Гюнтер Карау - Двойная игра
Вспыхивает свет и в других окнах под эстакадой — наверное, из задней комнатушки конторы Вацека они перешли в передние комнаты. Собрание закончилось. Сначала в дверях появляется один человек. Он смотрит направо и налево, видимо, проверяя, не следят ли за ним. Полиция давно зарегистрировала последнюю блоху в их одеждах, а они все играют в конспирацию. Затем на улицу выходят остальные, продолжая свои бурные дебаты. Три молодые женщины буквально смотрят в рот тощему человеку, который, размашисто, но плавно жестикулируя, объясняет им устройство мира. У него, как у чудовища, волосы на висках срослись с бородой, а на голове сверкает огромная лысина. По описанию примет из досье управления по охране конституции Штамм узнает одного из идеологов группы. Его фамилия Луцш, но его называют Луначарским. По многократно увеличенным фотографиям полиция опознала в нем того самого легендарного человека, который высоко держал знамя под струями воды во время массовых выступлений против бойни во Вьетнаме. «Храбрый человек, — думает Штамм, — по все еще живет легендой». Возможно, он как раз объясняет девушкам свою последнюю утопию: функции и методы работы детских магазинов при организации партизанской войны в городах. Внезапно гвалт прекращается. Они уезжают на двух старых автомобилях, в которых, непонятно каким образом, умещаются все. На пустынной улице остается лишь один тщедушный молодой человек. Он протирает стекла очков, потом делает несколько дыхательных упражнений. С точки зрения человеческой психологии сейчас самое удобное время подойти к нему.
Дэвид Штамм медленно направляется через улицу.
— Господин Вацек? — спрашивает он. — Я могу поговорить с господином Вацеком?
Молодой человек прекращает свои дыхательные упражнения.
— Я — Вацек.
— Извините, я хотел бы поговорить со старым Вацеком.
— Я — его племянник. А дядя умер.
— О, как печально это слышать! Но я опасался чего-то в этом роде. Перестал получать от него письма и почувствовал что-то неладное. Понимаете, я долгое время находился за границей по делам службы. Какая жалость! Вместе с милыми стариками уходит и их удивительный мир. Где теперь выпьешь кофе в такой уютной обстановке? Свой лучший кофе, черный и сладкий, господин Вацек варил в полночь.
— Уже очень поздно, господин…
— Цвейг, — подсказывает Штамм.
— Уже очень поздно, господин Цвейг. Извините, пожалуйста, но у меня были гости, мои знакомые. Я подчеркиваю, фирмы больше не существует, коммандитного товарищества Вацека уже нет.
— О боже мой! А старые заказы, значит, все пропали? Но это просто ужасно! Господин Вацек был моей последней надеждой. У него были связи во всем мире. Вы даже не представляете, как я потрясен. Я занимаюсь специальной исследовательской работой.
— Вы пили с моим дядей кофе?
— Кофе по-турецки на диване в задней комнатке.
Молодой человек снова протирает стекла очков в никелированной оправе и долго разглядывает Штамма:
— Послушайте, господин Цвейг, я вас не знаю. Но хотел бы попросить об одном. Если вы из полиции, то уходите! Это же бессмысленно. Полиция только что побывала здесь в лице кое-кого из гостей, и если вам интересно, то вы наверняка сможете завтра утром прочитать в протоколах ваших коллег, о чем здесь говорилось. Так что давайте не будем пудрить мозги друг другу. Хотя клуб не зарегистрирован как общество, его неписаные правила властям известны. И если я, как частное лицо…
Штамм прерывает его:
— Послушайте! О чем вы говорите? Я ничего не понимаю. Ведь клуб друзей книги существовал с давних пор. Так какое до него дело полиции? Что общего с полицией У меня или у господина Вацека, который организовывал обмен книгами? Я ученый-синолог, а вы твердите о какой-то полиции. Зачем вы меня пугаете?
Молодой Вацек улыбается:
— Вы не похожи на человека, которого можно напугать полицией. Ну хорошо, оставим это! В каком отделе обменного фонда у вас был абонемент? Старые карточки сохранились.
Дэвид Штамм поздравляет самого себя. Вообще-то он думает, что все получилось очень естественно потому, что ему не пришлось лгать. Он действительно пил кофе со старым Вацеком и действительно не из полиции.
— Вы меня радуете, — говорит он, — но, к сожалению, я не знаю, как зарегистрировал меня ваш дядя. Круг моих интересов, возможно, покажется вам несколько необычным. Народные настольные игры и их мифологическая подоплека. Но это не все. Еще я занимаюсь древними японскими легендами и героическим эпосом. В известном смысле точка их пересечения… Понимаете? Господин Вацек прекрасно знал, что мне нужно.
