Лев Гурский - Опасность
Я снова выругался вслух. Ну почему, почему он молчал?! Ведь из любой безвыходной ситуации общими усилиями можно было бы найти выход. Но тут он сам оказался один, в замкнутом пространстве и принужден был играть в чужую игру, зная о своем заведомом проигрыше.
Телефонограмма в Саратов было последним, что сделал Потанин для них. А потом он понял, что у него есть только один выход. Если исчезнет сам Потанин, то его близких они непременно оставят в покое. Как только он узнал от дежурного прапорщика, что я, по счастью, цел и невредим, он сел писать это письмо. Потом доехал до моего дома и лично положил свое послание в почтовый ящик. Потом… остальное известно.
Я медленно свернул потанинское письмо, положил его обратно в конверт, а конверт – обратно в бардачок. Туда же я, подумав, отправил свой «Макаров» вместе с запасной обоймой. Такой же, из которого… Ладно. О мертвых – хорошо либо ничего. Извини, Потанчик. Сейчас меня беспокоят уже живые…
Мотор, чувствуя мое настроение, завелся сразу, и я поехал. Маршрут мой был коротким – можно было воспользоваться метро. Но я уже был за рулем, а коней на переправе не меняют. Доедем так.
Центр города сегодня был тих и спокоен: ни тебе пикетов, ни демонстраций, да и обычных пробок, возникающих нипочему, мне не попалось. Я ехал и думал. Мысли мои были длинными, путаными, крутились они вокруг одних и тех же фактов, но мне все никак не удавалось преодолеть путаницу и связать факты воедино.
Итак, добрым людям, черт бы их побрал, нужен Лебедев.
Лебедев работал с Курчатовым.
Курчатов возглавлял Атомный проект.
Но дальше-то, дальше что? Проект тот давно быльем порос. Курчатов уже в могиле тридцать с лишним лет. Сталина, Берии, Хрущева вместе с его партийным окружением – тоже нет. Что же нужно добрым людям? Старые кости?
Возможно, ответ мне мог бы дать один человек. Валентин Лебедев.
Но чтобы получить ответ, надо хотя бы сформулировать вопрос…
Я припарковал «жигуль» в неположенном месте недалеко от Пашкова дома и извилистым путем пробрался в читальный зал для научных работников – самый неудобный, неопрятный из-за постоянного непрекращающегося ремонта. Из-за того же ремонта библиотека сократила число счастливцев, допущенных к ее фондам, но я-то знал: меня обслужат вне очереди. С тех пор как Ленинка приобрела новую аббревиатуру и превратилась в РГБ, я стал считать ее ведомством, созвучным нашему. А где созвучие – там и родство.
Самое любопытное, что к аргументам моим прислушались, и я, показав минбезовское удостоверение, сразу получил то, что хотел. Стопу книг, посвященных жизни и творчеству И.В. Курчатова.
– Только поаккуратнее, – предупредила востроносая библиотекарша, косясь на высокую горку томов.
– Ну что вы, – галантно проговорил я и тут же чуть не уронил верхнюю книжицу, которая спланировала на стойку, прямо под востренький носик библиотекарши.
Спланировав, книга раскрылась на середине, и я с ходу обнаружил явное нарушение библиотечных правил.
– Имейте в виду, – быстро проговорил я. – Подчеркивания – не моя вина, это уже кто-то постарался до меня…
Тут до меня дошло, что за фразу подчеркнул неизвестный мне читатель. «За все время существования Атомного проекта сам Сталин только раз вмешался в дела Берии»… Слова «только раз вмешался» были подчеркнуты дважды, а рядом красовалось сразу два жирных восклицательных знака. Я жадно проглядел остальной текст на странице, надеясь узнать о подробностях вмешательства. Но подробностей не было. Не было в принципе. То ли автора книжки эта тема не заинтересовала, то ли он просто ничего об этом эпизоде не знал.
– Безобразие, – согласилась со мною библиотекарша. – Хорошо, что вы заметили. А с виду такая приятная, интеллигентная девочка…
– Какая девочка? – я чуть не выронил и остальные книжки.
– Не помню точно, как ее фамилия, – слегка удивилась моему внезапному любопытству дама из-за библиотечной стойки. – Но, если хотите, я сейчас отыщу ее формуляр… Вот, пожалуйста. – Через десяток секунд библиотекарша уже протягивала мне светло-коричневую карточку, почти всю исписанную. – Когда она в следующий раз придет, то заплатит штраф.
– Не придет, – пробормотал я. Формуляр принадлежал сотруднице газеты «Московский листок» Марии Бурмистровой.
