Том Клэнси - Охота за «Красным Октябрём»
В кормовом камбузе старшина замер на месте, прижав к себе тёплый каравай хлеба и удивлённо глядя на динамик, прикреплённый к переборке. Странно. Разве такими должны были быть у них предписания? Может быть, их изменили в последнюю минуту? Мичман нарушил ход его мыслей и приказал вернуться к работе, довольно улыбаясь и посмеиваясь от мысли о недельном увольнении на берег после прибытия на Кубу. Он был немало наслышан о страстных кубинках, и теперь радовался возможности проверить, так ли это на самом деле.
Рамиус задержался в центральном посту.
— Интересно, есть ли здесь американские лодки? — задумчиво произнёс он.
— Действительно, товарищ командир, было бы неплохо выяснить это, — согласился капитан второго ранга Бородин, стоявший на вахте. — Включить гусеницу?
— Действуйте.
— Стоп машина, — приказал Бородин.
— Стоп машина, — отрепетовал старшина-рулевой и передвинул ручку машинного телеграфа в положение «стоп». Тут же стрелка телеграфа, управляемая из машинного отделения, передвинулась в такое же положение — приказ получен и выполнен. Глухой рёв турбин стих.
Бородин снял телефонную трубку и нажал на кнопку, соединяющую центральный пост с машинным отделением.
— Товарищ старший механик, приготовьтесь включить гусеницу.
Это не было официальным названием новой движительной системы. У неё вообще не было названия, всего лишь номер проекта. Прозвище «гусеница» дал ей молодой инженер, принимавший участие в её разработке. Ни Рамиус, ни Бородин не знали почему, но, как это нередко бывает в подобных случаях, название прижилось.
— Установка готова к пуску, — через несколько секунд доложил стармех.
— Открыть люки на корме и на носу, — скомандовал Бородин. Вахтенный мичман протянул руку к щиту управления и поочерёдно щёлкнул четырьмя переключателями. Сигнальные лампочки над каждым сменили красный свет на зелёный.
— Люки открыты, товарищ капитан, — доложил он.
— Включить гусеницу. Постепенно увеличить скорость до тринадцати узлов.
— Слушаюсь, постепенно увеличить скорость до тринадцати узлов, — отрепетовал старший механик.
Внутри корпуса подлодки, где на короткое время воцарилась тишина, возник новый звук. Рёв двигателей был теперь тоном ниже и разительно отличался от обычного. Шумы, доносящиеся из реакторного отсека — главным образом от циркуляционных насосов, прогоняющих воду через систему охлаждения, — стали почти неслышными. Гусенице для работы не требовалось большой мощности. На боевом посту мичмана стрелка указателя скорости, опустившаяся до пяти узлов, поползла вверх. В носовом кубрике, втиснутом перед ракетным отсеком, несколько спящих матросов зашевелились на своих койках, потревоженные прерывистым рёвом и жужжанием электромоторов, находившихся всего в нескольких метрах, за прочным корпусом. Но матросов так вымотал этот первый день плавания, что они тут же снова заснули, не теряя ни единой драгоценной минуты отдыха.
— Гусеница работает нормально, товарищ командир, — доложил Бородин.
— Отлично. Рулевой, курс двести шестьдесят градусов, — приказал Рамиус.
— Слушаюсь, курс двести шестьдесят. — Рулевой повернул штурвал влево.
Ударная подлодка «Бремертон»
В тридцати милях к северо-востоку от «Красного Октября» американская подлодка «Бремертон» только что всплыла из-под паковых льдов и шла курсом два-два-пять. «Бремертон», ударная подводная лодка типа 688, занималась сбором электронной информации в Карском море, но получила приказ направиться на запад, к побережью Кольского полуострова. Предполагалось, что русский ракетоносец не выйдет в море ещё неделю, и шкипер «Бремертона» испытывал раздражение из-за очередной путаницы в разведданных. Если бы «Красный Октябрь» вышел в море в соответствии с расписанием, «Бремертон» ждал бы его у выхода из Кольского залива и сразу же сел бы ему на хвост. Правда, американские гидроакустики несколько минут назад все равно сумели засечь советский ракетоносец, хотя «Бремертон» и шёл со скоростью четырнадцать узлов.
— Мостик, вызывает гидропост.
Капитан третьего ранга Уилсон поднял трубку.
— Мостик слушает.
— Мы потеряли контакт, сэр. Пару минут назад его гребные винты остановились и смолкли. Мы слышим шумы с востока, но подводный ракетоносец исчез.
— Понятно. Возможно, он перешёл в режим медленного дрейфа. Будем красться следом. Оставайтесь настороже, старшина. — Капитан Уилсон прошёл к прокладочному столику, размышляя над происшедшим. Два офицера из группы слежения и управления огнём только что установили пеленг на контакт и теперь смотрели на командира, ожидая, что он скажет.
