Александр Афанасьев - Сожженные мосты Часть 3
Бежать было бессмысленно – и он отлично это понимал, ему не оторваться от слежки, не вырваться из ловушки Междуречья, это государство в государстве, и все ходы наружу для него закрыты. Он обречен погибнуть здесь – и все что он может – это попытаться передать информацию, пусть через десятые руки – но перепрыгнуть границы, донести, передать сокровенное свое знание, предупредить об опасности. Тогда даже его смерть послужит делу – она докажет истинность переданной информации и те кто его убьют – попадут в ловушку.
Поэтому, он сумел-таки передать Рут, где он ее будет ждать и когда – а на следующий день выехал в Басру.
Найти повод для поездки было проще простого – как инспектирующий офицер он имел право посещать военные части на территории всего Междуречья. Дежурный офицер подписал командировочное предписание на три дня, предписание на проведение проверки он делать не стал, потому что проверка могла быть и внезапной. Взяв в хозяйственной часть разъездную машину, он с утра проехал под Вратами Единения** – и выехал на федеральную трассу, ведущую в Басру и далее, в порт Ум-Каср.
Поездки по Междуречью в последние десятилетия, когда была реализована десятилетняя программа дорожного строительства – превратились в настоящие полеты. Трасса эта считалась одной из основных в регионе, она шла к глубоководным портам – и потому имела пять полос в каждом направлении, десять полос бетонной автострады без единого светофора – только развязки, "клеверные лепестки". Его Тур – новенький бронированный внедорожник держался в третьей полосе движения, в ряду огромных фур и трейлеров с оборудованием – а в пятом ряду проносились, обходя их как стоячих, смазанные от скорости молнии – в пятой полосе не было ограничения скорости, и во многих местах можно было "топить" до трехсот. Так многие и делали – на Востоке были шальные деньги, их тратили легко и свободно, особым спросом пользовались германские и италийские суперкары, способные часами лететь на скорости в двести пятьдесят – триста километров в час. Иногда князя навещала недобрая мысль, что все это мотовство – вынужденное, что ни живут как в жерле вулкана с едва присохшей коркой, и каждый помнит, что под ногами копни – раскаленная магма, и наслаждается жизнью, понимая, что в любой момент все это может быть безжалостно отнято. Блеск отделанных стеклопанелями небоскребов и нищета "бедуинских" кварталов***, бронетранспортеры и огромные "пустынные" тягачи с бурильными установками, кранами и трубами на полуприцепах, роскошь приемов и ночные жестокие перестрелки на улицах, изысканные наслаждения, смерть и опасность, шелест крупных ассигнаций и лязг передернутого затвора – вот что такое был русский Восток. Здесь они, русские офицеры, в атмосфере насилия, тайного беззакония, зла и жестокости, истинно восточного коварства боролись со злом, и не заметили, как стали злом сами. Ибо если долго смотреть в бездну – бездна начинает смотреть на тебя.
Кто-то должен это остановить, предупредить остальных, кто еще не сошел с ума. Даже ценою собственной жизни.
Князь Голицын перестроился в четвертый ряд, обогнал несколько машин, снова вернулся в свой, третий. Потом сделал это еще раз пытаясь выяснить, не следят ли за ним. Ничего не произошло – никто не вышел из своего ряда, не попытался ускориться или перекрыть ему путь. Значит, за ним никто не следит.
Висящий над дорогой в двухкилометровой выси разведывательный беспилотник он конечно же не заметил. И не мог заметить.
В Басру он въехал по западной дороге через район Назрат-Али, по "Корниловскому мосту", который если бы он был признан мостом – был бы самым длинным мостом в мире. Все дело было в том, что северо-западнее города река Ефрат шла не сплошным руслом – она растекалась, образовывая крайне соленое, болотистое место, грязь из которого весьма ценилась косметологами во всем мире (только поэтому не осушили до сих пор). Вот поэтому – дорога здесь шла как бы над местностью на протяжении десяти с лишком верст, дорожное полотно опиралось на огромные бетонные быки, поддерживающие пролеты дороги, она была построена точно так же, как строились мосты – только возвышалась над местностью она метров на пять, не более. В районе пересечения с каналом, ведущим в Аль-Зубаир он проехал западную заставу – блок-пост на дороге, с которого и начинался город. Чрезвычайного положения объявлено не было – поэтому казаки просто маялись на посту бездельем, отдыхая в неизвестно откуда притащенных шезлонгов в тени пляжных зонтиков и своих бронированных машин.