РЕТРОСПЕКТИВА-9
6 августа 1970 года
Подмосковье
Никита Сергеевич пил на веранде чаек с абрикосовым вареньем, когда это произошло. Сначала вдалеке залаяли собаки, затем ветер донес треск мотоциклетных и автомобильных моторов, потом зашуршали тормоза и над каменным забором, окружавшим дачный участок, взметнулось серое облачко пыли. Хрущев с грустью подумал, что лет десять назад никаким машинам или мотоциклам не удалось бы поднять здесь столько пыли: в ту пору асфальтовую дорогу, ведущую к его даче, постоянно ремонтировали, поливали и подметали. Теперь, конечно, никто этим не занимается. Скажи спасибо, что хоть дачу оставили и пенсию положили в пятьсот рубчиков, новыми…
Тем временем за забором захлопали автомобильные дверцы, послышались приглушенные команды, и через узкую калитку просочилось десятка два угрюмых штатских, которые очень грамотно рассредоточились по территории, взяв дачное строение в плотное кольцо. Судя по шуму, донесшемуся из-за забора, снаружи дача тоже была окружена.
Нина Петровна всплеснула руками, чуть не смахнув со стола мужнину любимую чашку – большую, вместительную, с красными крапинками, которые делали чашку похожей на гигантскую божью коровку.
– Это что, Никита? – испуганно спросила Нина Петровна, глядя то на штатских, то на пыль над забором, которая все никак не хотела улечься. – Война началась? Нас арестовывать приехали?…
Дверь калитки снова открылась, во двор заглянул квадратный человек почти без шеи, осмотрел деловитых штатских, остался, похоже, доволен и снова исчез. Хрущев узнал квадратного человека.
– Не-а, – ответил он жене и неторопливо бухнул пару ложек варенья себе на блюдце. – Это не война, и арестовывать нас сегодня никто не собирается. Просто гость дорогой к нам приехал.
Нина Петровна засуетилась:
– Так, может, на стол накрыть, если гость?
– Обойдется, – спокойно сказал Хрущев, скушал немного варенья и отхлебнул из чашки. – Черт, остыл уже, – пожаловался он. – Сходи подлей-ка горяченького. Горячий чай в жару – самое милое дело. Ну, давай-давай, иди за кипятком.
Нина Петровна взяла в руки чашку с крапинками.
– А может, хоть вторую кружку для него принести? – неуверенно проговорила она. – Неудобно как-то, гость ведь.
Хрущев улыбнулся жене:
– Ну, принеси, если тебе так охота. Только он все равно пить из нее не станет. Боится, что отравят… А вот, кстати, и он сам.
Квадратный человек, вновь возникнув во дворе, услужливо попридержал тугую дверь калитки. В образовавшемся дверном проеме появился, наконец, высокий сухощавый человек с портфельчиком в руке. Несмотря на жаркую погоду, он был в теплом плаще, застегнутом на все пуговицы, и теплой осенней шляпе.
– Гляди, Нина, гляди! – Хрущев чуть понизил голос. – Он в галошах, слово даю! В любую погоду в галошах ходит, совсем не изменился за шесть лет. Комедия, да и только.
Нина Петровна поджала губы, рассматривая пришельца.
– А-а, вот кто к нам пожаловал, – сказала она.
– Он самый, – кивнул Хрущев.
– Постарел он, – не без некоторого злорадства сообщила Нина Петровна мужу. – Щеки ввалились, волосики повылезли, ковыляет, как инвалид. А ведь, между прочим, младше тебя.
– Так ведь и я не помолодел, – вздохнул Хрущев, поглядывая на медленно приближающегося к веранде человека в галошах. – Ладно, иди же за кипятком, кому говорю. Варенье сегодня отличное, сладкое, но от него пить еще больше хочется.
– Уже иду, – покладисто ответила Нина Петровна и, бросив напоследок недобрый взгляд на гостя, ушла в дом.
Заскрипела лестница, а затем человек с портфельчиком объявился уже на веранде. Квадратный телохранитель остался стоять внизу, бдительно озираясь по сторонам, как будто и впрямь боялся, что какой-нибудь злоумышленник сумеет прорвать двойное кольцо охраны. Сам гость Никиты Сергеевича шаркающей походкой проследовал к столу. При каждом шаге новенькая резина подошв издавала легкий визжащий звук.
– Привет, Никита Сергеевич, – поздоровался гость с хозяином дачи. – Сесть-то пригласишь?
– Привет, Михаил Андреич, – лениво произнес Хрущев. – Хочешь сесть – садись. Мебель на даче казенная, на каждом стуле, видишь, инвентарный номер. Поэтому стульям тут ты полный хозяин. Выбирай любой.
Между тем выбирать было не из чего. Кроме старого плетеного кресла, которое занимал сам Никита Сергеевич, у стола стоял одинокий колченогий табурет. Гость неприязненно покосился на табурет, но вслух ничего не сказал. А просто сел, поджав ноги, и взгромоздил портфельчик себе на колени. Из дома вышла на веранду Нина Петровна, поставила перед мужем дымящуюся чашку с крапинками, а перед гостем – стакан в сереньком алюминиевом подстаканнике, в каких обычно подают чай в пассажирских поездах. После чего, не проронив ни слова, гордо удалилась.
