Энди Оукс - Глаз дракона
— Неудобной? Интересное описание ВИЧ, доктор Ву. Но это же не единственная «неудобная» проблема, правда?
Пиао подходит к двери, открывает её… грохочущий шум, всеобъемлющий, обрушивается на них. Он гасит хирургическую лампу; громадные рефлекторы блекнут от белого до жёлтого, оранжевого, чёрного. Ву пойман темнотой, на ощупь он идёт в коридор следом за старшим следователем, вслушиваясь в его слова.
— Ты видел, как четверых казнили и отправили в крематорий. Они были слишком больны, чтобы использовать их органы для пересадки. А потом их находят на побережье Хуанпу, и из них вырезаны органы. Тела изувечены, чтобы скрыть их отсутствие. Неподходящие доноры. Повреждённый товар.
Они стоят во дворике, но Пиао думает исключительно об открытых рынках, о всех сотнях открытых рынков. Перезрелые фрукты. Мятые овощи. Сплетение резких голосов. Мальчик снова идёт за руку с мамой. Она отсчитывает из кошелька мелкие монетки за мятые, повреждённые банки, выложенные в больших ящиках. Мятые банки, повреждённые банки… их всегда кто-нибудь готов купить. По сниженным ценам. Не задавая вопросов.
Пиао складывает ладони рупором, прижимает к уху доктора, говорит в них.
— А у вас появился чёрный рынок, доктор. Кто-то крадёт у вас награбленные органы. Кто-то, кому по хую все ваши контроли качества. Кто-то, кто берёт органы, которые брать нельзя. Но там на берегу лежало ещё четыре трупа, и у них тоже вырезали органы. Если помнишь, трое были иностранцами. Они вообще выпадают из нашей судебной системы, и государство не могло их казнить. Это ты тоже сразу понял. Ещё одна причина, почему ты не хотел иметь ничего общего с этим делом, старший консультант полицейского департамента, и даже трогать их отказывался.
— Я о таких делах ничего не знаю, старший следователь. Ни про какие чёрные рынки. Ничего не знаю про тех, кого ты нашёл там на берегу реки. Я знаю лишь про государственную политику по оказанию помощи тем, кто не может помочь себе сам.
Ещё один Чжисэнцзи медленно взлетает, неторопливо, будто боится высоты. От него по двору разлетается стробирующий сине-зелёный, оранжево-красный свет.
— Что происходит, когда спрос превышает предложение, а, доктор, вы казните больше заключённых, чтобы снять дефицит органов? Правите законы так, чтобы к смерти приговаривали за менее тяжёлые преступления? Или просто убиваете того, кто попадётся под руку?
Ву указывает на Чжишэнцзи, летящий над крышей дальнего тюремного блока. Ночное небо всасывает его блевотные цвета, размачивает их.
— В Народной больнице № 7 в Чжэнчжоу сейчас ждут три пациента. Двое — высокопоставленные армейские чины. Третий — бизнесмен из Гонконга. К утру они получат органы. У них начнётся новая жизнь. Представляешь, старший следователь, что они почувствуют? Представь, что почувствовал бы ты. Как найти новые карманные часы на золотой цепочке.
На мгновение всё замирает, нет звуков, нет цветов. Старший следователь заглядывает сквозь очки старика глубоко в глаза. Тот действительно верит в свои слова.
— Да, доктор Ву, — шепчет Пиао, — карманные часы на золотой цепочке, и с каждого звена свисает разбитое сердце.
Фары прорезают темноту. Разворот. Задние фонари высвечивают кирпичную стену, когда вторая скорая помощь задом въезжает во внутренний дворик, вплотную прижимается к открытым двойным дверям. Внутрь аккуратно заезжают носилки; кокон из хрома и белых простыней. Открыто только лицо заключённого. Бледное. Ёжик бритых волос. Он накачан успокоительным… во сне движутся только закатившиеся глаза под веками. Доктор неуютно ёрзает рядом с Пиао, ждёт вопроса, как стебель пшеницы ждёт косы.
— Это кто? И что мы делаем?
— Мы едем назад в больницу, там ты всё узнаешь.
— Узнаю что, доктор?
Ву поднимает руку ко рту, прикрывает губы.
— Приглушите голос, старший следователь. Я уже сказал слишком много. Больше я ничего не скажу. Ничего.
— А я хочу ещё многое услышать, Ву. Имена. Громкие слова. Громкие имена.
— Нет. Нет.
Глаза старика горят под очками.
— Больше ничего, я уже ничего тебе не должен.
Скорая помощь выезжает из южных ворот на улицу. Новый год. Толпы, свет, голоса… смеющиеся рты, набитые пищей. И тут он вспоминает каждый Новый год, который провёл с ней. Каждый-каждый. Как они всегда занимались в эту ночь любовью, будто это ритуал, будто в последний раз. А потом ели апельсины, смотрели, как сок капает ей на груди. Апельсины. Будто больше никогда не удастся их попробовать.
