Олег Маркеев - Неучтённый фактор
– Нет, ты посмотри на его походку! Бегемот с геморроем.
Владислав цыкнул на нее. Приспустил стекло.
Фаддей наклонился к щели и прошептал:
– В адресе!
– Уверен?
– На все сто. Его голос.
Наташа сбросила ноги на пол, перегнулась через спинку сиденья.
– Стас, давай я пойду! Любой из вас Димке "момент истины" устроит и без моей "химии". А там отмычечкой надо сработать, тихо-тихонечко. Ну, Стас!
– Без тебя, красавица, разберемся. – Фаддей болезненно поморщился. – Я замки сбивал, когда твой папа на твою маму еще не лазил.
– Стас, посмотри на его руки и на мои.
Наташа выставила ладонь с широко разведенными пальцами. Тонкими и чувственными, как у пианистки.
Владислав на секунду задумался.
– Наташа ломает замок. Входят Фаддей и Степан. Я – следом. Стрелять только по конечностям. Все!
Странник
Максимов насторожился раньше, чем возник этот звук.
Сквозь негромкое урчание ноутбука, отчетливо послышалось тихое царапанье в замочной скважине.
Максимов на ставшими пружинистых, как у кошки, ногах прокрался в коридор. О н и стояли за дверью тамбура. Несколько человек. Тишина в подъезде изменилась. Стала живой, вязкой.
«Чувство кольца».
Он остро почувствовал их готовность к броску. И еще страх. Не испытывают страха только дураки и мертвецы.
Бесшумно вернулся в комнату.
Дмитрий сидел в кресле, вытянув ноги и откинув голову на подголовник. Руки неподвижно лежали на коленях. Расслабленый и равнодушный ко всему. Как человек, достигший конечной точки долгого пути.
– "Пальчики" с клавиатуры сотри, а флэшку не трогай, – прошептал он в потолок. – Не забудь мой подарок. Может пригодиться.
Максимов взял со стола два черных кубика, не больше игральных костей.
– Как пользоваться, знаешь?
– Ударного действия?
– Нет. Просто чиркни по одежде.
– Прогресс, – проворчал Максимов.
Дмитрий повернул к нему голову.
– Постарайся успеть, Странник.
– Страшно?
– Да. Иди.
Максимов шагнул в спальню. Окна ее выходили на противоположную сторону.
Оглянулся, уловив движение за спиной.
Дмитрий продолжал неподвижно сидет в кресле. Только теперь в его руке был пистолет с глушителем.
Старые львы
Фаддей засунул голову в тамбур. Загримасничал, словно ему на ногу шпилькой наступили, а кричать нельзя.
Наташа, стоя у дверей на коленях, повернула голову. Сделала страшное лицо, губы беззвучно прошептали длинную матерную тираду. Подняла средний палец вверх.
Отвернулась к двери. Нежно погладила пальчиком замок. Осторожно ввела в прорезь тонкую отмычку.
Когти Орла
Бетховен мертвым тюленем развалился на диване, ни поднять, ни перевернуть. Слабое свистящее дыхание срывалось с дряблых губ. Бетховен был в глубокой коме, инсулин не помог, выстреливший в кровь сахар отравил организм.
Дмитрий положил ладонь на дряблый живот Бетховена, прямо на солнечное сплетение, вторую – между ключицами. Резко, основаниями ладоний, нажал, послав разрушительный импульс глубоко в тело. Кровь с двух сторон хлынула к сердцу, адским напором разрывая аорту. Бетховен судорожно дернулся, выгнулся, замер, широко распахнув рот. Сипло выплеснул из себе кислый воздух, грудина опала, голова свалилась набок. Сквозь потерявшие форму синюшные губы вместе с пеной выполз дряблый язык.
– Если бы вы знали, Борис Борисович, как давно я это хотел сделать!
Произнес намеренно громко, расчитывая на уши тех, кто стоял за дверью.
В замочной скважине царпанул металл о металл. Наверное, у кого-то дрогнула рука.
В спальне тонко скрипнула оконная рама.
«Пора!»
Дмитрий навел пистолет на замочную скважину.
Старые львы
Вопреки прогнозу Наташи, Фаддей прошел сквозь тамбур абсолютно бесшумно. Правда, с грацией бегемота, идущего на цыпочках. В руке он держал специальной формы фомку, чтобы подцепить стальную дверь, если она окажется закрытой на засов.
Наташа сдув со лба прядку, посмотрела на Фаддея. Вытянул губки, послав беззвучный поцелуй. Фаддей покрутил пальцем у виска. Сделав страшное лицо, кивнул на дверь.
Наташа, медленно выбрасывая пальцы, дала отсчет: раз, два, три.
На "три", она стала медленно проворачивать отмычку.
