Андрей Добрынин - Кольцевой разлом
- Точно в орла,- одобрительно сказал хриплый шамкающий голос. Из-за толстого валика осторожно поднялась неправильной формы голова с просвечивающей лысиной. Бесцветные слезящиеся глазки подобострастно смотрели на капитана, беззубый рот приветливо ухмылялся, а жилистая рука, вся в синей сетке татуировок, смущенно утирала красный шишковатый нос. Фигура выпрямилась, обнаружив рост, называемый в народе "метр с кепкой". Под расстегнутой клетчатой рубашкой морщинистую грудь также сплошь покрывали татуировки, и даже на лбу виднелась надпись "Светлая голова", некогда закрывавшаяся волосами. Ищенко знал, что "орел" означает "сердце", но на таком старом блатном жаргоне, которого нынешние преступники в подавляющем большинстве не знали.
- Ты волыну-то опусти, милок, а то шмальнешь ненароком,- прошамкала фигура. Не обращая внимания на умильную ухмылку коротышки, Ищенко скомандовал:
- А ну на пол, дед, и руки за голову!
- Да что ты, сынок, старика обижаешь...- захныкал коротышка.
- Я с таким папашей на одном поле срать не сяду,- ответил капитан. - Ложись, говорю, а то я сам тебя уложу навеки. Ну!
Что-то бубня себе под нос, коротышка растянулся на ковре. Капитан подошел к нему, быстро обыскал и нашел целых два ножа - один в брючном кармане, второй - примотанный к икре лейкопластырем. Оглядевшись, Ищенко заметил возле кресла, к которому привалился Архангел, спортивную сумку. Когда капитан поднял сумку и потянул молнию, коротышка издал нечто среднее между стоном и мычанием. Взглянув на него, Ищенко увидел в стариковских глазках такую бешеную ненависть, что ему на миг стало не по себе. Открыв сумку, он обнаружил внутри прозрачные пакетики с каким-то белым порошком - видимо, с кокаином, судя по металлическому отливу порошка, множество упаковок с незнакомыми лекарствами и несколько толстых пачек долларов. Ищенко стало смешно.
- Что, дед, побалдеть хотелось?- спросил он. - Не бойся, всю дурь тебе оставлю. Ну, вставай и пошли.
- Куда, милый?- полюбопытствовал коротышка. - Ты что задумал-то? Я ведь не скажу никому...
- А мне плевать, хоть и скажешь,- равнодушно ответил Ищенко. - В подвал пошли, там в гараже твои сынки уже давно отдыхают.
Капитан побросал трофейное оружие в сумку и повесил сумку на плечо. Уже проверенную в бою "беретту" он, однако, по-прежнему держал в руке.
- Ну, дед, пошли,- ткнул он стволом в спину коротышку, который повернулся было к двери, но затем остановился, впав в необъяснимую задумчивость. Старик дернулся, но не двинулся с места.
- Ты что, дед?- обратился к нему Ищенко. - У меня времени нет тебя уговаривать - проще пристрелить, и дело с концом. Ты идешь или нет?
- А ты меня там запрешь, да?- жалобным тоном спросил коротышка. От такого дурацкого вопроса капитан хмыкнул.
- А ты как думал? Что я тебя на все четыре стороны отпущу?
- Да ты глянь на меня - я же старик, инвалид...- заканючил коротышка.
- Ты это лепиле лагерному будешь петь,- отрезал капитан. По его голосу коротышка понял, что терпение победителя на пределе, и поплелся к лестнице, повторяя с безнадежностью в голосе:
- Ну отпусти, а? Я никому не скажу... Ничего плохого тебе не сделаю...
- Почему ты так в подвал не хочешь?- удивился капитан, в приоткрытую дверь осмотрев двор и затем вытолкнув коротышку на крыльцо. - Сожрут тебя там, что ли?
- Конечно, сожрут!- повернувшись к капитану, горячо зашамкал коротышка. - Только отпетушат сначала. Это ж такие быки - им вечно баб мало. А мне это западло, я петухом никогда не был. Ну вот, сперва посидят без баб - и опустят, а потом посидят без жратвы - и сожрут. Ты ж сам говоришь, что подвал запрешь...
- Ты что, дед, серьезно?- Ищенко от изумления даже остановился. - Ты и вправду думаешь, что они тебя схавают?
- К бабке не ходи!- веско ответил коротышка.- На пидора божусь! Чего тут думать-то? Так и знай: сожрут меня - ты будешь виноват.
Капитан никак не мог понять, то ли перед ним сумасшедший, страдающий своеобразной формой мании преследования, то ли бандитские нравы в последнее время сделали скачок в сторону катастрофического ухудшения. А коротышка между тем продолжал удрученно шамкать:
- А чего не сожрать-то? Я ж там самый дохлый буду... Когда еще кто-то приедет и всех выпустит,- что ж им, все это время голодать?
Ищенко с подозрением посмотрел на татуированного старикашку. Такое будничное отношение к каннибализму наводило на мысль, что старый бандит сожрал на своем веку немало себе подобных. Вероятно, он с удовольствием сожрал бы и капитана Ищенко, не отними тот у него оба ножа. Капитан с содроганием представил себе сцену разделки своей собственной туши на шикарной кухне бандитского особняка и грозно прикрикнул на коротышку:
- Пшел, старый пень! Кому ты нужен - у тебя все мясо от чифира черное! А если и сожрут, я не заплачу. Но аппетита у них еще долго не будет...
- Так ты их замочил, что ли?- с любопытством оглянулся на капитана коротышка, увидел через его плечо два трупа на крыльце на другой стороне двора и присвистнул: - Ух ты! Ну ты даешь!