Снова насладиться этим вкусом… однажды получится.
Тело подготовлено, анестезия проведена. Тело зажато в тиски слепяще-белой хирургической лампы. Пиао смотрит на него из обзорной галереи. Шар плоти, белый, лишённый черт. Кожа кажется плоской, твёрдой и бесплодной, как айсберг.
Ву со старшим следователем втиснулись на задний ряд, приткнулись с краю. Все остальные места на галерее заняты молодыми, ясноглазыми врачами. Кто-то сидит с блокнотом и ручкой наизготовку. У других на коленях открыты книги. Внизу приглушается свет. Люди в халатах двигаются в танце чётко отмеренных шагов и скупых движений. Отрепетированная процедура. На столе рядом с телом разложены безупречным балетом разложены инструменты.
— Заключённый, которого мы привезли, что они от него хотят?
Ответа нет. Старик только кашляет. Отмеренная реакция, ставни, за которыми прячется страх и тайны.
— Почему он?
Снова кашель.
— Говори, сукин сын. Почему именно он?
Шипят слова, их дыхание пропитано чесноком и имбирём.
— Он молодой. Он подходит. Вот причины. И он доступен. Его положение делает его доступным…
Он смотрит вниз, прячет глаза, но в словах видно явственную ноту стыда.
— …мне это тоже не нравится, я уже говорил, у меня есть принципы. Принципы — не привилегия одних только БОБ, старший следователь…
Указывает на заключённого. Молодого. Подходящего. Доступного.
— …я сотрудничаю с вами исключительно по этой причине. Потому что я не согласен с тем, что мы видим, а не потому что вы держали меня за ноги над пропастью. Понимаешь?
Пиао не может скрыть сарказм в голосе. И не хочет.
— Понимать-то понимаю. Ты у нас человек принципов. А теперь объясни мне, что тут творится?
Доктор Ву встаёт, чтобы уйти.
— Я тебе больше здесь не нужен, сейчас нет. Слишком опасно. Слишком глупо. Я тебя сюда привёл, и этого достаточно. Я показал тебе сполна.
— Сиди.
Рука Пиао крепко держит старика за плечо, тянет его вниз, на сидение.
— Но…
— Сиди. Сел, блядь, человек принципов.
Рука старшего следователя крепка, взгляд его как сварка приковывает старика к месту. Сцена внизу развернулась. Никто не двигается. Медики в зелёном стоят на местах. Замерли. Ждут. Могучим толчком распахиваются двойные двери. Со шлепком резина ударяет в резину. Мелькает пятно жёлтого света. И пространство пронзает высокая фигура, целиком затянутая в белое. Лицо сверху затянуто колпаком, снизу — маской. По нему скользит полнолуние движущихся отражений. Походка налита уверенностью. Мгновение, и вокруг разливается ощущение, что этот человек может сохранить или погубить любую жизнь.
Тело на операционном столе скрыто под тугими складками зелёных простыней. Уязвимый прямоугольник плоти тянется от грудины до низа живота, от соска до соска. Четыре телемонитора на галерее пробуждаются с щелчком. Стихают разговоры в аудитории наблюдающих докторов и консультантов. Приближение. Скальпель уверенными движениями скользит по коже. Следом за ним выступает одинокая слеза крови. Разрез превращается в алую вертикальную линию. Превращается в полоску. Уродливо сморщенный провал. Рядом с хирургом стоит ассистент, около его рта висит тонкий беспроводный микрофон. На галерею непрерывно передаются комментарии. Хирургические приёмы, разрезы, зажимы, процедуры… каждое движение пальцев хирурга порождает шквал невыразительных слов. Глаза Пиао бегают от рябящих чёрно-белых мониторов к кровавой ране, разделяющей тело. Кровь пятнами и мелкими капельками покрывает перчатки хирурга. Одна почка, а следом и вторая вынуты из клейкой каверны обжатого рассечения. Нежно, будто это новорожденные котята, их забирают из рук хирурга. Слова волной поднимаются внутри Пиао; горячие, солёные. Прошептать их почти невозможно… их нужно кричать во весь голос.
— Что он делает, он же вырезал обе почки. Хирург его убивает. Без почек он же умрёт?
Ву поправляет очки. В глазах его стоят слёзы.
— Хирург знает, что делает, старший следователь. Он прежде уже много, много раз выполнял эту операцию. Вот почему многие наши лучшие медики и студенты пришли наблюдать за демонстрацией. Нам в Народной Республике отчаянно нужны хирурги с подобной квалификацией.
— Демонстрация? Это не демонстрация, это хладнокровное убийство.
