Джозеф Димона - Последний - на Арлингтонском кладбище
Уильямс был очень умен, сообразителен и не позволил бы охранникам спугнуть ночного гостя. Он понимал, что этот гость вполне может появиться через месяц, когда шумиха утихнет, охраны не будет, и без труда прикончить его.
Уильямс сидел в полной темноте на первом этаже у окна спальни, глядя на дальний газон. Он ждал звонка, но Лоуэлл не звонил, и это его беспокоило, он снова и снова вспоминал телефон с «сюрпризом», бомбу-бинокль и думал, что действия такого коварного убийцы, как Лоуэлл, невозможно предвидеть.
Может, он ошибался, переоценивая этого человека, но все же оставил ему в заднем дворе небольшое объявление. Сидя у окна, он долго смотрел на едва видимый плавательный бассейн — как этот бассейн должен был усилить ненависть Лоуэлла, — а потом, взяв небольшой бинокль, стал вглядываться в укромные места. Осматривая живую изгородь, задержался на небольшом фонаре, установленном на дальнем газоне, единственной точке света в кромешной тьме.
Он снова повел биноклем вдоль изгороди и замер. Сквозь нее пробирался кто-то с винтовкой. Разглядеть лица Уильямс не мог, но знал, что это Аллен Лоуэлл.
Держась в тени, человек быстро побежал к дому. Потом остановился. Он увидел фонарь и освещенное им небольшое объявление. Уильямс написал его черным мелком после второго звонка Джарвиса.
Прислонясь к изгороди, Лоуэлл прочел:
«Винтовка не та».
Аллен невольно бросил взгляд на винтовку, потом на темный дом и пришел в ярость.
Уильямс разгадал его план. Он не спит и, вне всякого сомнения, целит в него из пистолета через одно из окон. Аллен молниеносно вскинул винтовку и выстрелил в окно спальни, расположение которой узнал в один из предыдущих визитов.
Услышав вскрик, Аллен повернулся, протиснулся сквозь изгородь и пробежал сто ярдов до своей машины. Иллюзий он не питал. Было бы чудом, стреляя наугад, попасть в Уильямса, несомненно, следившего за ним в бинокль. Машину придется через минуту спустить в кювет и дальше идти пешком. Уильямс позвонит, и на дороги выедут все полицейские машины в округе.
Вскрик Уильямса был полунарочитым-полуневольным. Осколок разлетевшегося стекла вонзился ему в затылок. Прижимая к ранке платок, он набрал номер телефона, установленного в полиции специально для него. Дежурный сержант сказал, что дополнительные машины и люди наготове и все дороги будут перекрыты.
Уильямс крест-накрест заклеил ранку пластырем и вспомнил, что Коннорс сказал ему: «Погибают все, кроме тебя». Но теперь казалось, что его везение кончается.
11
Маклин, штат Виргиния, — район «джентльменских» ферм. В предыдущие приезды Аллен хорошо все изучил. Он знал свой маршрут.
Бросив машину у обочины, он пошел в обратную сторону задами ферм и вышел к гостеприимному владению некоего Дж. Гинзберга. В нескольких сотнях ярдов от его дома стояло небольшое двухэтажное строение, где в настоящее время никто не жил.
Видимо, Гинзберг сдавал его, но сейчас съемщиков не было. Двое суток назад Аллен преспокойно спал там. И этой ночью собирался сделать то же самое, положив винтовку на кровать рядом с собой, а пистолет под подушку. Да, все было хорошо подготовлено. Но неожиданные случайности — в природе вещей.
Полицейские машины прочесывали дороги и вскоре наткнулись на брошенный автомобиль. Проверка показала, что он похищен на улице несколько часов назад; владелец еще даже не знал об этом.
Несколько минут спустя полицейские подъехали к дому Уильямса. Его, казалось, не удивило, что машина оказалась брошенной.
— Лоуэлл на своих двоих, — сказал он, — а до Вашингтона далеко. Перекройте все мосты и поставьте людей с биноклями следить за рекой.
— Будет исполнено, сэр, — ответил молодой сержант, взволнованный участием в столь невероятном деле.
Но Уильямс добавил:
— И проверьте все дома.
— Это не так просто, — сказал сержант. — Вы хотите, чтобы мы перебудили весь город?
— Все дома возле дороги на Вашингтон, — сказал Уильямс.
И тут внезапно раздался телефонный звонок. Уильямс поднял трубку и услышал:
— Ваша взяла. Завтра в шесть вечера на Арлингтонском кладбище.
Послышался гудок отбоя.
Арлингтонское кладбище. Так вот зачем ему винтовка Освальда! Но тогда почему же Аллен хотел убить его сегодня? Уильямс повернулся к сержанту.