— Н-да, в некотором роде мой дядя был гением. Для меня непостижимо, как он все это осуществлял практически. Я бросил дело. Жаль, конечно, старых клиентов. Вот и вам я вряд ли смогу помочь. Но если вам хочется кофе, то вы можете сварить его себе. Пожалуйста, старые кофеварки на прежнем месте. — Он делает жест рукой, приглашая Дэвида войти.
Пока все идет по намеченному плану. Заднюю комнатку, в которой заседали «якобинцы», теперь, однако, не узнать. Старый Вацек не смог бы жить среди такого хаоса. Перевернутая полка, пустые и полупустые бутылки из-под вермута, стопы книг, на которых сидели, бумажные стаканчики с остатками вина, в углу целая куча защитных шлемов и противогазов, на секретере Вацека, между кипами бумаг, банки с маринованными огурцами и горшочки со смальцем, а над всем этим не поддающийся описанию смрад.
Молодой Вацек убирает со стула пепельницу, наполненную окурками.
— Папиросы, — смущенно говорит он. — Луначарский курит папиросы.
Кофеварку они находят в сейфе, только вот кофе куда-то запропастился.
— Как видите, я совершенно беспомощен, — извиняется молодой Вацек, — даже кофе не могу вам предложить.
— Не волнуйтесь, — успокаивает его Дэвид. — Честно говоря, для меня более важно выяснить интересующий меня вопрос.
— Безнадежное дело! Вы же сами видите.
— Разве к вам не приходят новые поступления? Ведь это вполне вероятно.
— Вероятно-то оно вероятно, но попробуйте эту вероятность отыскать. Некоторое время этим занималась моя жена. Пожалуйста, ни о чем меня не спрашивайте. Если бы мне удалось найти кого-нибудь, кто согласился бы приобрести это дело! Удивительно, что никто не приходит и не требует арендной платы. Так что я все пустил на самотек.
— Может, мы все-таки попытаемся найти что-нибудь в документации?
— Ройтесь себе на здоровье! Но должен вам сразу сказать, что ищейки из управления по охране конституции во время обыска все перевернули вверх дном.
— И когда это случилось?
— На прошлой неделе. Идиоты! И чего они только здесь ищут?
Дэвид Штамм чувствует нервный зуд в корнях волос. На прошлой неделе! На прошлой неделе они начали искать магнитофонные пленки, все ближе подбираясь к отелю «Шилтон-Ройял». Неужто они обнаружили здесь его старые следы? Может, он уже в ловушке?
Над ним грохочет поезд. С книжной полки сваливается ряд книг, и снова наступает тишина, Дэвид, затаив дыхание, прислушивается.
— Вы заперли дверь? — спрашивает он,
— Зачем? Что здесь можно украсть?
— Да, конечно, извините… Только… старый Вацек был в этом отношении очень педантичным.
Штамм подходит к шкафу с картотекой. Постепенно он успокаивается. Тайный агент не вписывается в картину розыска, объявленного на него. Они вряд ли стали бы привлекать управление по охране конституции. Такими делами занимаются специалисты. Они знают, что поставлено на карту. А на этот раз на карту поставлено все. И тут он находит в картотеке то, что искал. Его карточка на месте, хитроумно отложенная в отдел «Этнография». Он узнает четкий почерк Вацека: «Господин Ц. — вне очереди — узкая специализация». Последняя запись от 19 августа 1961 года: «Гравюры на дереве, очень редкие, имеющие отношение к игре в го. Партнер ждет предложений по обмену». Да, партнер, вы долго ждете моих предложений. Вы и сейчас готовы принять их, Мастер Глаз? Что лучше вашей собственной кузины я мог послать вам? Сообразили ли вы, чего стоит маленькая фишка для го, которую она вам передала? Согласны ли на новую партию? На этот раз мы оба моя?ем только выиграть. Выиграть эту партию, или ничего не получится, абсолютно ничего…
Молодой Вацек ополаскивает два бумажных стаканчика и наполняет их разбавленным вермутом:
— Выпейте глоток, господин Цвейг. Вместо кофе…
Быстрым движением Дэвид Штамм выдергивает свою карточку из картотеки и прячет ее в карман куртки. Там клацают друг о друга фишки го. Свободной рукой он берет бумажный стаканчик:
— Большое спасибо, дорогой господин Вацек. У кого из нас сегодня еще есть выбор? Кофе по-турецки или вермут по-итальянски — какая разница? Белое или черное, желтое или коричневое — это уже не имеет значения. Наша земля стала пестрой, и, только оставаясь пестрой, она способна выжить. Свобода или смерть? Помилуйте! Традиционные альтернативы уже не действительны. Общая смерть — это вечная неволя, выжить — вот единственный шанс обрести свободу. Разве я не прав, дорогой господин Вацек?
