Эдуард Тополь - Красный газ
– Да, я прочла, Худя! Прием!
– Если ты немедленно сделаешь то, что там написано, у тебя будет шанс поговорить со мной еще раз. Все. Конец связи.
– Худя! Худя-а! Я не понимаю! Худя-а!! – орала я в микрофон, но ответом были лишь негромкие хрусты эфира – Худя отключил рацию.
Я тупо обмякла за рулем машины.
Вокруг была темень, полярная ночь, но выключенные фары «Волги» упирались в снежную поземку.
Требовательный голос дежурного по городской милиции капитана Шевцова вывел меня из оцепенения. Рация спросила голосом Шевцова:
– Ковина, что происходит? Ты можешь объяснить? Прием!
– Да пошли вы все на х…! – сказала я в микрофон, бросила его на соседнее сиденье и стала разворачивать машину.
До меня стал доходить смысл последней Худиной реплики. «Прощай. И пожалуйста, уезжай в Россию» – было написано в той записке. В Уренгое нет железной дороги. Значит, уехать в Россию я могу только с аэродрома. Если так, то Худя назначил мне свидание в аэропорту. «Немедленно», – сказал он.
Я выкатила машину из школьного двора, включила сирену и фары дальнего света и помчалась в аэропорт.
Сирена распугивала встречный транспорт, людей у продовольственных магазинов, даже бронетранспортеры десантников уступали мне дорогу. Я гнала на третьей скорости: на четвертой нельзя было гнать по скользким мостовым, я бы не доехала живой до аэропорта.
Минут через десять я увидела, что за мной увязались еще две синие «Волги» без всяких надписей на борту – гэбэшные. Но мне было все равно, я не обращала на них внимания.
Мы выскочили из Уренгоя на шоссе к аэродрому. По случаю прибытия сегодня правительственной делегации из Москвы шоссе было старательно расчищено от снега. Снегоочистительные машины нагребли по обе стороны валы снега, на отдельных участках еще пыхтели бульдозеры.
Я перешла на четвертую скорость, я гнала машину, вцепившись руками в баранку. В эфире рации надрывался капитан Шевцов:
– Ковина! Полегче! Ковина! Ты что – сдурела?! Ковина! Я приказываю – не гони так! Убьешься же, твою мать!..
В зеркальце заднего обзора я увидела, как одна из синих «Волг» не вписалась в крутой поворот дороги и зарылась в сугроб по самый салон.
А в это время впереди меня возник кортеж черных лимузинов и «Волг» горкома партии. Это местное партийное и военное начальство ехало в аэропорт встречать правительственную делегацию из Москвы. Услышав сирену моей «Волги», водители лимузинов и «Волг» взяли вправо, я пулей проскочила мимо них. Краем глаза увидела в лимузинах изумленные и недоумевающие лица Богомятова, Салахова, серые каракулевые папахи генерала КГБ Чебрикова и командира авиадесантной дивизии имени Октябрьской революции генерала Гринько.
58
Я подлетела к аэровокзалу, осветив фарами какую-то фигуру в ненецкой малице, торчащую у самого входа.
Никакого милицейского «газика» с Худей тут не было, я бросила свою машину и бегом кинулась в аэровокзал. Ненец, торчащий у двери, загородил мне дорогу:
– Вы Анна Ковина?
– Да, я… – бросила я на бегу.
Но ненец ухватил меня за руку.
– Я Зигфрид Шерц.
– Вы?! – Только тут я вспомнила, что, по описанию администратора «Полярной», Зигфрид Шерц был действительно одет в ненецкую национальную одежду. – А где Худя?
– Остановитесь, он уехал.
– Куда?
– Не знаю. Он высадил меня здесь и просил передать вам вот это. – Шерц протянул мне лист бумаги, вырванный из блокнота.
При свете, бьющем из окон аэровокзала, я прочла:
«АНЯ, Я ОСТАВЛЯЮ ЕГО ЖИВЫМ – РАДИ ТЕБЯ, ОДНАКО. ПРОЩАЙ. Я НЕ ТРУС. ОСТАЛЬНОЕ УСЛЫШИШЬ ПО РАЦИИ. ХУДЯ».
Рядом с нами юзом остановились милицейская и гэбэшная «Волги». Из них выскочили капитан Шевцов, майор Громов и еще несколько офицеров. Громов выхватил у меня из рук записку Худи, прочел и спросил:
– Что это все значит?
– Вы слышали мой разговор с Худей Вэноканом по рации? – спросила я.
– Не сначала. Но капитан Шевцов включил меня на самом интересном месте. Ну?
– Фамилия ненецкой девочки, которой Розанов угощал господина Шерца пять лет назад, – Вэнокан. Окка Вэнокан. Она сестра Худи.
Нужно отдать должное сметливости майора Громова – ему понадобилось не больше секунды, чтобы понять суть дела.
