Максим Теплый - Казнить Шарпея
– Коля! Подгорный! Ты как тут?.. – Брежнев был смущен и не очень понимал, как себя вести. Он сверкал глазами на помощников и охрану, демонстрируя крайнюю степень недовольства. – Ладно, что тут, в приемной, толкаться? Пошли в кабинет, чаю попьем.
Побелевший от ужаса секретарь, ничего не понимая, стоит не шелохнувшись, а охранник влетает за Генсеком в кабинет и шепчет:
– Леонид Титович! Это не Подгорный! Это ваш новый секретарь, которого месяц назад назначили.
– Как не Подгорный? А почему так похож?
– Да как-то не подумали.
– Думать надо всегда! Бывший Председатель Верховного Совета СССР и в приемной дежурит! В смысле на него похожий! Это же как там его? Слово есть такое. Ну? – Брежнев нетерпеливо постучал по столу...
– Может быть, нонсенс, Леонид Титович?
– Вот именно! Полная фигня! Значит, так, Подгорного этого из приемной убрать. На пенсию!
– Ему еще год до пенсии...
– Тогда повысить, но из приемной убрать...
Хохма состояла в том, что человека, похожего на Подгорного, в тот же день убрали из брежневской приемной и тут же снова повысили в должности. Столь стремительный карьерный рост на старости лет стал для него серьезным психологическим ударом. В новой должности он быстро завалил порученную работу и вскоре покинул аппарат ЦК КПСС с официальной формулировкой «по состоянию здоровья».
...Брежнев был человеком умным и даже коварным, что никак не вязалось с обликом этакого добряка и выжившего из ума старца. Да и речь его была невнятной и путаной только по форме. По сути же он, напротив, умел формулировать задачи ясно, жестко и четко.
Он усадил Шарпея напротив себя и сказал:
– Дело одно я тебе поручить хочу, Иван Михайлович! Трудное дело, и лучше тебя с ним никто не справится! Ты же кадровый шпион! – Брежнев ухмыльнулся: – Ладно-ладно, не дуйся! Разведчик! Хотя все одно, – он устало махнул рукой, – что шпион, что разведчик. Зорге, Рихард, к примеру, кто будет? Советский разведчик? – Брежнев неожиданно оживился, будто заговорил на давно волновавшую его тему. – Нет, брат, это только у нас его так называют. А во всем мире он считается одним из лучших шпионов. Или взять Мату Хари. Знаешь, кстати, как ее настоящее имя?
– Не помню, Леонид Титович.
– А я вот помню: Маргарита Гертруда Целле. Так вот, ты вслушайся: разведчица Мата Хари! – Брежнев забавно спародировал сам себя, усиливая дефекты собственной дикции. У него получилось «авечица Мата Аи». – Это же даже произнести невозможно. Потому что шпионка она! Или вот ты Фадин. У меня, кстати сказать, в Общем отделе работает Фадин. Не твой родственник? Нет? Хороший мужик, аккуратный такой. Так вот, «шпион Фадин» – это звучит! А вот «разведчик Фадин» – как-то неазартно, тухло и длинно. Не звучит...
Так вот, – Брежнев сделал суровое лицо, – американцы всерьез начали против нас работать в Афганистане. Всерьез! Когда мы туда влезали, тогда действительно еще не было там американцев. Наши ястребы придумали, понимаешь, антиимпериалистическую революцию! Потому что мудаки! А хуже мудака только одно – это старый мудак! – Брежнев злорадно хихикнул. – Тараки им, видите ли, понравился! Президента законного прогнали – Дауда. Я еще припомню им бред насчет американской угрозы! И меня с толку сбили. А теперь вот на, гляди!
Секретарь Брежнева услужливо вставил видеопленку в большую коробку с иностранным названием, подключенную к телевизору. Зарябило изображение. На экране появился мужчина, одетый по-европейски, в окружении большого числа вооруженных афганцев. Он что-то эмоционально говорил. За кадром шел перевод. «Там, на севере, лежит страна ваших врагов, – говорил он, показывая куда-то вдаль. – Они пришли сюда убивать! Они хотят захватить вашу землю, осквернить вашу веру! Идите туда и сами покорите их. Там несметные богатства. Там на границе живут ваши единоверцы, покоренные русскими. Идите и освободите их! Исполните волю Аллаха!»
– Как тебе? Узнал?
– Встречались! Это же Збигнев Бжизинский – помощник Президента США по национальной безопасности.
– Он! – Брежнев помолчал. – В открытую стали работать. Надо всю их сеть вскрыть, выявить финансовые потоки, каналы переправки оружия, базы подготовки инструкторов – нужны доказательства их связей с полевыми командирами. Они, понимаешь, стали наркотики в СССР переправлять. Нужны серьезные и достоверные факты. Документы, кино там всякое. Понятно?
– Что ж тут непонятного, Леонид Титович?
– Такие документы, чтобы можно было где угодно предъявить. Хоть в ООН. Юра Андропов придумал тут эту операцию «Внедрением» назвать. Нравится? – Брежнев рассмеялся. – Ты к ним внедрись, Иван Михайлович! Пусть они тебя купят.
– В каком смысле, Леонид Титович?
