Эдуард Тополь - Лобное место. Роман с будущим
– Стоп! Снято! – сказал Верховский. – Готовьте хитон с кровью…
Ну, и так далее – весь эпизод был снят за полтора часа без всяких новых происшествий.
Но как только съемка кончилась, мы, конечно, обступили Варуева, Безлукова и актера-легионера.
– Кто там был? Кого вы видели? С кем вы говорили?
– Потом, потом! – отмахнулся Варуев. – Я тороплюсь…
И тараном прошел сквозь нас к выходу из павильона. А следом за ним, тоже отмахиваясь, пряча глаза и ссылаясь на спешку, сбежали гениальный Безлуков и актер, игравший легионера. Мы, конечно, кинулись к Акимову:
– Но ты-то хоть скажешь, что было в первом дубле?
– Завтра, – сказал Сергей. – Завтра проявят пленку, и всё увидите сами.
4
Но когда назавтра мосфильмовская кинолаборатория сообщила, что кассета с пленкой, на которой был снят разговор Варуева с призраком, отнявшим бич, оказалась засвеченной, я пошел искать Акимова. Это было непросто, территория «Мосфильма» на Воробьевых горах огромна – четырехэтажный главный корпус, пятиэтажный производственный, съемочные павильоны, «Декорстрой», два корпуса звукозаписи, натурные декорации старой Москвы, монтажные… И в каждом есть, конечно, свое кафе, где можно «хлопнуть», «дернуть» и «принять на грудь».
Но в «Чистом небе» Акимова не оказалось, в кафе «Зимний сад» тоже, а в баре «Софит» Дима-бармен сказал мне по секрету, что час назад Акимов взял у него в долг бутылку коньяка. «А закусь?» – спросил я. «А на закусь у него тем более денег не было», – сказал Дима. Я взял у Димы два яблока, два хачапури и два бумажных стаканчика и отправился в мосфильмовский сад, посаженный еще Александром Довженко в 1934 году. Тогда будущего классика советского кино уволили с Киевской студии, а Иосиф Маневич, редактор «Мосфильма», пригласил его на «Мосфильм», и Довженко своими руками посадил тут сотню яблоневых саженцев, которые разрослись замечательным садом прямо перед главным корпусом. Все мосфильмовские девушки и алкаши любят теперь это место.
Акимова я нашел в глубине сада, под антоновкой и рядом с бетонной Царевной-лягушкой, сидящей на берегу крохотного пруда, вырытого тут Пряхиным по приказу генерального. Посреди пруда журчал фонтан – почти такой же, как в нашей декорации в Пятом павильоне. Стоял жаркий июль, яблони, хоть и с запозданием в этом году, но уже расцвели белой пеной мелких цветов, и Серега, прикрыв глаза бейсболкой, мирно спал в тени яблоневых крон. Спящий под яблоней, он мог бы послужить хорошим натурщиком для монументальной скульптуры Эрнста Неизвестного или Родена. Споловиненная им бутылка дешевого армянского «три звездочки» стояла в траве возле его богатырского плеча.
Я подошел, сел рядом.
– Серега, ты спишь?
Он не реагировал.
Я поставил на землю два бумажных стаканчика, взял бутылку и разлил по ним остаток коньяка. Знакомое бульканье тут же разбудило Сергея, он поднял козырек бейсболки и удивленно скосил глаза в мою сторону.
– А, это ты…
Я протянул ему хачапури:
– Держи. Ешь, пока горячее.
Сергей потянул носом запах хачапури, крякнул и сел в траве.
Судя по его румяному виду, я предположил, что он проспал минут сорок и почти протрезвел.
Мы съели по хачапури, допили коньяк и стали закусывать яблоками. Я сказал:
– О’кей, зачем ты засветил эту кассету?
Акимов посмотрел на меня:
– Я не…
– Не трынди! – перебил я. – На этой кассете был снят разговор Варуева с призраком. И ты, я видел, наехал на него трансфокатором до предела. Кто это был? Та самая девка?
Где-то вдали, за деревьями и мосфильмовским забором мягко шуршал поток машин по улице Косыгина. Акимов дожевал яблоко, взял пустую бутылку армянского и отжал из нее в свой стакан последние капли. Выпил, отер губы.
– Ладно, – сказал он. – Забожись, что никому!
Я приставил к верхним зубам ноготь большого пальца и резко отдернул в сторону:
– Гад буду!
Акимов усмехнулся:
– Нет. Тремя лысыми.
Клясться тремя лысыми – старинная вгиковская традиция, уходящая корнями в доисторическую эпоху Михаила Ромма, Сергея Герасимова и Льва Кулешова.
– Клянусь Говорухиным, Миндадзе и Мессерером, – сказал я.
Акимов удовлетворенно хмыкнул, потом глубоко вздохнул.
– Ладно, тебе скажу, но ты все равно не поверишь.
– Ну?
– Это Горбаневская.
– Кто-кто? – переспросил я.
