Евгений Коршунов - Операция «Хамелеон»
— А меня бросает в сон, если у меня во рту в течение часа нет чего-нибудь с градусами...
Профессор обернулся к Петру:
— Молодой человек, послушайте совет старика — пейте виски. В тропиках это лучшее лекарство от всех болезней. Пейте — и будете здоровым, как я... лет так тридцать тому назад. Это говорю вам я, старый колонизатор, матерый англичанин, слуга империи... Вот ваш коллега, Боб Рекорд, этот парень хоть куда. Моя школа — и пьет и...
«Старый колонизатор... слуга империи... — усмехнулся про себя Петр. — Да ты своими книгами расшатывал устои этой империи все последние тридцать лет!»
— Кстати, мистер Николаев, над какой темой вы хотели бы работать в университете? Ваша специальность, насколько мне известно, история?
Лицо Нортона стало серьезным. Он ждал ответа.
Петр неторопливо поставил стакан на маленький столик рядом с креслом. Теперь он уже говорил со своим будущим научным руководителем, и от этого разговора могло зависеть многое.
— Меня интересует история колонизации северных областей Гвиании, — почему-то робея, произнес он. — В частности, момент, решивший начало кампании 1903 года.
— Вы имеете в виду решение генерал-губернатора южных провинций лорда Дункана начать поход против северных эмиров?
Нортон снял очки и принялся протирать их, и опять Петр увидел его умные, внимательные глаза.
— Вы читали книгу моего друга профессора Холдена?
Петр кивнул.
— Значит, вас заинтересовала вся эта история с письмом султана Каруны? Да, профессор Холден считает, что лорд Дункан спровоцировал все это, чтобы захватить Северную Гвианию. Он утверждает, что было два письма из Каруны после убийства капитана Мак-Грегора. Первое было ответом на ультиматум Дункана, требовавшего выдать убийцу — эмира Бинды. В этом письме было объявление войны. Но затем буквально через неделю пришло второе. Гонец, доставивший его, говорил, что в этом письме султан безоговорочно соглашается выдать убийцу и предлагает немедленно начать об этом переговоры...
Резко затрещал звонок у двери.
Профессор вздрогнул.
— Черт! Боб, вы что это, нарочно установили у себя этот сигнал атомной тревоги? Кто там еще?
Австралиец поспешно вскочил. У самой двери он на мгновение задержался, глубоко вздохнул... и решительно открыл ее.
В холл уверенно шагнула женщина — высокая, угловатая блондинка с мальчишеской прической. Именно эти детали бросились Петру в глаза прежде всего. И еще Петр отметил, как решительно, пожалуй, даже слишком решительно, она переступила порог. Смит поспешно встал и застыл, вежливо склонив голову. Петр последовал его примеру.
— Знакомьтесь, — голос австралийца показался Петру напряженным. — Мистер Смит, мистер Николаев. Доктор-микробиолог и аспирант-историк.
Смит церемонно поклонился.
— А я уже вас видел... в университете, — тихо сказал он. И торопливо добавил, словно боясь, что гостья не расслышала его:
— Смит. Джерри Смит...
— А это, — голос Роберта еще более напрягся, — Элинор Карлисл, художница и скульптор, жрица бога Ошун...
Гостья вскинула на него глаза.
— Не паясничайте, Боб, — жестко сказала она. — Вам это не идет!
Глава 4
В этот вечер верховный комиссар Великобритании сэр Роберт Хью против обыкновения задержался в своем рабочем кабинете дольше обычного. Он даже отложил намеченную ранее партию в гольф. И все это по настоянию полковника Роджерса, начальника контрразведки Гвиании. Кроме них двоих, в кабинете присутствовал и подполковник Прайс, главный советник иммиграционного управления этой страны.
Кабинет верховного комиссара был невелик. Тяжелая старомодная мебель красного дерева делала его мрачным. Книжные шкафы мутно поблескивали зеленоватыми стеклами. На письменном столе, украшенном резьбой и похожем на катафалк, царил образцовый порядок. Справа и слева по краям стола стояли ящички с надписью «ин» и «аут» — для бумаг входящих и исходящих.
Ящик «ин» был пуст, ящик «аут» доверху полон бумагами. Это означало, что сэр Хью с утра отлично поработал и теперь, несмотря на то, что пришлось отказаться от гольфа, был в хорошем настроении.
В кабинете царил полумрак: большое окно, выходящее на лагуну, полузакрыто тяжелыми шторами. Старинные бра, в которых свечи были заменены продолговатыми лампочками, света давали мало. Ровно гудел кондишен, мощный аппарат, охлаждающий воздух и установленный в большом камине, скрытый бутафорскими поленьями.