— Звонил Лоуэлл. Из кабины на улице или из какого-то дома. Он не может быть далеко. Действуйте.
Полицейские ушли, но двое все же остались и не хотели уходить, что бы ни говорил Уильямс. Но Уильямс не говорил почти ничего. Он знал, что Лоуэлл сюда не вернется.
Но будет ли он завтра в Арлингтоне, на глазах сотен полицейских и охранников?
Неужели ему хочется погибнуть там?
Уильямс прекрасно знал, что Лоуэлл на это не пойдет.
Ночью полил дождь… проливной косой дождь, барабанивший о домик, где Аллен лежал в раздумье. Он знал, что ведет шахматную игру с мастером, но в этой игре Уильямс не мог победить, если Лоуэлл не потеряет головы. Потому что это был его ход, и Арлингтон являлся отличной западней.
Можно было избрать любое место, где окажется большая толпа народа и охранников.
Но Арлингтон был лучшим по одной причине. Если что-то сорвется, если он допустит какую-то оплошность, то погибнет на Арлингтонском кладбище среди белых надгробий на широком холме, среди людей, не вернувшихся с войны (за что они были убиты?), где лежат оба Кеннеди (за что они были убиты?), где красота отлогого холма, глядящего на белый Капитолий, не может скрыть отчаяния, лежащего так неглубоко.
12
25 ноября 1963 года Аллен Лоуэлл не находил себе места. Ему не хотелось быть там, где он был, на маршруте похорон, возле съемочной камеры ЮСИА с двумя операторами и бригадой звукотехников.
Аллен долго не верил известию о деянии Освальда, не мог поверить, не позволял себе верить. Но несколько минут назад он был в большой ротонде Капитолия, там, под картинами «Высадка Колумба», «Посадка первых поселенцев» и другими историческими полотнами, стоял гроб, задрапированный тканью с белыми и красными полосами и со звездами на синем поле, — это и все, что осталось от президента, которого он боготворил тысячу дней.
Прошло меньше недели с тех пор, как он видел молодого президента лицом к лицу и даже сфотографировался с ним. В Белом доме проводился прием для членов Верховного суда, единственный прием в году, куда могли получить приглашение все государственные служащие, даже клерки и секретарши, потому что судей с женами было очень мало. Аллен попросил Карсона, Карсон попросил директора ЮСИА, и ему каким-то образом раздобыли пропуск.
Аллен находился внизу, в Восточном зале, примерно с сотней незнакомцев, пока Джек Кеннеди и члены его семьи принимали судей. Потом оркестр морской пехоты в алых мундирах заиграл марш. Барабанная дробь, фанфары, а потом «Ура вождю!».
Аллен поднял взгляд. Президент и его красивая, кареглазая жена, оба сияющие, спускались вдвоем по лестнице, не подозревая, что это в последний раз.
Аллен стоял в шеренге, президент приближался к нему, пожимая руки, загорелый, веснушчатый, полный жизни молодой человек с быстрыми, умными глазами, а потом — он и сам не знал, как это получилось, — Аллен вышел из шеренги и направился к президенту, агент секретной службы окликнул: «Эй!» Обернувшись, Кеннеди увидел парня с протянутой для пожатия рукой и улыбнулся. Он крепко пожал Аллену руку, при этом ослепительно сверкнула фотовспышка, спросил фамилию и где работает, а когда Аллен сказал: «В ЮСИА». Мистер Кеннеди заметил: «Вы там делаете хорошую работу», — словно Аллен представлял собой агентство, а не был младшим служащим.
Потом чьи-то руки оттащили Аллена, и президент пошел дальше, бросив еще один добродушный взгляд на порывистого молодого человека, тогда он видел президента в последний раз. До сегодняшнего дня.
Девять человек из армии, флота, морской пехоты, военно-воздушных сил и береговой охраны медленно несли гроб вниз по ступеням между двумя шеренгами матросов и морских пехотинцев, взявших на караул. Бобби Кеннеди и вдова под черной вуалью скорбно ждали внизу, оркестр играл военно-морской гимн, самую печальную мелодию, какую Аллен слышал, и потом, заслыша ее, он всегда будет ощущать внезапную, резкую боль в сердце.
И вот барабанная дробь, гроб на лафете, три пары серых, в масть, лошадей, правый ряд оседлан, но без всадников, а позади лафета крупная вороная лошадь, несущая в стременах сапоги, вставленные задом наперед, она упирается, словно протестуя.
— Черт побери, Лоуэлл! Возьми себя в руки.
Джим Ноли, оператор, сердито жестикулировал ему. Они шли на очередное место съемок, поэтому Аллен не видел отпевания в соборе св. Матфея, он оказался в людской толпе возле мемориала Линкольна и взял интервью у четверых заплаканных молодых людей.