– Наталья Горбаневская. Знаешь такую?
Я скорчил пренебрежительную гримасу. Наталья Горбаневская, известная антисоветчица и диссидентка семидесятых годов, еще в прошлом году умерла в Париже, и я хорошо помнил, как наша либеральная пресса писала, что на ее похоронах были послы Польши и Чехии, а от России не было никого. Чтобы спустя год после смерти она слонялась по мосфильмовским павильонам с солдатским одеялом на плечах? Конечно, Акимову давно пора бросать пить, иначе…
– Я же сказал: ты не поверишь, – перебил мои мысли Сергей. – Может, еще сбегаешь в «Софит»? Я отдам из получки.
– Если ты допился до Горбаневской, то бежать уже нужно в другое место.
– Ага… – Сергей пожевал губами и внимательно посмотрел на бетонную Царевну-лягушку. – Но там я уже был.
– Где ты был?
– У «Ганнушкина». Мы же там психушку снимали, ну – палату Бездомного. Забыл?
Я помнил, конечно. Но «палату Бездомного» с видом на Яузу и Оленьи пруды в психбольнице имени П. Ганнушкина мы снимали месяц назад, при чем тут вчерашнее появление призрака на «Мосфильме»?
Акимов упредил мой вопрос. Забросив обе руки за голову, он сцепил там пальцы и всей мощной фигурой откинулся назад, лег спиной в траву. А потом, глядя в небо, сообщил:
– Слушай и не перебивай. Вчера, когда я увидел ее в кадре, я сам испугался. Решил, что упился до чертиков, и сразу после съемки поехал к Свиридову. Помнишь Свиридова?
– Еще бы…
Когда Аскольду Свиридову, академику и звезде нашей психиатрии, позвонили с «Мосфильма» насчет съемок в его психбольнице, он не только тут же согласился, но даже предложил свой кабинет, а всё потому, что, как оказалось, он чуть ли не наизусть знает великий роман Булгакова. Больше того – этого Свиридова мы, вообще, едва не сняли в роли доктора, который принимает Ивана Бездомного и лечит Мастера, так он похож на врача-психиатра, описанного Булгаковым. Но от актерской карьеры Свиридов отказался, сославшись на то, что «коллеги не поймут», зато втихую отвел меня в архив своей психбольницы и показал стенограммы бесед врачей с Чикатило и другими знаменитыми психами. То есть во время съемок у нас с этим Свиридовым установились почти приятельские отношения. Но чтобы алкаш Акимов сам, по своему почину отправился к нему за психиатрической помощью – это он должен был очень сильно испугаться.
– И что тебе поставил Свиридов? Какой диагноз? – как бы в шутку спросил я у Сергея.
Поскольку Ивану Бездомному, гонявшемуся по Москве за призраком «консультанта» Воланда и привезенному в психушку из ресторана «Дома Грибоедова», булгаковский врач присвоил шизофрению и галлюцинации на почве алкоголизма, я не сомневался в аналогичном диагнозе у Сереги.
– Какой, какой! – передразнил меня Акимов. – Если Свиридов меня отпустил, значит, я не псих. Да, пить нельзя, это и ежу ясно. Но все тесты я прошел, руки не дрожат, в глазах не рябит, и речь, как ты видишь, связная. А самое главное, после Свиридова я поехал к Ярвашу в театр, и сразу после его спектакля мы с ним так надрались, что ночью завалились к Безлукову. И что ты думаешь? Ваня показал нам ее в Интернете!
– Кого он вам показал?
Но Акимов как будто не слышал моего вопроса.
– Может, ты все-таки сбегаешь еще за бутылкой? Я отдам…
– Кого вам показал Безлуков? – жестко перебил я.
Акимов снова вздохнул глубоко и разочарованно.
– Понимаешь, – проговорил он, глядя в раскаленное небо, – когда мы к нему приехали, он сидел в Интернете и смотрел «Диссиденты» и «Они выбрали свободу». Ты видел эти фильмы?
Честно говоря, снятые двадцать лет назад, еще в горячке лихих девяностых, документальные фильмы об академике Сахарове, Буковском, Марченко и других диссидентах, я, конечно, видел, но – как бы это сказать? – вовсе не хранил в памяти. И кем среди них была эта Наталья Горбаневская, помнил крайне смутно.
Но Акимов и тут опередил меня:
– Ладно, не парься, мозги сломаешь. Двадцать пятого августа шестьдесят восьмого года Горбаневская и еще семь человек вышли на Красную площадь с плакатами против ввода советских танков в Чехословакию. Конечно, их тут же арестовали, избили и посадили. А Горбаневскую, поскольку она пришла на площадь с грудным ребенком, бросили в психушку. В семьдесят пятом, когда ее выпустили, она уехала в Париж, писала антисоветские книги и статьи и умерла в прошлом году, похоронена на Пер-Лашез. То есть надо быть полным психом, чтобы говорить, что она ожила и ходит по «Мосфильму». Но ее видел не только я…
