Ян Валетов - Левый берег Стикса
Их было пятеро. Во всяком случае, Тоцкий рассмотрел пять силуэтов на фоне листвы. Виталий взмахом руки приказал рассыпаться и они, пригибаясь еще ниже, разошлись пошире, выходя в тыл идущим впереди «лукьяновцам». Все это напоминало Андрею игру в «зарницу» знакомую по поездкам в пионерский лагерь: синие против зеленых, деревянные автоматы, атаки в лесу и строевые песни. Почему—то вспомнилась несформировавшаяся окончательно, но достаточно привлекательная грудь юной комсомолки-санитарки с посконным именем Клава, которую он тискал, просунув перепачканную травой руку под её зеленую защитную рубашку, сидя в засаде. Но игры кончились много лет назад. В руках было короткое «штурмовое» ружье, пиджак оттягивала тяжеленная коробка с патронами, колотившая по бедру. И, не к месту вспомнившаяся Клава, уже, наверное, была женщиной средних лет, примерной матерью и женой. А, может быть, и нет.
— Неужели, — думал Тоцкий, стараясь не особо топотать, — в голову от страха всегда лезет какая-то чушь? Ты ведь боишься, друг мой Андрей, ты перепуган до смерти. Ты никогда не стрелял в людей. Более того, ты и в зверей и птиц никогда не стрелял. Только по мишеням на стрельбище, и то, черт знает когда. Трусишь. А ведь придется, старик, деваться не куда. Вспомни, что эта тварь сделала с Артуром. Помнишь?
При мысли об окровавленном обрубке, лежащем на кухне в доме Кости, сердце его ударило в ребра и пропустило такт. Тоцкий спотыкнулся, но удержал равновесие. Расстояние до Лукьяненко и его людей сократилось до полусотни метров.
И в этот момент впереди, сломанной веткой, щелкнул пистолетный выстрел.
Диана не долго колебалась, кого из преследователей выбрать себе для первого выстрела. Сухопарая фигура Лукьяненко маячила в середине короткой цепи, хорошо отличимая и по росту, и по уверенной походке. Волк, преследующий добычу. Они и были похожи на стаю, неторопливо приближающуюся к жертве. Впереди — вожак, остальные — по сторонам, чуть сзади. Лесок, по которому они шли, был уже залит ярким утренним солнцем, и игра светотеней мешала рассмотреть лица. В бор, где затаилась Диана с детьми, солнечный свет не попадал и в полдень, и это давало ей определенные преимущества.
Диана нашла рычажок предохранителя и аккуратно сдвинула его вниз. Пистолет был маленький и плотно лег в ладонь. Она положила вытянутую руку на рюкзак и подхватила кисть второй, свободной от оружия, рукой. Получилось удобно. Дашка заворочалась рядом. Толстый шершавый ствол сосны, старой, в несколько обхватов, полностью закрывал ее от посторонних взглядов. Боковым зрением Диана видела Марка, лежащего слева, за такой же сосной, с взведенным арбалетом наизготовку.
— Тише, доченька, — прошептала она. — Я тебя очень прошу, тише. Если будет страшно и громко, закрой ушки, зажмурься, но ни в коем случае, не вставай и не беги, пока я тебе не скажу. Хорошо, солнышко мое?
Дашка испуганно закивала. Нижняя губа у нее начала дрожать, как обычно, когда Диана ее за что-нибудь бранила. Первый признак близких слез.
— Мама тебя очень любит, зайчонок. Очень, очень.… И папа. И братик. Сейчас просто очень нужно, чтобы ты вела себя тихо и не мешала. Я тебя не ругаю, Дашенька. Я с тобой говорю, как с взрослой. Понимаешь?
Дашка опять покивала, с глазами полными слез. Диана торопливо поцеловала ее в спутанные пряди надо лбом, и перекатилась в прежнюю позицию.
Тридцать шагов. Бежать поздно, стрелять рано. Теперь она видела и черты лиц идущих. Она подняла пистолет, нашла точку равновесия и попыталась навести прицел на грудь Лукьяненко. Целится, снизу вверх, было неудобно, силуэт прыгал перед мушкой, то вправо, то влево. А ведь Лукьяненко просто шел, не уворачиваясь, и не переходил на бег.
Двадцать пять шагов. Диана совместила мушку с прорезью и силуэтом и потянула за спусковой крючок. Пистолет в ее руках дернулся. Выстрел получился совсем негромкий, но Диана заметила, что Дашка, на всякий случай, закрыла ладонями ушки. Она еще гадала, попала или не попала, все фигуры из поля зрения исчезли, когда из зарослей раздался громкий голос Лукьяненко.
— Браво, браво, Диана Сергеевна! Для новичка — совсем не плохо! Мазанули сантиметров на тридцать! Что ж ты, родная, в голову целишься? Ниже надо брать, и чуть левее.
— Спасибо, Олег Трофимович, — отозвалась она. — Учту.
— И никогда нельзя вступать в разговоры, — сказал Лукьяненко. — Так легко определить, где вы находитесь.
