Чарльз Эппинг - Trust. Опека
— Сколько их тут? — спросил Аладар.
— Думаю, несколько сотен. — Тоблер провел пальцем по краешку пачки облигаций. — Это значит, что только в этой пачке ценных бумаг на несколько сотен тысяч долларов… если их когда-нибудь можно будет погасить.
Тоблер выложил еще несколько пачек акций и облигаций.
— Поразительно. — Аладар наклонился и прочитал некоторые из названий вслух. — Уральское металлургическое товарищество «Волга», Железные дороги королевства Румыния, Правительство Чехословакии. Почему вы не кладете их в сейф? — поинтересовался Аладар.
— Потому что их следует продать. — Тоблер начал укладывать в сейф драгоценности и золотые слитки из третьего чемодана. — И думаю, следует это сделать безотлагательно. Если мы вернем их номинальную стоимость, будем считать, что нам повезло.
— Но эти бумаги доставили сюда не для продажи, а на хранение. — Аладар просмотрел оставшиеся сертификаты. — Тут бумаг приблизительно на миллион долларов, это основная часть состояния Блауэров.
— Поэтому их и следует продать. — Тоблер выпрямился и отряхнул руки. — Вы должны понимать: если придет война, бумаги ничего не будут стоить.
— Как так? — Аладар пальцем указал на венгерскую государственную печать на первой пачке облигаций. — Тут сказано, что они обеспечены золотом. Правда, в Соединенных Штатах.
— Именно. В случае войны Венгрия почти наверняка будет на стороне немцев, а это значит, что, если Соединенные Штаты решат-таки выступить против нацистов, золото, обеспечивающее эти облигации, экспроприируют как вражескую собственность. — Он направил палец на Аладара. — А вы, венгерский гражданин, — враг американского государства. Ваше имущество в Соединенных Штатах будет конфисковано целиком.
— Но я же еврей!
— Это не имеет значения. Вы все-таки гражданин Венгрии. Аладар, сбитый с толку, огляделся вокруг.
— По-вашему, я буду персоной нон фата для обеих сторон?
— Боюсь, что так. — Тоблер вытер руки носовым платком. — Но если бы имущество было записано на мое имя, проблем не возникло бы, поскольку Швейцария сохраняет нейтралитет. — Он сложил пустые чемоданы на тележку и подтолкнул ее к двери. — Однако все зависит от вас.
— Понимаю. — Аладар взял из сейфа один золотой слиток. Прочитал, что на нем было написано: «Государственный золотой запас. Один килограмм чистого золота пробы 999,9», подпись пробирщика. Внизу восьмизначный серийный номер. Последние четыре цифры, как он заметил, были 2499 — точная высота пика Ризи, одной из его любимых гор в Татрах.
Он осторожно положил слиток на полку и повернулся к Тоблеру.
— А если я открою один из этих опекунских счетов, что с ним произойдет, если… если что-то случится со мной?
— Вы имеете в виду, если вы умрете? — Тоблер вытер платком лоб. — С некоторыми клиентами мы составили документ относительно опекунского счета. В нем мы предусмотрели все возможные случаи. Главное состоит в том, что мои наследники должны будут посредством опеки сохранить это имущество для вас или вашей семьи, равно как и я сам, если буду жив. — Он положил носовой платок обратно в карман. — Потом этот документ будет храниться в моем личном тайнике вместе с завещанием и другими личными документами.
— И остальные ваши клиенты удовлетворены этим?
Тоблер утвердительно кивнул.
— Они понимают, что суть всего этого «ритуала» — сохранить документы, касающиеся опекунских счетов, упрятав их подальше от банка. Честно говоря, как можно дальше. Таким образом, если нацисты когда-либо и захватят Швейцарию, единственное, что они найдут в банке, — счет на мое имя. Больше ничего.
— А если что-то случится и со мной, и с Каталиной? — спросил Аладар.
— Счет всегда будет принадлежать вам и вашим наследникам, несмотря ни на что. Согласно швейцарскому закону — думаю, и венгерскому тоже — имущество тогда будет разделено между вашими детьми.
— Значит ли это, что мне необходимо рассказать им о счете?
— А это как вы сами решите, господин Коган.
— Конечно, Иштван должен знать, — пробормотал Аладар. — Но Магде говорить нельзя. Пока нельзя. Она еще маленькая. Если ее допросят нацисты…
— Вы должны решить, как лучше поступить.
Тоблер потянулся к сейфу и стал укладывать золотые слитки аккуратными рядами.
