Лев Гурский - Опасность
– Ну, из КГБ, – уточнил я. – Капитан Лаптев, Максим Анатольевич.
Полная хозяйка метнула в мою сторону заинтересованный взгляд. Очевидно, чекист в этих краях был редкостной и диковинной птицей. Возможно, даже рыцарем щита и меча. Одно слово – провинция, улица Чапаева. В Москве уже давным-давно на буковки всех наших аббревиатур люди реагируют иначе. Безо всякого интереса, если не сказать сильнее.
– Софья Павловна, – галантно представилась хозяйка, протягивая мне ладонь. – Полякова.
Рукопожатие мадам Поляковой оказалось крепким, почти мужским. Надо полагать, коммунальная жизнь в окружении плит, соседей и неугомонной Саньки была – в смысле наращивания мускулов – значительно эффективней всевозможных тренировочных занятий армреслингом и бодибилдингом.
– Только вы опоздали, капитан Лаптев, – добавила вдруг Софья Павловна. – Товарищ Бабушкин здесь уже давно не живет.
– Вот как? – удивился я, чтобы выиграть время. Выходит, я, как работник ГБ, должен был заинтересоваться абсолютно неизвестным мне Бабушкиным, да еще и товарищем. Любопытно, кто же это такой? Что если Бабушкин – местный псевдоним международного террориста Нагеля?
– Съехал он, два года еще назад, – уточнила госпожа Полякова. – Раньше все на площадь с флагом с красным бегал…
– К Ленину, на Театральную? – переспросил я, демонстрируя осведомленность в здешних делах. Всего только несколько часов в Саратове, а уже могу разговор поддержать. Ай да Макс, ай да молодец…
– Именно что, – закивала Софья Павловна. – А потом выписался и укатил. На Кубань, сказал. К казакам. Защищать, сказал, рубежи какие-то. И саблю купил, холодное оружие.
Сабля товарища Бабушкина меня совершенно не заинтересовала.
– Уехал, ну и Бог с ним, – легкомысленно отмахнулся я от беглеца на Кубань. – Авось никого не зарубит.
– Да уж куда ему, – согласилась Софья Павловна. – Разве что самому себе ухо или нос с пьяных глаз отхватит. Тот еще вояка.
Я мельком взглянул на часы. Разговор с хозяйкой получался живой, но какой-то непродуктивный. Мы болтали уже четверть часа, но так и не доехали до гражданки Селиверстовой. Пора было брать быка за рога.
– Соседка меня ваша интересует, – бухнул я вне всякой связи с предыдущей светской беседой. – Ольга Денисовна. Дома она?
Софья Павловна поглядела на меня с сожалением:
– Нету ее.
– А когда будет?
Софья Павловна медленно покачала головой. Туда-обратно. Ей, наверное, стало жаль чекиста-бедолагу, но помочь она мне, кажется, ничем не могла. И даже не очень-то хотела.
– Не вернется уж, наверное, – объяснила она. – Собрала вдруг вещички, попрощалась по-хорошему и – в путь-дорогу. Комнатку свою нам оставила. Саньке, на вырост. И правильно, я считаю. Заневестится Александра, а у нее – пожалуйста! И комната своя, и мамка рядом. Комнатка-то небольшая, но…
– Очень хорошо, – вмешался я. Кажется, не слишком вежливо. – Но вот куда Селиверстова уехала? И почему вдруг так сразу? Вы ссорились, что ли?
Госпожа Полякова гордо выпрямилась. Мой вопрос показался ей не просто обидным – оскорбительным.
– Мы? С Ольгушей? Никогда! Да мы с ней – душа в душу… Да она Пашку моего выхаживала, когда болел, и Саньку нянчила… А я ей завсегда чем могу – помогу. И сыночка ее, покойника, старуха моя вместе с нами за стол сажала, когда мамани его дома не было…
Софья Павловна раскраснелась, уперла руки в боки. Похоже, мне предстояло услышать волнующую историю одной великой дружбы. Я охотно верил, что история эта правдива от начала и до конца. Но меня-то как раз интересовал уже финал. Отъезд дорогой Ольгуши.
– Так куда она, простите, уехала? – уточнил я. – Я не расслышал.
– А я еще и не успела сказать, – с достоинством ответила госпожа Полякова. – В Алма-Ату она укатила. Валька ее поманил пальчиком, и она за ним, как хвостик.
В ту же секунду я выкинул из головы все сегодняшние неприятности, включая наехавших на меня молодцов старлея Коваленко и чуть не наехавший трамвай. Имя, ради которого я ехал в Саратов, было произнесено.
– Валька? – небрежно переспросил я. – Кто такой? Еще один защитник рубежей, вроде товарища Бабушкина?
