Олег Маркеев - Неучтённый фактор
– Вас эта информация касается непосредственно. Именно поэтому я ее вам обязан передать. – Администратор отдышался. – Если этот человек жив, он вправе перечеркнуть вашу игру с Арнольдом Ганнером. Перстень дает ему на это право.
– Остается надеяться, что Катастрофа его не пощадила.
– И он не успел выбрать наследника, – с плохо скрытым сарказмом подсказал Администратор. – К вашему сведению, такие линии приемственности не прерываются случайной смертью. Расчитывайте на худший вариант. Первое, он жив. Второе, каким-либо образом он оказался в курсе ваших контактов с Арнольдом Ганнером. Знаете, тогда у меня сложилось впечатление, что для него нет невозможного. Вернее так: творить невозможное – его предназначение.
Салин не без труда взял себя в руки. Мозг уже лихорадочно просчитывал варианты действий.
«Успокойся, у тебя будет время все взвесить, все обдумать и внести коррективы, если потребуется. Не оскорбляй старика невниманием!»
Он немного подался вперед, демонстрируя готовность принять новую порцию информации. Какой бы убийственно тяжелой она не была.
Администратор долго откашливался. Потом еще ниже осел в кресле. Кисть, лежащая на столе, мелко дрожала в такт прерывистому, свистящему дыханию.
– Мой младший сын вступает в право наследства. Перстень переходит к нему. Такова моя воля, и с нею согласны все "гномы". Теперь курировать ваши контакты с Арнольдом Ганнером будет Михаил. Это все. Благодарю вас.
Салин встал. Ждал, глядя на стариковскую кисть. Приглашающего жеста не последовало.
Беззвучно открылась дверь. В кабинет повеяло свежим воздухом и запахами других помещений большого дома, где шла другая, совершенно другая жизнь.
За креслом Администратора возникла женская фигура в белом. В руках она держала подносик с флакончиками, прикрытых белой марлей.
Салин поклонился и стал пятиться к дверям.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Странник
Автобус, чихая и скрипя всем стальным нутром, медленно тащился от остановке к остановке. На фоне серого неба медленно вырастали конусообразные башни ТЭЦ. Из высокой трубы тянулся слабый дымок. По всему зданию станции мерцали яркие всполохи электросварки. По задымленному щербатому фасаду гуляли лучи прожекторов башенных кранов. Станцию обещали реанимировать к Новому году. А пока Бескудниково сидело на урезанном пайке энергии. В домах, тянущихся вдоль дороги, уныло светились слабые огоньки. Фонари на столбах работали вполнакала, едва освещая улицу.
Напротив Максимова сидел парнишка лет семнадцати на вид, в шапочке с козырьком а-ля "немцы под Москвой", напяленной до самых глаз. Выглядел он в ней полным дебилом. К тому же был явно под кайфом. Парнишку просто распирало от химического коктэйля, пузырящегося в крови. Он уже дошел до стадии "пробило на поговорить". Только говорить в салоне было не с кем. Пассажиры с тупым упорством таращились в окна или уставились перед собой ничего не выражающими глазами.
Вдохновение парнишка искал в объявлениях водителя и звуках, доносившихся изнутра автобуса.
– Крак-псы-ы-ы. Гы-гы. Следующая школа. Школа… Почему – следующая? Она же – предыдущая. За ней идет универ. Вер. Вера. Верно? Вера – она что? Женщина или религия? Надо разобраться. Если верна вера в женскую универсальность… Пшы-ыш! Двери закрываются! Зачем? Подумай над этим, братишка. Подумай, подумай, поду-май. Май – этом месяц такой. Интере-есный. Или нет? Тогда, какой? Как школа? Или как универ?
Он захлопал маслянными от счастья глазками, улыбнулся Максимову, призывая вступить в дискуссию.
Максимов по опыту знал, стоит издать хоть звук, наркоша уже никогда не отвяжется. Руки чесались отправить нудного, как зеленая муха, наркошу в нокаут, но не хотелось скандала. По закону подлости, все, кто сейчас тихо сатанел и скрипел зубами, слушая этот бред, первыми же поднимут ор, стоит только пальцем тронуть блаженного.
В переднюю дверь втиснулась бабища с характерным заостренным лицом профессиональной стервы. Окатив салон мутным полубезумным взором, она искривилась и неожиданно громко заголосила:
– А все равно будет по-нашему!! Иш чего захотели, жрачки народ лишить!
Все разом вздрогнули. Взгляды против воли приковались к источнику истерики.
Овладев всеобщим вниманием, бабища, как опытный лектор, выдержала паузу и понесла:
– Стариков и так мало осталось, так всех решили разом угробить! Ну, суки, держитесь. Мы выйдем на улицы. Мы митинговать будем. Наш будет праздик! А то удумали… Где еще дешево жрачку купишь? В магазе?! Там тухляк один, в ихнем магазе! А на рынке и мясцо бывает с костью, и молочко. Много нам, старым надо? Сколько старикам осталось, а? И все терпеть?! Вот вам!
