Игорь Прелин - Автограф президента
Для начала я снова нажал на маленькую кнопочку и выключил магнитофон, потом обхватил руками руль, опустил голову на руки, закрыл глаза и несколько раз прокрутил в памяти туда и обратно беседу с Диком (я решил в дальнейшем тоже обращаться к нему по имени, он сам дал мне такое право, назвав меня Майком). После этого предварительного анализа я пришел к выводу, что в целом беседа прошла нормально, как мы ее себе и представляли. Во всяком случае, я держался строго в рамках данных мне полномочий, и теперь мне не было стыдно ни за одно сказанное мной слово.
Пока я изображал самоедство, прошло минут десять, а может, и все пятнадцать. Время, отведенное на несостоявшуюся пробежку, истекло, пора было возвращаться. Я включил кассетник и под аккомпанемент Макса Грегора, которому Дик так и не дал закончить свой сольный номер, врубил первую скорость…
13
Из Олимпик-парка я сразу поехал домой.
Войдя в квартиру, я вынул из спортивной сумки все хрупкие предметы, которые сослужили мне добрую службу во время беседы с Диком, аккуратно спрятал их в укромное место, где когда-то уже прятал подкинутый Рольфом конверт, а сумку забросил в шкаф.
Потом я последовал мудрому совету Дика и (хотел сказать «выпил», но подумал, что это слово не передаст сути того жеста, которым я поднес ко рту стакан) рванул двойную порцию виски. Я был уверен, что никто, ни мой шеф, который сейчас ждет в посольстве сведений о результатах моей поездки в Олимпик-парк, ни тем более Вадим Александрович, который в Москве тоже волнуется за ее исход, не осудит меня за такой поступок. И не потому, что я продолжал выдерживать отработанную мне линию поведения (сотрудники Бодена могли контролировать мои действия в квартире и слышать, как булькает «огненная вода»), а потому, что как никто другой понимали мое состояние: на целых тридцать минут мне пришлось напялить на себя шкуру предателя, а это, поверьте, совсем не просто для человека с моими убеждениями.
Весь остаток воскресенья я провел дома, не ходил ни в посольство, ни в клуб, хотя там показывали один из моих любимых кинофильмов. Я приготовил себе холостяцкий обед на три следующих дня, поел, потом затеял стирку и, пока в стиральной машине бултыхались мои сорочки, майки и постельные принадлежности, сделал в квартире генеральную уборку. Так незаметно наступил вечер, я посмотрел по телевизору выпуск новостей и около десяти часов лег спать.
В посольство я не поехал специально, зная, что контрразведка в этот день фиксирует каждый мой шаг, и мое посещение посольства, а тем более длительное в нем пребывание могло насторожить их и заставить думать, что я доложил о вербовочном подходе. Оснований для подобных опасений у нас было более чем достаточно. Был также и некоторый печальный опыт.
…Не так давно в соседней стране мы затеяли одно очень интересное мероприятие примерно такого же характера, правда, его конечная цель заключалась в том, чтобы ввести наших партнеров по этой затее в заблуждение относительно некоторых наших устремлений в сфере внешней политики. В этом мероприятии принимал участие один советский гражданин, работавший в смешанной коммерческой организации. И вот после очередной встречи со своими соблазнителями, на которой те стали настойчиво убеждать нашего помощника остаться на Западе, он сразу же побежал в посольство, чтобы посоветоваться, как ему поступать дальше. И хотя в этом визите не было ничего необычного, поскольку у него были убедительные предлоги для посещений посольства и ранее он регулярно там бывал, этого оказалось достаточно, чтобы вся возня вокруг него прекратилась, а наша затея закончилась неудачей.
Мы купились на том, что полагали, будто наши партнеры, которым, как и нам, приходилось действовать не на своей территории, в силу своих ограниченных возможностей не смогут выяснить, что делал и куда пошел наш помощник. А они решили эту непростую задачу предельно легко: не стали следить за ним после встречи, а поставили одного человечка возле советского посольства, он и зафиксировал визит и продолжительное пребывание там нашего помощника.