Хороша служба, нечего сказать. Впрочем, упрекать казаков в отсутствии служебного рвения мог лишь тот, кто сам не тянул пропитанной соленым потом и не менее соленой кровью казачьей лямки.
Проехав немного дальше – эта роскошная десятиполосная дорога доходила прямо до центра города, до международного аэропорта, где разворачивалась к югу, к порту Ум-Каср – князь свернул в сторону жилого района Субхайя, где должна была ждать его Руфь.
Руфь…
Его отношения с Руфью были скандальные – верней, могли бы быть таковыми, если бы он афишировал их. Князь по крови, представитель древнейшего рода, офицер – и еврейка, мало того – еще и террористка. Этого набора было бы достаточно для того, чтобы его сослали в какую-нибудь глушь, в самый заштатный пехотный полк, а три четверти его друзей и знакомых при встрече не подали бы ему руки. Несмотря на то что на дворе был уже двадцать первый век – сообщество офицеров-гвардейцев было крайне консервативно, и скандальные мезальянсы не приветствовало. А то, что Руфь была еще и членом Хаганы – вообще ставило ее вне закона.
Что же касается Хаганы, то Руфь в нее вступила вполне осознанно, правда Голицын считал, что это произошло по юношеской глупости, а сама Руфь – считала это чувством патриотизма. Из всех террористических организаций мира Хагана была самой нетипичной, неправильной – создававшаяся как орудие для борьбы за восстановление исчезнувшего де тысячи лет назад еврейского государства, она постепенно переключилась на более насущные нужды – на защиту евреев от посягательств черносотенцев и арабских экстремистов. При этом само движение было расколото на несколько яростно враждовавших друг с другом частей – одни придерживались коммунистических взглядов, другие анархистских, третьи националистических, четвертые антигосударственных. Государство в свою очередь жестоко боролось с Хаганой, хотя она и не представляла такой опасности как исламское террористическое подполье, и даже могла оказать какую-то помощь в борьбе с ним. Просто все хорошо помнили, как в начале века евреи-коммунисты, снюхавшись с международным еврейским капиталом (Шифф, Кун, Лееб) едва не погубили Россию.
Им просто было хорошо вместе, в минуты их редких встреч, и то что у их связи не было никакого будущего делало эти чувства еще острее. Когда они встречались – они не говорили о политике, потому что знали что к общему не придут и закончится все скандалом. Во время этих редких встреч им достаточно было любви.
Он зазевался и даже не заметил, как все произошло. Он уже искал место, где бы припарковать свою громоздкую бронированную машину, когда впереди с визгом затормозили два неприметных белых седана и сразу несколько человек бросились в толпу как гончие, почуявшие запах крови. Еще одна машина перекрыла одну из полос движения, кто-то резко затормозил, послышался гулкий стук и хруст сминаемого металла… он сразу все понял, и за кем пришли, и что будет дальше. Сделать он ничего не мог, только навредил бы – в душе еще теплилась надежда, что это какая-то ошибка, что ее просто проверят и отпустят, что все можно будет повторить в другом месте и в другое время. Но он знал, что никакая это не ошибка, что они пришли за ней, пришли именно сюда, в маленькую подвальную чайхану, где они бывали уже дважды, и теперь они попытаются взять его. А сдаваться им нельзя – он знал, что современные методы дознания не оставляют места мужественному молчанию.
Крякнув сиреной, еще один внедорожник, уже полицейский, выкатился перед ним, пытаясь остановить его, но он нажал на газ, запас под педалью еще был – и Тур вырвался вперед, гулко стукнув бортом полицейскую машину.
Теперь – точно все. Маски сброшены.
Газанув, он попытался прорваться – но поток впереди уже густел, перемигивался стоп-сигналами – перекрывали движение. Отчаянно вывернув руль и своротив капот какой-то не к меру шустрой легковушке, он вывернул влево, на тротуар, люди разбегались от огромного, обезумевшего, ревущего мотором монстра, он свернул в сторону и выкатился в какой-то проулок. Тупик? Нет, сквозной – и то дело…
Материалы. Надо избавиться от материалов, пока не поздно, если тому суждено произойти – пусть лучше они гадают, что у него было, и что он успел передать, и кому. С этой мыслью он достал небольшую, в стальном корпусе флэш-карту, зажал ее в руке и, выворачивая на улицу, параллельную реке Шатт аль-Араб, на набережную – он размахнулся и бросил ее под колеса идущим сплошным потоком машинам.