Капитан подтолкнул коротышку к люку стволом пистолета и распорядился:
- Открывай и полезай вниз.
- А не замочишь?- боязливо спросил старый бандит. - Тебе расчета нет - я ментам не скажу, мне западло, сам знаешь. А братва и так уже слыхала про твои дела...
- Ты, дед, дурака из себя не строй,- разозлился Ищенко. - Братва в наше время с ментами вся повязана. Думаешь, я не знаю, кого я там наверху грохнул? Я же с ним работал вместе много лет! Давай открывай и лезь, хватит базарить.
Коротышка, кряхтя, откинул щеколду, открыл створки люка и боком стал спускаться по лесенке, с опаской косясь на пистолет в руке Ищенко. Снизу на капитана мрачно смотрел тот бандит, которого он нокаутировал первым - в подвальном холоде верзила, с которого Ищенко снял спортивный костюм, быстро пришел в себя и облачился в одежду своего умершего товарища. Могучее тело мертвеца в одних трусах белело у подножья лестницы. Капитан подумал:"А ведь старикан не зря беспокоится - мне и вправду надо бы их обоих пристрелить. На мне тут столько трупов и эти два свидетеля. Чего сомневаться-то?" Коротышка спустился вниз, в привычной позе завсегдатая БУРа присел у стены и тоже исподлобья выжидательно уставился на Ищенко. Капитан, пытаясь оживить в своей душе ярость, вспоминал, как его били, как мочились ему на голову, однако воспоминания проплывали в памяти, не вызывая никаких эмоций. Бандиты молчали, понимая, видимо, колебания победителя и опасаясь неосторожным словом побудить его к расправе. Капитан тяжело вздохнул, поставил пистолет на предохранитель и сунул его за ремень. Затем он произнес:"Лови дурь, дед, я тебе обещал!" - и вытряхнул из сумки вниз пакетики с порошком и упаковки с лекарствами, придержав внутри оружие и пачки денег. Громыхнули створки люка, лязгнула щеколда. Капитан подошел к стоявшей в гараже черной "волге". Машина, как он и предполагал, оказалась не заперта. Открыв дверцу, он уселся на место водителя и, согнувшись, начал возиться с замком зажигания, отдирая провода и снова соединяя их напрямую. Вскоре двигатель - судя по звуку, форсированный - глухо взревел и заработал, ровно и почти бесшумно. Капитан распахнул ворота гаража, затем добежал до въездных ворот, открыл засовы, развел тяжелые створки и так же бегом вернулся к машине. Выезжая, он последовательно закрыл и те, и другие ворота, дабы раньше времени не привлечь любопытных, и покатил по асфальтированной подъездной дорожке.
На пассажирском сиденье рядом с собой он увидел синюю мигалку и подивился тому, как хорошо приспособлены бандиты ко всем превратностям этой жизни. На выезде из недавно отстроенного дачного поселка его ожидало непредвиденное препятствие в виде будочки со шлагбаумом, вдоль которого прохаживались двое парней в камуфляже. Однако никаких осложнений не возникло: охранники смотрели только на номера, видимо, хорошо им известные. Правда, рассмотреть лицо водителя за тонированными стеклами им при всем желании не удалось бы, и капитан в душе поблагодарил изобретателя столь любимых бандитами тонированных стекол. Тревожить водителей известных машин требованиями опустить стекло или открыть дверцу здесь было явно не принято: шлагбаум поднялся, капитан дал газ и помчался по узкой, хотя и асфальтированной местной дороге к ближайшему шоссе. Он уже начинал догадываться, где находится, а когда увидел деревню, выезд на шоссе и голубой дорожный указатель, то окончательно во всем разобрался. Повернул он не направо - к Москве, а в противоположном направлении: так он мог, не проезжая постов ГАИ, доехать до ближайшей железнодорожной платформы. Промчавшись по шоссе километра четыре, он свернул в поселок и у ближайшего к платформе многоквартирного дома припарковал машину так, чтобы казалось, будто водитель зашел в подъезд. Сам же он обогнул дом и скорым шагом направился к платформе. Все эти предосторожности он принимал на тот случай, если какие-нибудь гости приедут в покинутый им особняк раньше, чем он рассчитывал, и начнут преследование, в котором им, вполне возможно, окажет помощь милиция. Ехать на электричке до самого вокзала он тоже не собирался, решив выйти в пригороде - там, где уже ходят рейсовые московские автобусы. На них он хотел доехать до ближайшей станции метро и оттуда из автомата связаться с тетушкой Корсакова. Брать такси он опасался: несмотря на темные очки, которые он нацепил, отыскав их в бардачке "волги", вид у него был весьма запоминающийся после вчерашнего перелетания по кругу от одного бандита к другому. Капитан охотно отдал бы все доллары из своей сумки за то, чтобы немедленно, сию минуту оказаться под струями душа и смыть с себя всю скверну последних суток или хотя бы как-то приблизить этот вожделенный момент. Однако рисковать свободой, а возможно, и жизнью ради столь мимолетной цели было бы глупо, тем более что Ищенко хотел бы поучаствовать в Деле. Корсаков не назвал ему времени начала акции, но капитану казалось, будто она вот-вот начнется и он окажется за бортом великого предприятия. Так, разрываясь между нетерпением и необходимостью соблюдать осторожность, Ищенко поднялся на платформу, купив по дороге в киоске газету - не столько для чтения, сколько для того, чтобы прикрывать лицо. Попади капитан в интервал между электричками, он, вероятно, не пережил бы такого удара. Но, внимательно прочитав расписание, он потянулся и облегченно вздохнул.