Сюда не доносился шум Флет-стрит, узкой и тесной улочки, забитой магазинами, лавками и лавчонками гвианийцев, индусов, сирийцев, арабов, греков. Когда-то, лет сто назад, здесь был деловой и административный центр Луиса, и штаб колониальной администрации, естественно, в другом месте размещаться и не мог. Но теперь деловой центр переместился отсюда в другой район, где как грибы росли двадцати-тридцатиэтажные здания современнейшей конструкции. Посольства стран, с которыми Гвиания установила отношения сразу же после получения независимости, строились в другом районе, но верховный комиссариат Великобритании продолжал оставаться все на той же Флет-стрит, в доме, построенном почти сто лет назад и лишь модернизированном внутри.
Сэр Хью любил говорить о традиционности отношения между Гвианией и Великобританией и символом этой традиционности считал старый трехэтажный дом на Флет-стрит.
И теперь, попивая маленькими глотками сильно разбавленное виски, сэр Хью с удовольствием скользил взглядом по массивным книжным шкафам. Там, за мутноватыми стеклами, тускло мерцало золотое тиснение тяжелых кожаных переплетов: они хранили копии абсолютно всех документов, касающихся политики Великобритании за последние сто лет — вплоть до получения Гвианией независимости.
Только что полковник Роджерс рассказал о начале операции «Хамелеон», начале довольно успешном. Он не касался деталей — они были совершенно ни к чему ни сэру Хью, ни подполковнику Прайсу. И вообще, Роджерс не был обязан отчитываться перед кем-либо здесь, в Гвиании. Он и сам, в сущности, точно не знал, что заставило его информировать об операции «Хамелеон» и сэра Хью и Прайса. Или знал и не хотел признаваться в этом даже самому себе?
Иногда ему казалось, что подполковник Прайс, сидящий сейчас здесь с постным лицом, догадывается, что привело полковника в этот кабинет самое обычное честолюбие. И это злило Роджерса.
Он слегка поморщился: Прайс вообще шокировал его своими манерами. Да что манерами? Кто, например, заставлял его носить эту дурацкую форму гвианийской полиции — идиотские широченные шорты цвета хаки, сшитые из какой-то жесткой материи и отглаженные так, что складки торчали, как острия ножей? Или эту серо-голубую рубаху с множеством медных пуговиц, надраенных, словно корабельный колокол? А уж жезл, который он таскал под мышкой...
Молчание, наступившее после сообщения полковника, затягивалось.
— И вы уверены, что все пойдет... по плану? — заговорил наконец сэр Хью, тщательно, подбирая слова и не отводя взгляда от золоченых корешков книг.
Конечно, все это было интересно, очень интересно. Но между министерством иностранных дел и разведкой существовали особые отношения. Лично сэр Хью не стал бы слишком огорчаться, если бы Роджерс получил вдруг несколько щелчков по носу.
— Операция лишь начинается, — неторопливо сказал Роджерс. Он тоже взвешивал сейчас каждое свое слово. О, он слишком хорошо знал, что сэр Хью запомнит и использует каждую его неточную фразу, чтобы в случае неудачи операции «Хамелеон» лишний раз пнуть соперника, которому не повезло.
— Все основные фигуры расставлены...
— Красиво говорите, полковник!
Голос Прайса был бесцветен и сух, но Роджерс знал, что над ним издеваются.
— Вы можете еще добавить что-нибудь вроде «мы делаем историю» или «ведем битву за демократию», — скрипучим голосом продолжал Прайс. — Конечно, все, что вы задумали, довольно ловко. Но нужно ли столько возни?
Роджерс пригладил жидкие, расчесанные на пробор волосы. Ничего другого он от Прайса и не ожидал. Уже не первый раз подполковник вставлял ему палки в колеса в своем дурацком иммиграционном управлении.
Взять хотя бы историю с этим Николаевым. Прайс как только мог тормозил выдачу ему въездной визы, несмотря на то, что тот ехал по линии ЮНЕСКО. Прайс словно чуял, что у полковника Роджерса уже связаны с мистером Николаевым свои планы. И полковник был абсолютно уверен, что Прайс сделал бы все от него зависящее, чтобы сорвать операцию. Мозги у него от длительного пребывания в тропиках и от неумеренного потребления виски совсем высохли!
— Интриги в стиле Джеймса Бонда хороши только в кино. А здесь, пока у нас есть возможности, мы должны действовать просто и наверняка, — Прайс казался равнодушным. Глаза его были полуприкрыты веками и устремлены в потолок, но и сэр Хью, и Роджерс отлично понимали, что Прайс внимательно следит за их реакцией на каждое его слово.