— Если вы надумаете открыть опекунский счет, мне придется подняться наверх и заполнить учетную карточку открытия счета. И все. Поскольку счет будет оформлен на мое имя, все, что мне следует сделать, — подписать карточку, и мне присвоят номер счета. И никаких вопросов.
Он повернулся к Аладару.
— Потом вы можете перевести все свои деньги на этот новый счет. Советую вам воспользоваться при этом анонимным посредническим счетом в другом банке, чтобы непосредственно на опекунский счет не переводить ни гроша. В таком случае никто не сможет проследить, куда подевались деньги с ваших старых счетов.
— Типично швейцарская деловая хватка.
Тоблер вновь повернулся к сейфу и продолжил складывать слитки.
— Вам следует оставить по крайней мере один небольшой открытый счет на свое собственное имя. Положите на него немного наличности и ценных бумаг — чтобы он оставался активным. Таким образом, если кто и станет искать ваши деньги, что-то он все-таки найдет. Выглядело бы странным, если бы у вашей семьи не оказалось счета в швейцарском банке.
— Вы все просчитали наперед, обо всем позаботились, не правда ли?
— Кстати, ничто не должно связывать этот небольшой счет с опекунским. Вы можете выдать на него доверенность членам своей семьи, чтобы они могли в любое время иметь доступ к мнимому счету (как практикуется с обычными счетами в швейцарских банках).
— А если моя семья захочет получить доступ к опекунскому счету?
Тоблер обнял Аладара за плечи.
— Единственное, что им нужно сделать, — обратиться ко мне. — Он пошел к выходу. — Я позову охранника. К тому времени, когда я вернусь, вам следует решить, какой именно счет вы хотите открыть. Нам необходим номер счета, чтобы арендовать сейф. Каждый сейф для депозитов должен соответствовать определенному счету.
— А если война все-таки начнется? — уточнил Аладар. — И мы не сможем покинуть Венгрию?
— В таком случае… — Тоблер вернулся к Аладару. — Вам ничего не надо предпринимать. Я буду здесь. Я буду отвечать за счет. И позабочусь обо всем.
— Но если мы не сможем покинуть Венгрию, кто вам заплатит?
Тоблер улыбнулся.
— Не беспокойтесь. С вашего разрешения, я буду вычитать свои обычные ежегодные полпроцента от суммы счета. — Он посмотрел Аладару прямо в глаза. — Но большинство моих клиентов, открывших опекунские счета, предпочли более простой выход: они решили выплатить мне гонорар единоразово — пять процентов от находящейся на счету суммы, — но лишь когда деньги вновь окажутся в их руках. После того как все это закончится.
— А если война продлится больше десяти лет?
— Тогда я перестану получать гонорар. — Тоблер выдавил улыбку. — Но сомневаюсь, чтобы любая война продлилась дольше. Уверен, Англия, Франция и Россия все-таки дадут отпор Гитлеру. А если к ним присоединится и Америка… — Он крепко пожал руку Аладару. — Не беспокойтесь. Пока я жив — более того, даже когда я умру, — ваш счет всегда будет тут. Будет ждать вас.
Тоблер покинул тайник. За ним и Аладар перешагнул через чемоданы. Он чувствовал себя уставшим, сбитым с толку и одиноким. Как можно передать все свое состояние — все состояние своего тестя — чужому человеку? Как можно доверять тому, кого едва знаешь? Но если он не может доверять Тоблеру, тогда кому?
Аладар снял пиджак, вынул из кармана носовой платок и вытер лоб. В комнате запахло сырой шерстью. Он присел на тележку, рядом с чемоданами. «Наверное, нужно позвонить Каталине, — говорил он себе. — Но что она скажет? Поступай, как считаешь нужным, дорогой».
Однако в глубине души он знал: если что-то случится, она никогда не простит ему.
Коган опустил глаза и заметил, что в левой руке до сих пор сжимает бриллиантовое колье. Он подошел к сейфу, положил колье поверх золотых слитков, бережно прикрыв огромным центральным бриллиантом идентификационный номер слитка, который заканчивался цифрами 2499 — точной высотой пика Ризи.
Если кто-то и тронет здесь что-нибудь без его ведома, он об этом узнает.
Глава 1
Цюрих
27 сентября, четверг, 16:30
В темных глазах Алекс Пейтон зеленовато-синим мерцанием отсвечивала строка программного кода. На первый взгляд в ней не было ничего тревожного. Но что-то было не так. Девушка просто не могла понять, что именно.
Код казался — как бы это сказать? — слишком безупречным. Как будто его ввели сюда специально, чтобы он выглядел как можно более безобидным.