— На их месте я опустился бы к самому дну и начал медленно кружить вот здесь. — Уилсон обвёл карандашом место, где только что находился «Красный Октябрь». — Давайте подкрадёмся к нему. Сбавим скорость до пяти узлов и постараемся снова восстановить контакт, ориентируясь на шум его реактора. — Уилсон повернулся к вахтенному офицеру. — Сбавить скорость до пяти узлов, — приказал он.
— Слушаюсь, шкипер.
Североморск, СССР
В здании Главного почтамта Североморска сортировщик почты недовольно посмотрел на водителя грузовика, который швырнул ему на стол большой брезентовый мешок и ушёл. Шофёр опоздал с доставкой почты, впрочем, не то чтобы действительно опоздал — этот идиот за пять лет ещё ни разу не приехал вовремя, подумал служащий. Была суббота, и сортировщик не испытывал ни малейшего желания работать. Сорокачасовую рабочую неделю ввели в Советском Союзе всего несколько лет назад, но, к сожалению, эти перемены не затронули такие жизненно важные сферы обслуживания, как почта. Вот и приходится по-прежнему вкалывать шесть дней в неделю вместо пяти, а платят гроши. Позор, думал он, и даже часто высказывался по этому поводу дома, сидя с приятелями за картами, а особенно под водку с огурчиком.
Сортировщик развязал шнурок и перевернул мешок — на стол вывалилось несколько мешков поменьше. Нет смысла спешить, решил служащий. Месяц только начинается, впереди ещё несколько недель, чтобы перенести положенную норму писем и бандеролей из одной части помещения в другую. В Советском Союзе все состоят на государственной службе и есть даже поговорка: пока начальство делает вид, что платит, мы делаем вид, что работаем.
Вскрыв небольшой мешок с почтой, он извлёк оттуда официального вида конверт, на котором значилось: Москва, Главное политическое управление Военно-морского флота. Служащий ощупал конверт. Наверно, с одной из подводных лодок, что стоят в Полярном, на другой стороне залива. Интересно, о чём там? — подумал сортировщик, развлекаясь игрой, которой грешат почтовики всего мира. Может, там сообщение о готовности к последнему и решительному бою с империалистами? А может, список коммунистов, что вовремя партвзносы не уплатили? Или того лучше — заявка, дополнительные фонды на туалетную бумагу требуют? Поди догадайся! Ox уж эти подводники! Считают себя фу-ты ну-ты — даже новобранцы из деревни. Ещё вчера щи лаптем хлебали, а себе туда же…
Сортировщику исполнилось шестьдесят два года. Во время Великой отечественной войны он служил в гвардейском танковом корпусе на Первом украинском фронте, которым командовал маршал Конев. Вот это было делом настоящего мужчины, — мчаться в бой на огромной бронированной машине, давить немецких пехотинцев, что жмутся в своих окопах. Когда требовались решительные действия против этих слизняков, мы делали все! А что теперь? Посмотреть хотя бы на моряков: живут себе на своих роскошных кораблях — царские харчи, тёплые койки. Не то что мы — грелись по ночам за выхлопной трубой дизельного танка, да и за это место надо было ещё побороться. Как все перевернулось! А моряки так просто стали почище князей, пишут пачки писем и называют это военной службой. Избалованные сопляки, они знать не знают, что такое нужда. А уж сколько претензий! Напишут какую-нибудь чепуху и требуют срочной доставки. Слюнявые письма своим девкам — всего-то делов, а ты тут сиди по субботам, сортируй, не покладая рук, чтобы эти писульки вовремя попали к их бабам, хотя все равно ответа раньше, чем через две недели, не будет. Да, былого не вернёшь…
Небрежным движением сортировщик отбросил письмо на дальний край стола, к мешку с почтой, предназначенной для отправки в Москву, но промахнулся, и письмо упало на бетонный пол. Ну и что? Ну, попадёт на поезд днём позже. Какая разница. Куда важнее сегодняшний хоккей. Вечером потрясная игра, начало сезона — ЦСКА встречается с «Крылышками». Он поспорил на бутылку водки, что «Крылышки» выиграют.
Морроу, Англия
«Огромная популярность Хэлси сослужила ему дурную службу. За славой легендарной храбрости народного героя, адмирал затушевал в памяти последующих поколений свои выдающиеся интеллектуальные способности и острый инстинкт игрока, что…» Джек Райан нахмурился, глядя на экран компьютера. Слишком похоже на докторскую диссертацию, а он уже написал её. Райан решил было стереть с жёсткого диска весь абзац, но потом передумал. Эти рассуждения годятся в качестве вступления. Как они ни плохи, но могут послужить отправной точкой для того, что ему хочется сказать. Почему вступление всегда самая трудная часть исторического труда? Вот уже три года он работал над книгой «Сражающийся моряк» — биографией адмирала флота Уильяма Хэлси.[4] Почти весь текст был записан на полудюжине гибких дисков, лежащих рядом с компьютером «Эппл».