– Значит, гибель Розанова, Хотько и Воропаева – это его работа? – Громов даже не стал ждать моего ответа, кивнул своим гэбэшникам: – В машину, к рации!
Тяжелый самолетный гул заглушил его последние слова. Над нами, в темном полярном небе, заходил на посадку «Ту-104» – самолет с правительственной делегацией.
К аэродрому приближался кортеж начальственных лимузинов и «Волг».
Кто-то из офицеров КГБ, из свиты Громова, нырнул в гэбэшную «Волгу». А сам Громов сел в ту «Волгу», на которой я прикатила на аэродром, и приказал мне:
– Вызывай его! Вызывай твоего Вэнокана!
Я нехотя подчинилась. Сзади, на заднее сиденье, без спросу уселся Зигфрид Шерц.
– Худя! – сказала я в микрофон рации. – Худя, это я – Анна! Мы в аэропорту. Мы в аэропорту. Прием!
Какой-то посторонний разговор милицейского патруля все из того же рабочего общежития химиков вмешался в эфир:
– …Не надо его связывать. Он и так в дупель пьяный…
Громов усмехнулся мне недобро, передразнил:
– «Мы»? Сообщаешь ему, что ты не одна? – Он отнял у меня микрофон и сказал в него сам: – Всем рациям очистить эфир! Всем очистить эфир! Вэнокан! Вэнокан! Говорит майор госбезопасности Громов! Я прошу тебя – без новых глупостей! Без новых глупостей! Сдайся, мы разберем все обстоятельства дела. – Глазами Громов следил в это время за «Ту-104», который снижался к освещенной огнями посадочной полосе. За полосой, в тундре, была видна праздничная иллюминация головной компрессорной станции. – Сдайся, Вэнокан, мы разберем все обстоятельства дела по-доброму! Я тебе обещаю! Слово офицера! Прием!
«Ту-104» с правительственной делегацией, прибывшей на торжественное открытие газопровода, коснулся лыжами посадочной полосы, вздыбив за собой снежную замять. Затем, после короткого пробега, развернулся и покатил к аэровокзалу. От вокзала к самолету спешили автотрап и кортеж лимузинов и черных «Волг» горкома партии и военного начальства.
– Я – Худя Вэнокан, – прозвучало в эфире, – никакого торжественного открытия газопровода не будет. Вы меня слышите? Прием.
– Слышу, Вэнокан. Не дури. Я же тебе сказал: я гарантирую доброжелательный разбор дела. Прием! – Громов скосил глаза на соседнюю гэбэшную «Волгу», где его офицеры говорили с кем-то по своей гэбэшной рации.
– Я – Худя Вэнокан, – донеслось по нашей рации. – Пять лет назад Розанов, Хотько, Воропаев и Шерц убили мою сестру. Я поклялся тогда, что стану следователем и буду судить их показательным судом. Я был мальчишкой, однако, провинциальным комсомольцем из Заполярья, я верил в ваши лозунги и в вашу советскую законность… – Худя говорил спокойным, ровным голосом, как будто диктовал свое завещание… – Но пять лет в Московском университете и практика в ваших русских судах показали мне, что такое ваша советская законность. Если бы я начал дело против Розанова, Хотько, Воропаева и Шерца, вы бы тут же выгнали меня из милиции, однако. Таких начальников, как Розанов, лауреатов, никто и пальцем не тронет из-за какой-то ненецкой девочки! Вы хотите знать, как я убил Розанова, Хотько и Воропаева? Нет, я не убил их – я устроил им показательный суд на всю тундру, по обычаю своего народа. Да, я организовал побег зеков из лагеря № РС-549. В каждом лагере есть хоть один зек, который готов уйти в побег, потому что лебедь ждет весны, а зек ждет свободы. Я заметил таких зеков в лагере № РС-549, а остальное было делом техники, как говорят русские. Толмачев, Шиманский и Залоев согласились бежать при первом же буране. Ночью я ждал их за лагерем с упряжкой хороших оленей, теплой одеждой и продуктами. Я дал им компас, и они ушли на хороших оленях, в буран ушли за Урал, однако. Думаю, они сейчас загорают где-нибудь на черноморском пляже… Остальное вы сообразите сами. Я вместо зеков прошел на собачьей упряжке до поселка Яку-Тур, а оттуда в Салехард. Воропаев был первый. Я вытащил его, пьяного, из чума той ненецкой шлюхи, я вытащил его, потому что у нас, ненцев, не положено убивать врагов в их чумах…
Двери прибывшего «Ту-104» открылись, на трап ступили московские гости. Все они были в пыжиковых и каракулевых шапках и в теплых пальто с каракулевыми отложными воротниками. И лица у них были министерские. Глава правительственной делегации крепко, по-партийному обнял партийное и военное начальство штаба объединенных сил армии, КГБ и милиции, которые так оперативно навели в округе порядок.
Громов тем временем бегло посматривал на своих гэбэшников в соседнем «газике». Те утвердительно кивнули ему.
