Анатолий Ромов - Приз
— А в том, что заповеди Христа чем дальше, тем реже исполнялись каждым верующим истинно… Вдумайтесь — слепота веры была повинна в этом. Ибо слепо верующий человек поневоле начинает считать себя бесконечно постигшим истину, а абсолютное постижение истины противоречиво и противоестественно сути человеческой…
Внизу ударил колокол, Эль первым проскочил финиш. Поль что-то показал от двери Лефевру, а тот — Крейссу.
— Господин пресвитер, простите, я ненадолго займу вашего собеседника, — Крейсс отвел Кронго в сторону, зашептал одними губами, распространяя горький и душистый запах сигарет: — Вы, кажется, понравились старику… Кронго, умоляю вас, выручите… Вас вызывают… Вы должны подготовить какой-то там заезд… Но вы можете скорей вернуться? Я вас умоляю, Кронго… Будьте любезны, мсье Маврикий…
Глаза Поля и Лефевра в упор смотрели на Кронго. Знают ли они о бумажке, которую кто-то сунул ему в руку, он должен встретить Пьера, кроме того, Альпак… но главное, этот старик — все это смешивалось с шепотом Крейсса. Этот шепот был гарантией, залогом, он обещал что-то, но главное, он притягивал Кронго к пресвитеру, который сейчас листал дрожащими пальцами положенную перед ним программку.
— Хорошо, я приду… Я буду минут через двадцать, мне нужно подготовить скачку…
— Кронго, я вам обязан… я бесконечно… — брови Крейсса что-то приказали Лефевру, тот открыл дверь.
Кронго, Лефевр и Поль миновали короткий коридор и вышли наружу, в шум трибун, в слившиеся резкие выкрики. На рабочем дворе перед паддком Заният, Зульфикар, Мулонга и Амалия медленно проваживали по кругу лошадей для скачки. Лефевр и Поль отошли — так, что Кронго сразу потерял их из вида. Перль, вороная тонконогая кобыла, которую вела Амалия, и чубарый долговязый жеребец, Парис, выбраны были для этой скачки не из-за резвости, а только из-за редкостной стати. Дети Пейрак-Аппикса, с такой же, как у него, длинной пологой холкой и вислинкой в крупе, они сейчас переступали легко, вздрагивали, будто показывая — каждый обычный медленный шаг для нас мучителен, мы любим только скакать. Заният вел сухого, сильного и резвого Казуса, жеребца дикой выносливости, солово-игреневого, с прожелтью и белыми ногами, хвостом и гривой. Казус то и дело приседал, дергал непослушной шеей с обратным «оленьим» выгибом. Раджа, наоборот, был спокоен.
— Как вареный, месси, — Зульфикар огорченно остановил рыжего Раджу — полуараба, получистокровку.
Раджа мягко и неторопливо переступал на месте. Кронго видел, что Раджа сейчас вяловат, «не в себе». Он единственный мог обойти в этой скачке Казуса — если бы не плохой порядок.
— Постарайся не отстать на первой четверти, — Кронго невольно повернулся к перилам, где толпились любопытные. — На той прямой пусти… Может быть, достанешь… И разогрей его… Разогрей….
Нет, в этой скачке Раджа безнадежен… Кронго подумал, что хочет вернуться назад, чтобы слушать пресвитера. И тут же увидел Пьера. Он сразу узнал литую грудь под рубашкой, теперь рубашка была не голубой, а белой. Проваленный нос, плавающие глаза. Пьера толкали. Он увидел, что Кронго заметил его, — и улыбнулся той самой улыбкой… Той самой… Количество пальцев на перилах все время менялось. Один. Два. Четыре. Три. Когда же он, Кронго, должен отворачиваться? Один. Наконец Пьер оставил надолго два, а потом три пальца. Он улыбался, глядя в сторону, и был сжат со всех сторон, каждый сантиметр перил занимали чьи-то руки, локти, кулаки, кто-то пытался протиснуться. Пьера отталкивали. Три был номер Казуса. Раджа не в настроении. Перль и Парис еще слабы. Перль под неопытной Амалией — все это мелькнуло, даже не отвлекая от Раджи, от Ассоло, тихо хлопавшего в ладоши, прыгавшего рядом. Кронго отвернулся. Да, Казус… Хотя для всех он явный аутсайдер — но верней всего придет именно он…
— Заложили, заложили… — хлопал Ассоло. — Альпак в духе, месси, Мулельге закладывал, Бвана злой… Идемте, посмотрим, заложили… Цок, цок, цок… Месси, месси!