…А сейчас Палмер занимался мной в контакте с Боденом, в их распоряжении были все возможности местной контрразведки, и этих возможностей было более чем достаточно, чтобы по минутам расписать все мои действия. Поэтому, наученные горьким опытом, мы не повторили подобной ошибки, и, хотя шеф наверняка вибрировал от желания поскорее услышать мой рассказ о встрече с Диком, я в посольство не поехал. Более того, когда часа в три мне позвонил Валерий Иванович и спросил, не зайду ли я посмотреть воскресную почту, я сослался на плохое самочувствие и отложил это дело до понедельника.
Прослушав этот разговор и проанализировав в целом мое поведение после встречи, контрразведка должна была сделать вывод, что согласие сбежать в Штаты было хоть и вынужденным, но твердым, и менять его я не собирался. Кроме этого, даже непродолжительное промедление с докладом о вербовочном подходе компрометировало меня в глазах моего руководства и давало контрразведке дополнительные аргументы для оказания на меня давления, если я захочу передумать.
Но было бы нечестно сказать, что Скворцов не получил никакой информации о результатах моей поездки. Уже тот факт, что я не зашел в посольство, означал, что встреча состоялась.
Но это было еще не все. Толя Сугробов тоже наблюдал со своего балкона, как я припарковал возле дома мою машину, как я из нее вышел, в какой руке нес спортивную сумку, как вошел в дом и т. п. Все эти ничего не говорящие непосвященному человеку детали, которые на профессиональном языке называются вещественно-смысловыми сигналами, после соответствующей расшифровки дали шефу всю основную информацию, хотя, естественно, и без некоторых подробностей.
Вскоре Толя заступил на дежурство по посольству, а еще через час в Центр ушла шифртелеграмма такого содержания:
«Первый этап мероприятия „Контакт“ прошел без существенных отклонений от плана. Подробности сообщим дополнительно».
Вещественно-смысловые сигналы содержали значительно больше информации по первому этапу мероприятия «Контакт», и шеф мог бы направить в Центр шифртелеграмму объемом не меньше машинописной страницы, но он ограничился коротким сообщением из тринадцати слов, хотя тоже отлично понимал, что Вадим Александрович, как и он сам, сейчас вибрирует от нетерпения.
Дело в том, что контрразведка фиксировала не только мое поведение, но и продолжительность работы радиостанции посольства. И если бы без всякого видимого повода, да еще в выходной день, посольский радист вдруг передал в Москву шифровку из нескольких тысяч групп, то, даже не зная ее содержания, контрразведка могла бы предположить, что речь в ней идет о каком-то важном событии, а кроме моей встречи с Диком, ничего существенного в этот день не произошло. И не только предположить, но и сделать вполне определенные выводы.
Поэтому отчет о вербовочном подходе будет отправлен в Центр не сразу, а небольшими частями, как детективный роман с продолжением, в течение нескольких сеансов связи, чтобы не вызвать у контрразведки никаких подозрений.
А пока всем моим руководителям ничего не оставалось, как набраться терпения и ждать, когда я перестираю свои вещички, приберу квартиру, высплюсь и утром в понедельник приду на работу. Сегодня же они узнают главное: первый этап мероприятия «Контакт» прошел нормально, и этого было достаточно…
Все дни между моей встречей с Диком и предстоящей встречей с Рольфом были заполнены какой-то бестолковой суетой.
Половина дипломатического состава посольства находилась в отпуске, нагрузка на всех оставшихся в стране возросла в несколько раз, и мне, помимо моих основных обязанностей по прикрытию, пришлось выполнять еще и обязанности вице-консула.
Работа в консульском отделе чем-то напоминает работу в пожарной команде: точно известно, что рано или поздно будет пожар, но что, где и когда загорится — неизвестно. Консульская работа не поддается планированию, вернее, поддается только в первом приближении, а в полном объеме спланировать ее никак нельзя.
Можно составить планы проведения каких-то организационных и профилактических мероприятий в советской колонии, предусмотреть сроки и объем работы с теми или иными документами, но как можно заранее спланировать различного рода чрезвычайные происшествия, автоаварии, задержания советских граждан полицией, смерти и многие другие мало или совсем неприятные дела, которыми приходится заниматься консульским работникам?
Каждый день, встав утром, сотрудник, работающий в консульском отделе посольства, предполагает заняться какими-то назревшими, неотложными делами, оформить какие-то документы, написать отчет или справку, а придя на работу, зачастую напрочь забывает о своих намерениях и начинает тушить очередной пожар.
