыми и хитрыми, мелочными и мстительными, несправедливыми и жадными, но это неважно, это все – мимолетное, наносное и недолгое, как капли кислотного киевского дождя на ветровом стекле - до первого взмаха щеток, а слеплены мы все из Господа, а значит – из добра и прощения, которое мощно проступает сквозь все наши мелкие подлянки…

Именно здесь, в Лавре, прикоснувшись ладонью к серой от времени стене колокольни, я однажды почувствовал нестерпимый, жгучий стыд перед всеми, над кем безнаказанно издевался в своей последней предвыборной брошюре. Может быть, в каком-то суетно-мелочном смысле я и был прав, но что такое этот «смысл» по сравнению с унижением и болью, причиненной людям?! Простите меня еще раз, живые мои персонажи! Капиталисты, политиканы и казнокрады, все равно все вы, как и я – лишь недолгие трогательные крупинки Божьего Замысла, благодарно бродящие в поисках счастья по этому миру под звездным небом! Простите и Вы, герои этой, еще не написанной даже, книги! Я не хочу сделать вам больно, но все мы – и вы, и я – живем не здесь, на пятачке святой земли, а в жестком стремительном мире, который сейчас притаился там, за черными железными воротами. Тот мир играет в совсем другой, зверский футбол, и правят в нем не законы Добра, а деньги и сила, бабло и западло, и каждая большая удача в нем пахнет бедой и кровью… Потому и шагаю я по нему не праведным человеком, а бритоголовым циничным полуромантиком, ловящим, как и остальные, свою призрачную удачу и находящим для этого тысячу оправданий. «Этот мир придуман не нами», верно, он придуман Богом, мы лишь превратили его из уютного бархатного чуда в развороченный полигон, по которому, давя слабых и медленных, мечутся танки наших жестоких фальшивых побед…

Я вдруг заметил, что Ю не думает о своем, а, стоя рядом, внимательно и чуть встревожено смотрит на меня. Читает мысли, что ли? Да на здоровье!.. Стать лучше, чем ты есть – подвиг в современном мире, а вот попытаться казаться лучше – дело пустое и неблагодарное, monkey business, никого не обманешь, может, на этом распаханном гусеницами футбольном поле и были когда-то наивные простачки, но я их уже не застал… 

Мне показалось, что ангел хочет сказать мне что-то важное. Нет, не показалось, так оно и было, я уверен, но сделать этого он не успел – мы оба повернули головы, услышав во мраке, около стены монастырского сада, чьи-то шаги – тихие и словно крадущиеся…

Я уже говорил – дети мудрее нас. И то, что они боятся темноты – еще одно тому подтверждение. Дело, конечно, не в детских страхах перед Бабайкой и не во взрослых страхах перед преступниками. Просто темнота – родственница «русской рулетки», никогда не знаешь, что принесет раздавшийся в ее глубине щелчок…

Почему напрягся ангел, я не знаю, может, он и не напрягался вовсе, а просто отреагировал на звук за спиной. У меня же для опасений причины имелись. Поскольку было уже ясно – Ю, архангельская морда, играет со мной, как кошка с мышкой. А значит, ничего случайного в эту ночь произойти попросту не может, каждая мелочь - даже самая ничтожная – будет фрагментиком его хитрого puzzl’а. Так я думал и... ошибся.

Потому что из каштанового сумрака под свет фонаря вышла очень маленькая и очень аккуратная старушка. Аккуратно стянутые седые волосы, строгое темное платье, прямая спина… Очень логично было предположить, что она – сторожиха или ночная смотрительница одного из здешних музеев, встревоженная нашими ночными блужданиями. И в то же время откуда-то было совершенно ясно, что это не так. 

- Извините меня, ради Бога, молодые люди, – произнесла она негромко, но очень четко. – Мой вопрос может показаться странным, но вы не могли бы мне подсказать, где именно я нахожусь?