– Вот еще! – фыркнула мадам Полякова. – Валька-то Лебедев – мужик солидный, ученый. В Москве жил, но сколько себя помню, всегда к Ольгуше – как к себе домой. Чуть ли не с войны. Я еще пацанкой была, от горшка два вершка, а у них уж шуры-муры, и сыночек у них, царство ему небесное, подрастал…
Почувствовав, что у злого дяди сегодня нет аппетита, из коридора в кухню тихонько прошмыгнула проницательная Санька, уже без мячика. Она спряталась за спиной матери и оттуда искоса поглядывала на меня, готовая в любой момент улепетнуть, если я вдруг начну проявлять каннибальские намерения.
– Я не ем маленьких девочек, – торжественно объявил я Саньке. – Можешь меня не бояться.
– Не бойся дядю, – милостиво разрешила Софья Павловна. – Дядя добрый, он не кушает маленьких… Дядя из КГБ, – добавила она.
– Ты только взрослых кушаешь, да? – простодушно спросила у меня Санька. И на всякий случай снова спряталась.
Я вздохнул. Вот тебе и провинциальный интерес к рыцарям-щита и меча! Даже дети – и те обязательно напомнят про былые прегрешения нашей конторы. Про Лаврентия Павловича и тому подобное. Сколько нас ни переименовывай – все без толку.
– Я травоядный, – устало сказал я маме и дочке. – Обожаю овощные салаты, а человечины не переношу. Желудок не тот. Но это сейчас к делу не относится. Вот вы говорили: Лебедев вашу Ольгу поманил – и они уехали. Давно это было?
Софья Павловна с недоверчивым прищуром оглядела мое лицо. Если бы я интересовался одним только товарищем Бабушкиным, мадам Полякова наверняка сохранила бы свою провинциальную приветливость. Зато вопросы о Селиверстовой пробудили в ней большие сомнения по части моей травоядности. Тем не менее она ответила. Но – кратко:
– Позавчера.
То есть за день до того, как я предпринял безрезультатный налет на лебедевскую квартиру. Выходит, я отстаю от него не больше, чем на двое суток. Уже хорошо.
– Скажите, Софья Павловна, – поинтересовался я, – а как он выглядел, Лебедев, когда приезжал сюда позавчера? Ну, усталым, обеспокоенным или, наоборот, бодрым? Может быть, он чего-то боялся?
Такой простейший вопрос неожиданно поставил мадам Полякову в тупик.
– Как выглядел? – переспросила она, что-то мучительно соображая. – Да как вам сказать…
Пока мамаша раздумывала, Санька из-за ее спины вдруг пискнула:
– А дядя Валя не приходи-ил… А-а-а!
Писк ее мгновенно перешел на визг и рев, поскольку рассерженная мадам Полякова одной рукой выволокла дочку на свет божий, а другой же – дала ей крепенький подзатыльник.
Санысин рев, наполнивший кухню, на время лишил меня возможности задать следующий вопрос, а Софье Павловне – на него ответить. Или уклониться. Пережидая, пока утихнут возмущенные Санысины вопли, я лишь укоризненно смотрел на хозяйку. Хозяйка – с чувством оскорбленного достоинства – на меня. Наконец, рев перешел во всхлипы. Софья Павловна запустила руку в карман фартука, вытащила конфету в потертой обертке, развернула ее и неторопливо сунула дочке в рот. Всхлипы моментально сменились чавканьем.
– Ну, так как же, гражданка Полякова, – ласково проговорил я. – Приходил дядя Валя к тете Оле? Или вам все померещилось спросонья?
Слова свои я произнес донельзя приторным тоном. Как будто тоже конфетку предлагал. В некоторых ситуациях такой тон воспринимается как угрожающий. Мол, здрасьте, дети, я ваш папа, я работаю в гестапо…
– Я его не видела, – сообщила Софья Павловна.
Вид у нее был по-прежнему самоуверенный, но, по-моему, слегка виноватый.
– То есть как это? – тут же полюбопытствовал а – Человек приезжает, увозит вашу соседку в Алма-Ату а вы с дочкой, выходит, его в упор не видите. Может, этот Лебедев – человек-невидимка?
По всей видимости, последнее обстоятельство заинтересовало и саму мадам Полякову. Словно бы до моего визита она и не задумывалась о таких простых вещах. И только я со своей профессиональной любознательностью открыл ей глаза.
– Он звонил, – проговорил она. – Он сначала точно звонил, я еще брала трубку…
– Звонок был местный или междугородный? – сразу же уточнил я.
– Наверное, местный… – неуверенно предположила Софья Павловна.
– Так наверное или точно? – не отставал я.
– Без телефонистки, – госпожа Полякова нашла, как ей показалось, удачный ответ. – Сразу его голос, попросил Олю, я позвала…
О таком достижении цивилизации, как звонок по коду, Софья Павловна позабыла. От волнения, надо полагать.
– Зуммер был обычный? – спросил я. – Или, может быть, такие были короткие, прерывистые звонки?
На лбу мадам Поляковой собрались складки – признак напряженного раздумья. Я представил себе, как она, с поварешкой в одной руке и с орущей Санькой в другой, прямо из кухни бежит к телефону, и догадался о неуместности последнего из моих вопросов. Какой там, к черту, зуммер! Тут бы успеть добежать и ничего не уронить по дороге.