– А в прямом. Оружием торгуй. Нашим. Ты предатель, одним словом. На доллары их позарился. Доллары потом все в партийную кассу сдашь! – строго приказал Брежнев. – А оружие? Они его и так добудут. А так мы с них еще и денег получим. Короче, благословляю! Это очень важно! Знаем об операции только мы трое – я, Андропов и ты. Привлеки в свою шпионскую шайку надежных и толковых ребят из ГРУ. Всего замысла им не открывай. Пусть думают, что мы готовим в Афганистане очередной переворот и поэтому вооружаем своих будущих потенциальных союзников из числа самостоятельных полевых командиров. Ту же версию мы предложим и твоему непосредственному начальнику. Давай, Иван Михайлович! И если справишься – сверли дырку. К Герою представим...
...Шарпей стряхнул с себя воспоминания и прошел в свой маленький рабочий кабинет, где его ждали Кротов и моложавый генерал армии со звездой Героя на мундире.
– Здравствуй, Борис! – Шарпей обнял генерала. – Не думал, что нам придется когда-нибудь говорить о той истории. – Он обернулся к Кротову: – Привезли из ФСБ бумаги?
– Привезли, Иван Михайлович! Там все хранилось в одном месте. Сохранен гигантский архив: ваши донесения, фотографии, квитанции о сданной валюте.
– А про наркотики там есть?
– Я успел за это время только мельком просмотреть документы, в машине. Но видел ваши докладные и об этом. Мне попался на глаза один акт об оприходовании и уничтожении партии наркоты.
– Боря, тебе тоже придется пару слов сказать!
– Я затем и приехал, Иван Михайлович!
– Я тут недавно вот о чем подумал: а если бы ты тогда меня поймал на этих контактах с американцами и моджахедами, засек бы мои встречи с Дустумом, Ахмадом или Тургутом? Ну, когда армию принял и еще не имел информации о моей миссии? Как бы ты поступил?
– Честно?
– Конечно!
– Не знаю! – Генерал Борис Дронов сделал паузу и уточнил: – Да нет, знаю конечно! Все сделал бы строго по закону, Иван Михайлович! Хотя для меня это стало бы страшным ударом. Лично для меня! Потому что вы всегда были для меня образцом разведчика и офицера. Я ведь вашу биографию неплохо знаю. И знаю, откуда эти ваши ордена... Хорошо, что меня КГБ все же поставил в известность о том... ну, в общем, о том поручении, которое вы получили от руководства страны.
– Мне тут принесли пояс Игнатова. Я посмотрел мельком. Материал сделан исключительно профессионально. Документы – почти все подлинники. К тому же они меня регулярно писали – там и аудио-, и видеозаписи. Будь я со всем моим опытом на месте Игнатова, я бы тоже не усомнился в подлинности этих материалов. В его глазах я, как ни крути, предатель. А он ведь к тому же полжизни прожил с мыслью, что сына на этой войне потерял. Как он еще мог ко всему этому отнестись? – Шарпей задумался и уточнил свою мысль: – Я его нисколько не оправдываю. Он за все свои художества ответит! По всей строгости закона ответит! Но если честно, мне его искренне жаль! – Президент вздохнул и с неохотой произнес: – Ладно, пошли. И так уже на полчаса задержали пресс-конференцию. А тут еще надо успеть до шести вечера, чтобы у этого шантажиста получить код на обезвреживание последнего заряда и передать в эфир.
...На пресс-конференции Шарпей полностью взял инициативу на себя. Он не оправдывался. Он спокойно и искренне рассказывал о том, как все происходило, комментировал отдельные документы.
Потом выступил Дронов. Он закончил свой четкий и лаконичный рассказ так:
– В нашей стране немало людей, которые меня хорошо знают, знают о моей миссии в Афганистане. У меня есть уверенность, что эти люди с доверием отнесутся к моим словам. Так вот, я готов поручиться всей своей офицерской и человеческой репутацией, что наш Президент – честный офицер и гражданин. А еще он профессионал своего дела: я не знаю человека, который мог бы с таким блеском и с такой эффективностью осуществить спецоперацию, позволившую нам знать практически все о намерениях противника и вывести армию из боевых действий с наименьшими потерями. Он своей работой спас сотни и тысячи солдат и офицеров.
– Прежде чем слово будет предоставлено этому господину, – Шарпей кивнул в сторону Игнатова, – я хочу сделать важное заявление. Мной подписан указ об отставке правительства. Завтра же я внесу в Государственную думу кандидатуру на должность главы нового кабинета. Я готов объявить сегодня, что это будет руководитель Федеральной службы внешней разведки Бутин Владимир Владимирович. Ему сорок шесть лет. Он кадровый разведчик, много лет работал в Германии. Сразу после того, как Дума даст согласие на его назначение, в чем я не сомневаюсь, так как он являлся одним из основателей партии парламентского большинства, я подам в отставку с поста Президента Российской Федерации. По Конституции, исполнять обязанности Президента вплоть до внеочередных президентских выборов будет Бутин. – Шарпей сделал паузу, глотнул из стакана, в который по заведенному им правилу был налит теплый чай с молоком, и продолжил: – Одновременно, учитывая тяжесть предъявленных мне господином Игнатовым обвинений, я прошу Председателя Государственной думы инициировать в отношении меня процедуру парламентского расследования. Все материалы, которые получены из архивов КГБ СССР, а также все то, что будет здесь представлено, незамедлительно передадут в комиссию, которая будет осуществлять это расследование. Я покидаю пресс-конференцию, так как сказал все то, что был намерен сказать.