Бабища выкинула кукиш.
По салону покатился тихий ропот.
«Это она про облавы. Спровоцированный психоз, или просто провокация? – Поймав пристальный взгляд Максимова, баба смутилась, на секунду вышла из роли, и в глазах пропала безумная муть. – Ясно, провокация. Изучение и структурирование общественного мнения. Ну давай, сука, отрабатывай пайку!»
Максимов сел поудобнее, изобразив на лице тупую сосредоточенность. Баба сразу же успокоилась. И пошла бредить дальше.
Надо отдать ей должное, бредила весьма умело. Тонко цепляла за болючие струнки, вызвав нужную реакцию, тут же хваталась за другие, противоречила сама себе, истеричничала там, где нужно было спокойствие, и наоборот, нечленораздельно бормотала в тех местах, где слушатели подсознательно ждали всплеска эмоций. При этом ее мутные глазки прыгали с одного лица на другое, то страхом глуша противодействие, то поощрением вызывая солидарность.
«Хорошо, сука, работает, – оценил Максимов. – Ценный кадр. Наверняка, охраняют».
Он решил проверить.
Баба уже скрестила проблему старости с ростом преступности и переключилась на дела молодежи. Максимов подумал, что в самый раз появиться на сцене лучшему представителю молодежи. Он ткнул соседа ботинком в голень. От резкой боли впавший в глубокую задумчивось парнишка взвился и сразу же обрел дар речи и геббельсовский раж.
– А кто это говорит?! Кто?! Почему говорит? Говорит, или просто так живет? Кому какое дело, как я живу!
Баба быстро сориентировалась.
– Вишь, до чего людей доводят! А еще молодежь. Их уму надо учить. А они дубинками их калечат! Не бывать этому, не бывать!
Наркоша прыжком обернулся. Уставился на оппонентку.
– Чему быть, тому не миновать! – заявил он. – Я сверху все вижу. Ты вся серая. И ноги у тебя – черные. От асфальта. Он был горячим, когда ты родилась. А теперь его нет. Нет, понимаешь?! У тебя ноги асфальтовые. Поэтому и трава не растет. Трава не растет, не растет – и все. И что ты на это скажешь?
– Мы до самого Первого дойдем! Пусть знает, что с народом творят! – завизжала баба. – Не будет по-ихнему!
– Их нем, нихт! – в ответ взъярился наркоша. Стал дергаться всем телом и жестикулировать с характерной пластикой наркомана. – Отдай мой оранжевый зонтик, дура! У тебя на него инструкции нет. Как управлять зонтиком, знаешь?! А зачем украла? Ты его асфальтом испачкаешь. Он же летать не сможет, это ты понимаешь? Или понимаешь? Крак-с-бухты-бухты-бумс. Уф, ууф. Почему у тебя платок синий? Он же вчера был белый. Белый, как… Как огонь. Зачем тебе огонь, асфальтовая баба? Он не твой. Он не мой. Он даже не наш. Он всех! Подумай над этим, герла. Это уже было. Только давно. Надо обязательно вспомнить. Их там много было, они вот так вот крутились, в кожу лезли, в каждую пору. Пора, пора… Это – нора. А в ней асфальт спрятан. Ведь так оно было, да? Ну говори, говори, говори!
«Крепко вставило парнишку», – усмехнулся Максимов.
Глаза у бабы беспокойно запрыгали. Тонкая провокация превращалась в балаган.
– Ничо не было! Ничо не было! Ты сам из этих. Они их специально колют! Вот до чего дошли. Люди, держите его, пока он всех не порезал!
От ее визга по салону покатила волна истерии. С задней площадки протиснулся мужчина в кожаной куртке. Без лишних слов врезал наркоше по почкам. Удерживая за воротник, не дал опасть на пол. Наркоша вырубился хорошо и надолго.
«Профессионально», – оценил Максимов.
Баба чуть заметно кивнула мужчине на дверь.
– Водила, дверь открой! – проорал мужчина. – Я эту срань выкинуть хочу.
Водитель резко ударил по тормозам. Салон дружно охнул.
– Конечная, я дальше не поеду, – объявил водитель.
С компрессорным визгом распахнулись двери.
Пассажиры завопили. Большинство почему-то поминали наркошу.
– А мне пофигу. Бензин на нуле, – разом парировал водитель.
С ворчанием и матюгами все стали выгружаться из автобуса.
Максимов забросил на плечо рюкзак, выпрыгнул наружу. Осмотрелся.
Чуть дальше тянулся квартал, пострадавший при взрыве ТЭЦ. Смятые коробки домов, черные амбразуры окон. В туманной мути тревожно трепыхались огненные цветы костров.