Сквозь приоткрыте губки проклюнулся влажный кончик языка.
Дверь дрогнула от удара. Замок взорвался, выплюнув в лицо Наташи пламя и стальное крошево.
Когти Орла
Целил чуть ниже замочной скважины.
За дверью кто-то вскрикнул, и тут же, вышибая из двери щепки, в коридор влетели первые пули.
Дмитрий еще три раза выстрелил в дверь, укладывая пули в одну линию. Завалить никого не рассчитывал, старался выиграть время и не дать им вышибить дверь.
Старые львы
Владислав увидел, как отшвырнуло к стене Наташу.
Первым рванулся в тамбур, перескочил через разбитый комод, закрываший проход, в подкате затормозил у самой двери. Всадил две пули в раскуроченный выстрелом замок. В двери на уровне его лицо образовалась дыра с рванными краями. На срезе ярко светилась тонкая полоска стального листа.
«Слава богу, дверь халтурная. Пулю не выдрежит», – мелькнуло в его голове.
Он сделал парный выстрел: в дыру и чуть выше. Обе пули ворвались в квартиру.
Владислав кульбитом вскочил на ноги. Отпрянул за косяк. Успел.
Три пули прошили дверь изнутри. Две нарисовали белые астры на стене. Последняя выплеснула на стену алый цветок.
Пуля вошла в плечо Наташи. Но она даже не вскрикнула. Как сидела, привалившись к стене, свесив голову, капая себе на колени красным, так и завалилась набок, свернувшись калачиком.
«Га-си-и-и!» – услышал Владислав собственный крик.
Странник
О н и ответили шквальным огнем.
«Вот сейчас пора», – мелькнуло в голове.
Еще выстрел, и затрещала срываемая с петель дверь.
А он уже стоял на подоконнике в спальне и ловил тонкую бечевку. Дернул что есть силы. Сверху упал канат.
Четыре узла. Четыре рывка – и он уже беззвучно бежит по крыше.
«Вечная слава Никите Хрущеву! Только с пятиэтажной "хрущобы" можно спуститься, не рискуя разбиться в лепешку», – подумал он, спускаясь с одного забитого хламом балкона на другой.
Держась за выступ верхнего, он свободно доставал ногами до перил нижнего.
«Только не думать о мокрых перилах, только не шуметь, не дышать, скользить, едва касаясь пальцами шершавого камня. О-оп. Все!»
С этой стороны дома не было подъездов, окна до четвертого этажа заслоняли деревья, а вечная канава с горами влажно блестящей в темноте глиной гарантировала, что и х машины здесь быть не может.
Глаз заметил дрогнувшую тень справа в кустах.
Тело ушло в кувырок. Из второго он выстрелил на вспышку алого цветка.
Чужая пуля вспорола воздух в миллиметре от плеча. Потом раздался треск веток под падающим телом.
Максимов перепрыгнул через канаву и растворился в разлитой между домами темноте.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Старые львы
После обеда Салин имел привычку закрыться в маленькой комнате позади кабинета и часок-полтора поваляться на диванчике. Телефоны переключал на секретаря. Подчиненные давно поняли, что застать его с двух до четырех часов невозможно, и лишний раз не тревожили. Для себя он прозвал этот час – "часом прессы". В отличие от большинства, он никогда не читал газет по утрам. Только документы. Сразу же настраивался на работу. Да и информации получал больше. Двойной выигрыш. А газетки могли и подождать. Не было в них того, что он читал в сводках. Да и не могло быть. Даже в приснопамятные времена гласности, будь она неладна.
Сегодня "час прессы" затянулся до ранних сумерок. За окном неожиданно бытро погасло небо. То ли тучи нагнало ветром, то ли опять сгустился смог. Воздух в кабинете, как во всем здании концерна, проходил тройную очистку, насыщался полезными ионами и влагой. Но ничего сегодня не помогало. Удушье душило так, будто наглотался городского смрада.
Устав от распирающей боли в висках и звездочек, прыгающих под веками, Салин, чертыхаясь, принял лекарство.
По последней лечебной методе полагалось поглощать снадобья по сложной схеме: три беленьких шарика из одной баночки, восемь желтеньких катышка из второй, четыре крохотных таблетки из третьей и по одной пастилке из пяти коробок разного цвета. Упаси господь перепутать количество и последовытельность. А как не запутаться, когда порядок и доза менялись четыре раза в день, а на следующий день полагалась новая схема. Называлось это "медикаментозная терапия пятого поколения".
«Можно представить, что они в шестом поколении намудрят! – Салин с неудовольствием покосился на ряд баночек и коробочек, выстрившихся на столике у дивана. – То ли дело раньше, съел какую-нибудь "тройчатку" – и весь день здоров!»