Над головой у Дианы «вжикнуло», по ушам хлестнуло выстрелом, более громким, чем ее. Над кустами поднялся легкий дымок. От этого «вжиканья», словно кто-то взмахнул лозиной над самой головой, захотелось вжаться в хвою и исчезнуть.
— Может быть, не будем устраивать цирк, а, Диана Сергеевна? Патронов у тебя — кот наплакал, нас здесь много, все вооружены. Сдавайся, родная, а то не пожалеем. Я тебе обещаю быструю и безболезненную смерть. И детям тоже. Ты уж извини, но никак мне нельзя вас живыми отпускать.
Диана выглянула из-за дерева, и выстрелила на голос, целясь на уровне коленей.
— Понятно. Это ответ?
Диана услышала шорох, а потом тренькнул арбалет Марка и кто-то в кустах заорал диким голосом.
Дашка заплакала, тихонько, в кулачки.
Диана опустила ствол ниже и выстрелила дважды — справа и слева от места, где слышала голос Лукьяненко.
— Ой, бля.… Ой, бля! — запричитал кто-то в кустах. — Ой, нога, нога…
Слева заскрипела взводимая тетива.
— Совсем нехорошо, Диана Сергеевна, — теперь Лукьяненко находился правее, выбирая себе точку для стрельбы. — Что ж вы, со своим пащенком, моих сотрудников калечите? Вадиму Анатольевичу ногу прострелили железякой. Это Марк Константинович балуется? Весь, падло, в папочку! В покойного.
Сердце у Дианы замерло. Воздух окаменел в легких, словно от давешнего удара в живот. Она попыталась выдохнуть, но только захрипела.
— А ты не знала, родная? Еще вчера, вечерком, хлопнули папочку, в ресторации. Так что — скорблю вместе с вами, по-семейному.
— Мамочка, не верь! — закричал Марик каким-то чужим, хриплым голосом. — Не верь ему, он врет!
Воздух со свистом ворвался в ее легкие. Дашка зарыдала в голос. Загрохотали выстрелы и в дерево, за которым прятался сын, застучали пули. Она выпустила остаток обоймы по кустам, не целясь. Затвор клацнул и замер в заднем положении, обнажив, курящийся дымком, стальной ствол.
Диана, судорожно двигаясь, нащупала новую обойму в кармашке рюкзачка. Кусты впереди и справа зашевелились — Лукьяненко встал в полный рост. В руках у него был пистолет. Она попыталась перезарядить оружие. Кнопка нашлась и, отстрелянный картридж выскользнул из рукояти, но, вставляя в пистолет новую обойму, она уже понимала, что не успевает. Лукьяненко быстро шел к ней, держа руку с оружием вдоль туловища, сосредоточенный, с застывшей на губах улыбкой, нелепо выглядящий среди леса в своем сером костюме и черных кожаных туфлях.
Опять выстрелил арбалет Марка и, судя по «мясному» звуку, стрела вновь нашла цель. Выстрелы слились в канонаду. Кто-то застонал, шумно обрушившись в кусты. Пятнадцать шагов. За спиной Лукьяненко кусты заходили ходуном. Диана, наконец-то, дослала в рукоять обойму, но затвор не становился на место, и ее пальцы дергали за все рычажки и переключатели на корпусе пистолета. А Лукьяненко, не замедляя шага, начал поднимать руку с оружием — он уже видел ее, и заулыбался, предвкушая неизбежный исход.
И тут, за его спиной, появился Тоцкий, растрепанный, грязный, с белым чужим лицом, на котором маской застыла гримаса ярости. В руках у него было короткое черное ружье, направленное в спину Лукьяненко. Ствол пистолета уже почти смотрел на нее. Затвор ее хлопушки, наконец-то, со щелканьем, скользнул вперед, досылая патрон в ствол. Из ружья Тоцкого брызнул огонь, и голова Лукьяненко взорвалась, как упавший с высоты на асфальт арбуз, но его пистолет все же успел плюнуть дымом и выбросить из чрева тупоносую пулю.
Вылетев из ствола со скоростью более трехсот метров в секунду, омедненный кусок свинца прошил спину Дианы Красновой чуть ниже ребер, вылетел, окруженный мельчайшими кровавыми капельками, через стенку брюшины и, с глухим стуком ушел в хвойный покров возле ее правого колена. Звуки замерли.
Зажав руками онемевший живот, она завалилась на бок, еще успев почувствовать щекой, уколы подопревших сосновых игл.
Наивно полагать, что массовые аресты — это просто печальный факт из нашей многострадальной, неоднократно переписанной истории. На самом деле — это не так. Масштабность акции — достаточно грозное оружие, чтобы до срока прятать его в пыльный чулан.
К сожалению карательных органов, иногда, по ошибке, называемых органами правопорядка, аресты в ночное время производить запрещено. Часть устрашающего эффекта, таким образом, теряется, но, что поделаешь, подпортили его сталинские соколы своими неограниченными полномочиями.
