Александр Афанасьев - Сожженные мосты Часть 3
**** Что здесь случилось (польск.)
Ночь на 22 июня 2002 года
Российская Империя, Одесса
Набережная
Какой все-таки удивительный город – Одесса. Еще утром … уже предыдущего дня я сел за руль, махнул через всю Персию, потом черт толкнул в перестрелку ввязаться, потом обратно, потом еще – самолет. И вот теперь – ночная набережная Одессы, Приморский бульвар, гудящая совсем как днем – и совершенно не чувствуешь никакой усталости. Просто удивительный город.
Естественно, на набережной мы были инкогнито – нечего афишировать. Просто два господина, один в военной форме, другой в гражданском – надевая свой старый, не надеванный уже несколько лет костюм, местного кстати пошива, хотя и из венского, едва ли не лучшего в мире шерстяного материала я обнаружил, что мне он более чем впору, даже слишком. Это радует, некоторые старшие офицеры с каждой новой ступенью табели о рангах заказывают себе новую форму – исключительно потому, что старая – уже не налезает.
Поет фонтан, шумит Одесса…
Как хорошо-то… Мало городов, где бывает так хорошо, где не нужно иметь глаза на затылке, где не нужно подозревать ближнего своего в подлости и двоемыслии, где не стоит ждать выстрелов из-за угла. Да, я сам выбрал свой путь, и этот путь страшнее любого кошмара – но все равно, хочется хоть иногда просто пройтись по набережной, посмотреть на искрящиеся веселым разноцветьем фонтаны, на шумящую в саду генерал-губернатора публику. На молодых дам, в конце концов – благо они здесь, как и в любом портовом городе из-за многолетнего смешения самых разных кровей – самые лучшие, уж кому как не юнкерам и гардемаринам Его Величества, почти каждое лето до совершеннолетия проводившим в этом городе – это не знать…
– Помнишь, как мы тогда молдаванским наваляли… – спросил как-то невпопад я, просто в голову пришло
– Вообще то, нам сматываться пришлось – ответил Николай, раскланиваясь с кем-то.
– Так-то от городовых, а не от этих.
– А потом твой дед моему papa нафискалил, и мне пришлось до конца лета из дома ни ногой, и учить французский к тому же.
– А все равно правильно тогда поступили.
– Да, правильно…
Может быть, неправедно то, что мы творим? Может быть – ну их, оставить всех в покое. Может – когда наследник Престола без охраны (а ее у нас не было) прогуливается по набережной Одессы – это и есть нормально?
Нормально то нормально. Вот только не стоит забывать некоторых истин. Одна из них гласит: если ты не пойдешь на войну – война пойдет на тебя. Не мы начинали. И заканчивать – тоже не нам!
– Papa прочитал твои донесения… – сказал Николай, и снова прервался на то, чтобы раскланяться с двумя каким-то уж очень симпатичными дамами
– Знаешь их?
– Нет. Но не прочь был бы узнать поближе… – отшутился Николай
– Ты теперь солидный господин, обремененный семьей…
– И скоро в семье будет пополнение… – Николай осекся – извини.
– Да ничего…
Ни я не задал вопроса, ни Николай не попытался что-либо сказать. Для нас обоих эта тема – как мина на неизвлекаемости в земле. Лучше поставить флажок, и обойти стороной, как можно дальше.
– Поздравляю! Когда?! Что раньше не говорил?!
– Мария скрывала. Просила и меня. Представляешь – она до сих пор сама водит машину, и записывает телепередачи.
– Запрети ей это. Ты же глава семьи.
– Командовать одной дамой сложнее, чем целым батальоном разведки.
Проблемы, значит – у нас схожие.
– Пошли, по этому поводу съедим по мороженому.
– Пошли.
Мороженщик здесь продавали эскимо на старый лад – с больших двухколесных тележек. Одна из них, к которой мы подошли, стояла прямо под фонарем, мороженщица привычно приняла у нас деньги, достала из пышущего холодом ящика два больших, старомодных эскимо на палочке, даже без обертки…
– Пожалуйста, господа хорошие…
С этими словами она взглянула на нас, и … замерла
– Ваше…
Николай приложил палец к губам.
– Тс… Мы хотим сохранить инкогнито, уважаемая. Сие возможно?
– Конечно, конечно…
– Завтра об этом будет трепаться вся Одесса.
– Сегодня еще, знаешь же…
– Наверное, ты прав.
Мороженое и впрямь было вкусным – таким, каким только может сделанное по старомодной технологии мороженое, которое продают на набережной Одессы в жаркую летнюю ночь. Точно такое же мы ели в детстве, и так же покупали у мороженщиков.
