Багдад до востребования - Хаим Калин
Родился героем закулисья и Шахар Нево, за два часа упомянутого многопрофильного тренажа впитавший в себя грузинские интонации и акцент, разумеется, в преломлении русской речи. Из хайфского полицейского управления на Шауль Амелех* доставили аудиокассету – запись очной ставки, проводившейся на русском языке. Фигуранты: не владеющая ивритом новая репатриантка из Киева и хозяин зала торжеств, ее работодатель, старожил из Кутаиси, обвиняемый в сексуальных домогательствах.
Поначалу добрую половину слов Шахар не разбирал, но, ухватив чутьем полиглота некие связующие, к концу аудиосеанса уже сидел, расслабившись. Но тут малину сальных подробностей, исподволь набухающую, оборвал вновь нагрянувший «старикашка на тесемочках» – настолько тот казался отжившим свое. Одной личиной, однако. С полдвенадцатого ночи до пяти утра дедуля так мытарил выкормыша свободного от догм и бюрократических джунглей Запада, втискивая в стремительно тяжелеющую башку Шахара клише типа «ОВИР, Интурист, Внешторгбанк, лимит, прописка, дефицит, парторг», что каждые четверть часа агент просил передышку. Между тем к первым петухам Нево достаточно сносно ориентировался в реалиях грандиознейшего социо-экономического паноптикума, как приоткрылось перед ним, допевающего свою лебединую песню. Но не это главное. Обращаясь к старикашке, Шахар исправно корежил язык: «Слюшай, нэ тарапы ты мена». И со всеми прочими словами аналогично…
В шестом часу назойливого советолога сменил Биренбойм, за несколько минут обрисовавший Шахару суть задания. Если отбросить столь болезненную составляющую, как пересечение по поддельным документам государственной границы, то внешне миссия представлялась второразрядной: передать израильскую разработку «Пи-6» некоему лицу. Но тут приоткрывались, обескураживая, пока скрытые за шпионской ширмой сквозные дыры миссии: сам получатель неизвестен, у него должна быть действующая иракская виза и приглашение соответствующего иракского ведомства на работу. Ну и венцом всему: убедить инкогнито вылететь в обложенный, точно медведь в берлоге, Ирак и вручить «Пи-6» советскому послу в Багдаде.
Между тем полученный на Посувалюка компромат, легший в основу проекта Биренбойма, с учетом военного положения и почти полной изоляции Ирака, был лишь одним из элементов задумки, хоть и стрежневым. «Старик» летел в Москву лишь потому, что «Аэрофлот» – последняя авиакомпания, не отменившая регулярные рейсы в Багдад. Все же чартерные рейсы, как советские, так и прочих стран, – вне игры, ибо эвакуировали остатки персонала диппредставительств и прочий профессиональный люд в один конец. Любой сошедший с борта чартера пассажир неминуемо угодил бы в лапы «Мухабарата»* или, в лучшем случае, был бы выдворен на том же самолете в точку исхода, откуда прилетел.
За разгадкой верности «Аэрофлота» осажденному Ираку ходить далеко не приходилось. Большая часть иракского военного потенциала – продукт советского ВПК, державшего в Ираке внушительный контингент советников. Биренбойм знал точно: эвакуированы далеко не все, ведь кто-то должен наставлять провинциальную армию премудростям ультрасовременного боя. Кроме того, по оперативной информации, у русских был свой интерес в военном разрешении конфликта. Проигрывая гонку вооружений, советский ВПК буквально рвал и метал восстановить симметрию, но, кроме как копировать чужие технологии, контраргументов не находил. Ирак же сулил целое кладбище боевой техники, хотя бы выходящей из строя…
Помочь преобразовать ребус «Москва-Багдад-Пи-6-Посувалюк» в стройную парадигму должен был, по замыслу Биренбойма, один-единственный человек – сотрудник центрального аппарата КГБ, добровольно «прибившийся к тель-авивскому причалу» всего три месяца назад. Именно через него заскочил в моссадовскую форточку компромат на Посувалюка, как и целая россыпь иных не имевших цены секретов. Так что последнюю часть своего инструктажа Биренбойм посвятил личности московского волонтера, а заодно – подробной структуре внешнего сыска и контрразведки, объединенных в СССР, в отличие от Израиля, под одной крышей.