Казус, выдергивая шею, вертелся по двору, Заният с трудом сдерживал его. Понял ли Пьер, что Кронго показал именно Казуса? Там, у перил, Пьера уже не было. Вместе с Ассоло Кронго подошел к тыльной части конюшни. Шесть наездников сидели в качалках — пока еще Кронго не решался выпускать их сразу на круг, без проверки. Мулельге поклонился, стараясь не смотреть на Кронго. Ньоно, подумал Кронго. Наверное, если бы он пытался определить, кого имел в виду Фердинанд, когда говорил о человеке Фронта, то подумал бы в первую очередь о Мулельге. Всех этих лошадей, которые сейчас, перед скачкой, побегут в главном заезде, Кронго знает наизусть. Гнедая маленькая Мирабель под первым номером. Ее поведет Эз-Зайад. Этот барбр сидит в качалке по-своему, чуть подогнув ноги. Сухая темно-соловая Ле Гару, если бы не Альпак, пришла бы в этом заезде первой. В коляске Эль-Карр. Но почему ему, Кронго, хочется вернуться в ложу и слушать пресвитера? Может быть, его тело, его организм сами тянутся туда, чувствуя, что в словах пресвитера есть какое-то обещание… Обещание выздоровления… Одновременно с этим он думает о том, что нарочно посадил барбров, с детства привыкших к седлу, не на скакунов, а в качалку. Верхом их сажать нельзя, они уже не отучатся от варварских способов обращения. Номер третий, Болид, — угрюмый гнедой жеребец с львиной грудью. Болид может ехать без наездника, настолько он выучен и устремлен к цели. В качалке сидит Бланш. Перебирает вожжи, приподняв их на кистях. Альпак. Кронго на секунду замедлил шаг. Альпак стоял смирно и ответил ему долгим радостным взглядом. «Я готов, хозяин» — значило это. Болид… Бланш в качалке… Спокойно улыбается, глядя мимо Кронго. На Альпаке — опытный Чиано, он сейчас ушел в себя, откинувшись и упершись ногами в передок. Кронго вспомнил слова пресвитера — «не могу сказать «убий», ибо не знаю»… Бвана, последний… Его поведет Амайо. Кронго медленно поднял руку и показал ладонь. Комментатор на поле — он сидел в «джипе» — увидел этот жест и зажег фары. Грянул, выходной марш. Эз-Зайад чмокнул, Мирабель медленно двинулась к дорожке, ведя за собой остальных. В паддке ходили по кругу все те же Перль, Парис, Раджа и Казус. Скачки должны начаться сразу же после заезда, Кронго снова увидел на перилах пальцы Пьера. Пьер смотрит на выезжающих лошадей, твердо показывая четыре — номер Альпака. Да, конечно, ведь Пьеру надо знать двух победителей подряд. Кронго поймал его взгляд, отвернулся, подойдя к Амалии. Амалия неловко подпрыгивала, вставив одну ногу в стремя.
— Мсье, вы не готовы? — Лефевр не вынимал руку из кармана пиджака.
— Сейчас, — Кронго подошел к Амалии, чтобы помочь ей сесть.
Но она уже вскочила, пригнулась к гриве, прилаживаясь к седлу и разбирая поводья. У нее красивое лицо… Красивое…
— Не нервничай! — Кронго заглянул ей в глаза — но они уплыли.
— Да, месси, — выдавила Амалия дрожащими губами, и Кронго заметил взгляд Лефевра и то, что в красных жокейских брюках и туго обтягивающей грудь красной рубашке с распахнутым воротом Амалия очень хороша. Длинный жокейский козырек оттеняет лицо, глаза, посеревшие нежные губы. Тонкие и длинные черные пальцы нервно перебирают поводья. Эти пальцы — с полуоттенком коричневого и розового.
— Амалия… Да возьми ты себя в руки…
Кронго хорошо видел взгляд Лефевра и открытую темно-коричневую грудь за отворотом красной рубашки… Амалия тоже заметила его взгляд, вздрогнула, чмокнула. Перль присела, вздыбилась.
— Если будешь нервничать, будет только хуже…
— Хорошо, месси… — Амалия пригнулась, закрыла глаза.
— Доверься ей, доверься… Лошадь сама привезет тебя, если ты доверишься…
— Хорошо, месси…
Они с Лефевром прошли вдоль шумящих трибун, перед ложей Лефевр посторонился, приоткрыл дверь. В коридорчике на двух табуретках сидели знакомые негры. Лефевр кивнул, они встали.
— Наконец-то, Кронго, — Крейсс тронул стул и незаметно для пресвитера показал ладонью. — Мы просто заждались, ей-богу, тем более сейчас начинаются главные призы… Но как будто в заезде неожиданностей не будет? Ведь тут, как принято у вас говорить, один Альпак? Неожиданности могут быть только в скачке?
Пресвитер тоже обернулся к Кронго и улыбнулся своей странной улыбкой.
— Альпак — это кто? — спросил он.
— О, Альпак… — Крейсс легким, почти незаметным движением отодвинул Лефевра к двери. — Мышастый жеребец под четвертым номером… Это — знаменитая лошадь.
Пресвитер беспомощно вглядывался в лошадей.
— Мышастый? Что это — мышастый?
— Серая лошадь с черными ногами и гривой, — сказал Кронго. — Как раз разворачивается…
Крейсс улыбнулся.
— Пока вас не было, Кронго, господин пресвитер любезно дал согласие войти в жюри Кубка Дружбы. Мы уже решили, что сделаем его традиционным. Объявим о нем в печати. Может быть, разыграем через месяц, если вы не против?.. Кажется, начинают?