– Ты говорил про отчеты.
– Да, отчеты. Papa очень обеспокоен. Признаться, он не ожидал такого.
– Увы, я пишу то, что и в самом деле есть.
– Это наш вассал.
– Пока. Если произойдет взрыв – а он обязательно произойдет – у нас не будет вассала. У нас будет разорванная на части страна.
Николай немного помолчал
– Сколько у нас времени?
– Несколько лет. Не больше.
Ни один человек – в том числе и я – не мог в те дни предположить, сколько времени осталось на самом деле.
– Несколько лет…
– Не больше. Если не спускать пар – рано или поздно все взорвется.
– Но прогресс…
– Прогресс – это не волшебная палочка. Он сам по себе не способен вылечить больное общество и уродливую систему власти. То что там происходит – это легитимное насилие вооруженного меньшинства над большинством. Такие государства не могут держаться на длинных отрезках времени, рано или поздно наступает конец. Пока мы еще можем провести управляемый кризис и не допустить взрыва.
– Каким образом? Ты не написал.
– Я опасаюсь, что эти письма попадут не в те руки. Не все мысли следует доверять бумаге. По моему мнению, единственный выход – включить Персию непосредственно в состав Империи. Всю систему власти надо строить заново.
– Вот как?
– Да. Это единственный выход, другого нет. Тамошнее общество очень больно, потребуется не одно поколение, чтобы загладить нанесенные раны.
– А принц Хусейн? Насколько известно papa – вы с ним даже друзья.
– Друзья. Но истина дороже. Он вырос в этом же обществе, с совершенно изуродованной системой моральных ориентиров. Там все настолько привыкли к своим ролям – мучеников, жертв, палачей – что просто не знают, как жить по-другому. Исполнение законов зиждется не на уважении к ним, а на страхе. Отправление власти зиждется на еще большем страхе. Ты должен лучше меня понимать, что страх не вечен…
– Понимаю…
Николай надолго ушел в себя, о чем-то размышляя. Впереди светилась огнями Графская пристань.
– А как быть с твоим последним посланием? Ты предлагаешь провести операцию в Афганистане против противников шахиншаха.
– Я не отказываюсь от этого. Противники шахиншаха ничем не лучше его самого, даже хуже. Это – фанатики и террористы самого худшего пошиба, они поддерживаются известными силами за рубежом. Их цель – дестабилизировать весь регион, используя Персию как первую цель для удара, как наиболее уязвимое звено. Мы не можем позволить им сделать это, нельзя считать волков своими друзьями, даже если они разорвали твоего врага.
Николай снова надолго ушел в себя
– Papa дал мне карт-бланш на применение силы в отношении Афганистана – сказал наконец он – он сказал. что я волен делать все, что подскажет мне моя совесть. Ты видел наркоманов?
– Ну…
– А я видел. Не далее как вчера я посетил страстоприимный дом, чтобы понять. Владыка Петр сопровождал меня… они там помогают. Это жутко. Это наши, это мои, черт побери, подданные – и их убивают этой дрянью. Там был пацан четырнадцати лет, Саша, там был пацан четырнадцати лет от роду!
– Кое-кто считает, что благотворительного бала со сбором средств будет достаточно для решения этой проблемы.
– Кое-кто – но не я. Я принял решение выжечь эту дрянь каленым железом. Мне наплевать на границы… наших предков они никогда не останавливали. Когда рыцари шли в свои крестовые походы – им было наплевать на границы.
– Сейчас не одиннадцатый век.
– Ты прав. Сейчас намного хуже. Тогда по крайней мере вызывали на поединок, в семнадцатом веке проблему решали кинжалом или шпагой, в двадцатом веке стреляли в спину, а сейчас… сейчас они даже стрелять боятся, они травят нас этой дрянью и считают, что их спасет граница, суверенитет и покровительство. Ты знаешь, сколько пропало детей?
– В смысле?
– В прямом. Я заказал справку. В Туркестане процент исчезновения детей выше, чем в среднем примерно наполовину.
Я пожал плечами.
– Туркестан всегда жил своей особенной жизнью. Ты служил там, и лучше меня знаешь, что наша власть там – иллюзия.
– Дело не в этом. Пропадают дети, приехавшие туда на отдых или на экскурсию. За последний год только – тридцать семь случаев. Я уверен, что их переправили в Афганистан и продали там как рабов! Будь я проклят, если позволю кому-то воровать детей и торговать ими как рабами.
