Тринадцатая ночь. Роман-гипотеза - Сергей Александрович Кредов
— Ну-с, продолжим, — сказал Николай Николаевич. — О главном мы вчера договорились, не так ли? Превосходно. — Он налил в стакан воду и выпил крупными глотками, раздувая покрытую нездоровыми пятнами шею, как кобра. — Уточним ваши условия. И наши.
— Сначала я умоюсь.
— Я подожду, — сказал Николай Николаевич дружелюбно. В этот момент он в очередной раз подумал, что у него тоже скоро будет дача на берегу залива. Благодаря Пронину, как ни крути… — Только имейте в виду, Георгий Васильевич, что в половине второго Иван Иванович уезжает в Москву. У нас не так много времени.
«Еще бы, ему ведь надо поспеть ко мне на совещание».
— Кто такой Иван Иванович?
— Наш генерал. Вы вчера с ним познакомились.
К началу трансляции из Беслана Букин расположился в кресле рядом с Николаем Николаевичем. События, разворачивающие на экране, вскоре полностью завладели их вниманием. Скрытое напряжение происходящего передалось даже физически страдающему, толстокожему Николаю Николаевичу. Букин ждал, затаив дыхание. Это походило на мистику. В эти минуты он тоже, как и Петрович, был уверен: что-то сейчас произойдет. Они должны попытаться использовать свой последний шанс. Именно здесь, на месте своего кровавого позора, приведшего их к поражению в последней войне. Вот, оказывается, как это выглядело бы со стороны. Что произойдет: взрыв? выстрел? «Держись, Егор. Держись!» — думал Владислав Владиславович, совершенно забыв о своем собственном положении, в котором ему требовалось не меньше хладнокровия и удачи.
Многие детали того, что произошло в следующие мгновения во дворе бесланской школы, прояснятся позднее. Кадры покушения будут многократно прокручены телекомпаниями всего мира с подробнейшими комментариями и разойдутся по Интернету. Вот женщина в черном платке начинает движение в сторону от трибуны. Это — шахидка, она отказалась приводить в действие взрывное устройство. А вот ее брат, проникший на митинг под видом оператора, берет в заложницы журналистку. Коллега бросается ей на помощь, но тот убивает его ударом ножа. Террорист-смертник, доведенный до крайней степени отчаяния (история Аслана и двух его сестер тоже будет расписана во всех красках), предлагает президенту подойти и освободить ее. Он хочет унизить своего врага, раз уж не удалось его убить. Сейчас президент скроется с поля боя, и кровь девушки ляжет на его совесть…
А что поняли телезрители, наблюдавшие происходящее в прямом эфире? Они увидели, что во дворе школы началась какая-то суматоха. Речь президента неожиданно прервалась. Кто-то из операторов вступил с ним в перепалку. Потом изображение несколько раз дрогнуло. И финальные кадры этой драмы: террорист стоит, прижавшись спиной к ограде, перед собой он держит девушку в белом, обхватив ее рукой за шею, другой рукой приставив к ее горлу нож. Девушка висит в его руках, как большая белая рыба, уже прекратившая сопротивляться. («Это Оксана Притула», — узнал Букин). Полукругом в радиусе метров пяти расположились сотрудники службы безопасности, в позе полуприсед, вытянув руки вперед, изготовившись к стрельбе… Пучеглазый Николай Николаевич таращился на экран в полнейшем изумлении. В последний раз он наблюдал такое в 2001 году, когда, очнувшись от дремы, вдруг увидел в телевизоре, как самолеты врезаются в небоскребы Нью-Йорка. За кадром слышалось бормотание, и было непонятно, в какой реальности это происходит.
— Оставь ее, Аслан, я иду, — раздался твердый голос.
И тут произошло труднообъяснимое. Террорист почему-то оттолкнул от себя белую рыбу, свою единственную защиту. И в то же мгновение его тело задергалось, привалилось к ограде и застыло в неестественном изгибе. Девушка с истошным криком на четвереньках поползла вдоль ограды. И только тут трансляция прервалась. Весь эпизод длился полминуты, большинство телезрителей, наверное, не успели понять, что произошло на их глазах.
Владислав Владиславович понял главное: Егор только что сделал ему биографию. Президент России был готов рискнуть жизнью ради спасения обычной журналистки, захваченной бандитом. За такие жесты политикам прощают все. Он уйдет героем, победителем, а человек, которого он назначит преемником, будет автоматически вознесен к вершине власти. Однако Владислав Владиславович понял и другое: ему теперь предстоит жить с чужой биографией. Сумеет ли? Не в том даже дело, что это однажды вскроется, — сможет ли он себя уважать? Получается, пока Егор геройствовал в Беслане, он сидел тут и ждал, пока приедут большие дяди с автоматами и его освободят. Нет, он должен сделать себе резервную биографию, не менее героическую. «Ты, Егор, сделал биографию мне, а я сделаю ее тебе», — решился он.
— Мне нужно наедине переговорить с вашим генералом, — сказал он Николаю Николаевичу. — Я хочу сообщить ему чрезвычайно важную информацию. Лично ему. Пойдите и передайте.
Голос пленника прозвучал властно. Николай Николаевич не удивился, молча кивнул и поплелся к выходу. Ему стало совсем лихо. Если генерал согласится расставить нужные ему точки над «і», то оно и хорошо.
Букин усиленно соображал, каким образом он заставит Сутормина вывезти его отсюда. Прямо сейчас, еще до прибытия группы захвата.
* * *
Вскоре в комнату вошел генерал Сутормин. Он опять напомнил Букину моржа, вытащенного на сушу, — огромный, тяжело дышащий, на вывернутых ногах-ластах. Он был готов к отъезду, из-под расстегнутого пиджака виднелась кобура. Генерал держал в руке носовой платок, которым тер лоб, щеки, но капли пота все равно блестели на его багровом лице.
Заместителю директора ФСБ было за 60, давно пора на пенсию, и каждый год президентским решением ему продлевался срок службы. Он выглядел озабоченным, отрешенным и о чем-то напряженно размышляющим. Его размышления, несомненно, были связаны с тем, что он минуту назад увидел в телетрансляции из Беслана. Сутормину надо срочно на Лубянку, немедленно узнать, какие ветры дуют в связи с покушением на президента, подготовиться к вопросам, которые адресуют лично ему. А тут еще приходится валандаться с этим ничтожным Прониным. И сердце прихватило как назло. Проклятая духота.
Раздраженно спросил:
— Что вы хотели мне сказать?
Пленник разглядывал стоящего перед ним огромного, но рыхлого Сутормина. Он представил, как упадет эта туша. С грохотом и ревом, так что сбежится охрана. Этого нельзя было допустить.
— Михаил Васильевич… — начал он.
Глаза Сутормина мгновенно сузились. Он со злобным удивлением уставился