В какой-то момент информационная «осада» Шахара, на редкость разностороннего и крепкого парня, хватила через край, и «Старик», будто его хватил удар, застыл, не реагируя на окрики и щелчки перед носом. Биренбойм тут же вызвал врача, одной инъекцией приведшего Шахара в чувство.
– Ладно, поспи часок… – смилостивился обер-опер, смотревшийся, точно свежий огурчик. Со стороны казалось, будто он только прибыл из отпуска и руки чешутся скорее добраться до любимого дела. Меж тем что только за последние сутки не наворотил и, разумеется, не сомкнув глаз. Резво выкатываясь из комнаты отдыха, он бросил: – По дороге в «Бен-Гурион» поговорим.
Но последних слов шефа Шахар не разобрал, провалившись в огревшую сладким молотом бездну.
По пути из штаб-квартиры в аэропорт Биренбойм описал положение дел в московской резидентуре «Моссада» и между делом вручил Шахару новенький, пованивающий свежей типографской краской паспорт с визой. «Старик» чуть ухмыльнулся, вдруг осознав, что паспорт своей страны он держит в первый раз, ведь в Европе, где квартирует чаще, чем дома, он пользуется нескольким местными, поддельными. Но тут, вспомнив, что корочки роднят лишь по признаку гражданства, а не истоком, ухмыльнулся уже по-настоящему, правда, несколько натужно.
– Знаешь, Дорон, давай лучше помолчим, посидим на дорожку, – осадил Биренбойма «Старик», едва показалось ограждение летного поля. Спустя секунду-другую добавил: – Что за резидентура из одного человека, да еще непрофессионал? Бог даст, разберусь…
– Кто еще, кроме тебя!? – обер-опер вкрадчиво похлопал Шахара по плечу. Меж тем его дымчатые, обращенные в себя глаза никакого напутствия не передавали.
– Главное, хозяйство не застудить! – ни с того ни с сего выпалил Шахар, вспомнив, что Кустанай ему запомнился лишь прогорклым гусиным жиром, коим мать натирала его лицо в лютые морозы.
Вплоть до расставания они безмолвствовали, даже «В добрый час» оберопер произнес про себя, на прощанье пожимая Шахару руку.
Минувшая ночь у Шахара нехитрым маневром перекочевала в день, разломившись на три двухчасовых ломтя – на борту авиарейсов «Тель-Авив-Бухарест», «Бухарест-Москва» и в зале для транзитных пассажиров аэропорта «Отопень»*. В результате он полностью восстановился, и улетучилось ощущение ноющего волдыря, законопатившего разум.
Отчизна по метрике встретила сюрпризом – в Москве шел проливной дождь, будто борт сел в Амстердаме или в Лондоне. Так что гусиного жира не потребовалось, Шахар даже не застегнул пальто, лишь шарф обернул вокруг шеи.
Первое, что бросилось ему в глаза в «Шереметьево», все голливудские экранизации, пусть масс-культурный, зато единственно доступный на Западе эпос о России – дико карикатурны, ничего общего с этой страной не имеющие. Встречающаяся русскоговорящая публика от облика среднестатистического европейца разнилась немногим – напряжение в любом движении и помысле. Грубоватая рельефность лиц роднила русских с немцами, при этом глянцевой надменности не было и в помине. В общем и целом, обобщая этнические типажи, можно было смело соотнести русских с жителями европейских окраин – сицилийцами, португальцами, греками – прущий отовсюду, невзирая на возрастные и социальные различия, провинциализм.
Шахар занял очередь к пункту пограничного контроля и по его неприметному виду не угадывалось, беспокоится ли он сейчас хоть о чем. Меж тем его соседи, судя по речи, румыны из
