Патрик Андерсон - Любовница президента
– Например?
– Например, Уит Стоун. Например…
Уитмор усмехнулся.
– Договаривай, Бен.
– Например, вы.
Уитмор еще с минуту сохранял усмешку, словно наслаждаясь, потом она увяла.
– Предположить можно все, Бен, – сказал он, – но я к этому не был причастен. Что касается Уита Стоуна, он, по-моему, вел собственную игру. Конечно, не исключено, что этот Риддл занимался двойной игрой, работая на Мерфи и на Стоуна. Я не знаю. Но главное, если Эд и был к этому причастен, доказать это будет чертовски трудно, покуда Ник и он будут утверждать обратное. А если не сможешь ничего доказать, эта история будет очень неприятна для всех сторон. Я прав?
– Видимо, да.
– Тогда позволь задать тебе такой вопрос. Что, если Эд подаст в отставку? Сегодня же уйдет отсюда и больше не вернется? И мы покончим с этой историей здесь? Ник признается в непредумышленном убийстве, Эд уходит, и на этом конец.
Нортон покачал головой.
– Так не пойдет, мистер президент. Если Эд покрывал убийство, он совершил преступление. Если нет, он должен остаться на своей работе. Компромисс здесь невозможен.
– Это обычный способ улаживать дела.
– В политике – да. Но не в законе.
– Закон для тебя так много значит?
– Это основное, что у нас есть, – сказал Нортон. – Либо у нас существует закон, либо мы снова живем в джунглях.
– У нас есть хорошие вакансии в министерстве юстиции, – сказал Уитмор. – Мы могли бы взять тебя туда.
Нортон поглядел в хмурое лицо Уитмора и понял, что говорят они на разных языках. Расстроенный этим, он ответил резче, чем следовало:
– Меня не интересует работа в министерстве юстиции.
Уитмор поглядел на свою сигару, зажег ее снова, с удовольствием пыхнул несколько раз, а потом с меньшим удовольствием обратил взгляд на Нортона.
– Значит, не интересует? – с презрением сказал он. – Ну вот что, мистер Праведник, позволь задать тебе такой вопрос. Интересует тебя мой законопроект о страховании здоровья? Интересует тебя моя школьная программа? Помнится, работая у меня в штате, ты ими очень интересовался.
– Интересуюсь и сейчас.
– Да? Так вот, если ты втянешь меня в скандал, им конец. Послушай, Бен, я многого добился, я многое делал для страны, но, если эта история получит огласку, мои противники дискредитируют меня и все, за что я стою. Тебе ясно? Ты играешь им на руку. В самом лучшем случае моя программа провалится. И, возможно, это еще не все. Конгресс в последние несколько лет чувствует свою силу и может использовать ее полностью. Я имею в виду импичмент.
Уитмор сделал паузу, чтобы его слова дошли. Нортон неловко заерзал в кресле.
– Ты знаешь, кто такой вице-президент и за что он стоит, – сказал Уитмор. – Я взял его, потому что он был мне нужен на выборах, но, если он займет мое место, все повернется на сто восемьдесят градусов.
Нортон беспомощно развел руками.
– Мистер президент, не исключено, что расследование убийства Донны приведет к этому. Я не знаю. Но поделать ничего не могу.
– Ничего не можешь! – гневно сказал президент. – Для начала можешь спуститься на грешную землю. Нельзя заварить такую кашу и уйти в сторону. Ты должен отвечать за свои поступки.
– И вы тоже. В том-то и дело.
Уитмор поднялся и стал расхаживать по кабинету.
– Бен, когда это дело раскрутится, кое-кто заинтересуется твоими мотивами. Учти, тебя будут всячески обзывать.
– Ничего.
– И, судя по тому, что мне сказал Кифнер, у тебя могут быть неприятности за утаивание сведений от полиции.
Нортон чуть не рассмеялся.
– Хотите верьте, хотите нет, я старался оберечь вас. Не хотел без крайней необходимости рассказывать о вашей связи с Донной. Но это обвинение принять рискну.
– Дело не только во мне и конгрессе, – сказал Уитмор. – Видишь глобус? Послушай, у нас есть осложнения в таких местах, о которых ты даже не слышал. И будь уверен, другая сторона воспользуется ими, видя, что дома меня режут под корень. А если они начнут теснить, я отвечу тем же. Так и начинаются войны. Подумай об этом. То, что ты делаешь, может надолго испортить судьбу страны.
– Если вы находитесь над законом, ее судьба испорчена навсегда, – ответил Нортон.
– Это твое последнее слово?
– Пожалуй.
– И ты так уверен в себе, что рискнешь расколотить страну, лишь бы настоять на своем?
– Нет, я так в себе не уверен, – сказал Нортон. – Мне страшно до смерти, что я делаю не то. Но я напряженно думал, принял решение, и, пожалуй, это решение единственное, с которым я могу жить.
– А что, если я не стану играть в твою игру? – вдруг спросил Уитмор. – Если я скажу Кифнеру, что расследование должно касаться только Ника, и министр юстиции меня поддержит?
– Тогда я позвоню Гейбу Пинкусу и расскажу все, что знаю, включая этот разговор. В любом случае эта история станет известна. Но лучше, если от вас.
Президент вздохнул, тело его, казалось, слегка обвисло.
– Для этого потребуется время, – сказал он.
– Двадцать четыре часа я буду молчать, – сказал Нортон. – До завтрашнего полудня. К тому времени вы успеете собрать пресс-конференцию.
– Ты хочешь присутствовать на ней?
– Не особенно, – сказал Нортон. – Посмотрю по телевизору.
– А что станется с тобой, Бен? – спросил президент. – Когда все будет позади?
– Не знаю, – ответил Нортон. – Наверно, вернусь в Северную Каролину и займусь адвокатской практикой.
Уитмор в изумлении поглядел на него, потом внезапно встал. Решение было принято, встреча окончена.
– Ну что ж, кажется, все. Ты крепкий орешек, Бен. Жаль, что ты не на моей стороне.
– На вашей, мистер президент. Честное слово, на вашей.
Они обменялись рукопожатием, и секунду спустя Нортон покидал Белый дом, как ему казалось, навсегда. Когда он вышел из ворот и пошел по Пенсильвания-авеню, ему, как жене Лота, захотелось оглянуться в последний раз, но в то же время было страшно, и поэтому он шел, не оглядываясь.
32
Звонок раздался без десяти одиннадцать. Нортон неохотно снял трубку – он перестал давать интервью, – но репортер оказался его вашингтонским знакомым, Нортон с уважением относился к тому, что он пишет, и решил поговорить с ним.
– Бен? Как там дела?
– Все отлично, Билл.
– Ты занят?
– Не особенно. Чем могу быть полезен?
– На будущей неделе начинается суд, и я решил написать о тебе. Главный свидетель возвращается в Вашингтон и все такое. С твоего отъезда прошел почти год. Люди интересуются, как ты там.
– Билл, я ничего не могу сказать для печати. Всякая гласность на этой стадии может повлиять на ход процесса, пойти на такой риск я не могу.
– Давай тогда поговорим о том, как тебе живется. Без связи с процессом. Просто расскажи, чем ты там занимаешься.
– Я адвокат в маленьком городке, вот и все. Контора моя находится на втором этаже старого дома, выходящего фасадом на здание суда округа Вене. Из окна видна площадь с цветущим кизилом, в центре ее памятник павшим конфедератам, на скамейке под ним целыми днями сидят старики, жуют табак, строгают ножами палочки и рассказывают небылицы. Во второй половине дня я выступаю на процессе по оскорблению личности. Потом встречаюсь с владельцем табачной фермы, желающим изменить завещание. Вот так и идут дела.
– И ты доволен такой жизнью?
– Доволен, как свинья в клевере.
– У тебя не возникает желания вернуться в Вашингтон?
– Билл, помнишь, что говорит Гек Финн в конце книги? «Мне этого не стерпеть. Я уж пробовал». Такое же отношение у меня к Вашингтону. Я уже пробовал.
– Как Энни? Привыкает к деревенской жизни?
– Она от нее в восторге. Пишет роман. Кроме того, занимается садом и много ездит верхом. Мы играем с друзьями в бридж. По воскресеньям, если позволяет погода, ездим рыбачить на озеро. Простая жизнь – тут не о чем писать.
– По-моему, как раз есть о чем, – сказал репортер. – В твоем положении взять и выйти из игры. Черт возьми, при своей известности ты мог бы получить любую работу, какую захочешь.
– Я же говорю тебе, что получил работу, какую хотел.
– Ладно, Бен, увидимся во время процесса, а после его окончания я съезжу навестить тебя. Думаю, что можно будет сделать материал для воскресного выпуска.
– После процесса было бы гораздо лучше, – сказал Нортон.
Выглянув в окно, он увидел, что из здания суда вышел судья Харпер и быстро идет через площадь.
– Билл, я вынужден положить трубку. У меня встреча с человеком, которого нельзя заставлять дожидаться.
– Что-нибудь любопытное?
– Пока не знаю. Это судья Харпер, местная политическая сила. Насколько я помню, он всегда был чем-то вроде милостивого диктатора. Думаю, что он хочет заполнить мною свободное место в комитете демократической партии округа Вене. Чего мне не особенно хочется, потому что я не уверен, что остался демократом. Скорее, представляю из себя что-то вроде анархиста. Как бы там ни было, он уже поднимается по лестнице, и я кончаю разговор.
