Джон Бэррон - Операция «Соло»: Агент ФБР в Кремле
ФБР немедленно ее арестовало. Чтобы оградить Морриса, пустили слух о проницательности следователей и сыщиков. В штаб-квартире чувствовали свою вину за то, что результат, полученный Моррисом, приписали другим, и предложили выплатить Моррису денежную премию. В Чикаго Бойлу сказали: «Назовите сумму, мы заплатим». Бойл возмутился и заявил, что Моррис работает не за деньги. Он обидится, узнав, что к нему относятся как к корыстолюбивому доносчику, и его больше устроит короткое письмо от директора Дж. Эдгара Гувера.
В управлении были непреклонны. Выследив Анджелу Дэвис, Моррис сэкономил правительству миллионы долларов и заслужил награду.[2]
Специальный агент из Чикаго, Бойл, Моррис и Ева сидели вокруг большого стола в задней комнате секретного офиса ФБР и обсуждали проведенную операцию. После поздравлений спецагент начал выкладывать на стол одну за другой стодолларовые купюры. Моррис сердито взглянул на Бойла, оттолкнул деньги и отодвинул свой стул в сторону, чтобы быть от них подальше. Не говоря ни слова, он вместе с Бойлом проводил спецагента до двери комнаты. Когда они вернулись, денег — 10 000 долларов — уже не было, их забрала Ева.
Бойл с женой усыновили шестерых детей из католического приюта в Чикаго, в том числе двоих чернокожих. Моррис знал, что Бойл активно помогает приюту. Придя в следующий раз в офис, Бойл обнаружил на столе адресованный ему конверт. Внутри был чек на 10 000 долларов, выписанный на имя этого католического заведения.
В досье ЦРУ можно найти и другие сведения о презрении Морриса к деньгам и о мотивах этого презрения. Пока ФБР держало ЦРУ в неведении относительно своего источника информации, передавая полученные Моррисом сведения, оно всякий раз начинало сообщения словами: «Источник, ранее передававший достоверную информацию, рекомендует…» Однако оценки ЦРУ и последующие подтверждения сообщений, зачастую вызывавших сомнения, показывали, что они исходят от кого-то чрезвычайно близкого к коммунистическому руководству, а может быть, даже и от самих руководителей.
В конце концов ЦРУ попыталось купить контроль над операцией или принять в ней участие, не понимая точно, что же происходит. Представителям ФБР предложили любые деньги — сумма не имела значения — в обмен «за частичный контроль» над операцией. Им также пообещали платить главному агенту для начала 250 000 долларов в год, не облагаемых налогом.
ФБР не хотело продавать «фамильные драгоценности», как выразился Бойл, но чувствовало себя обязанным передать это предложение Моррису. ФБР платило ему не много, и большую часть этих денег он тратил на оперативные нужды. Для того чтобы начать зарабатывать четверть миллиона в год, ему просто пришлось бы продолжать делать свою работу.
Моррису понадобилось тридцать секунд, чтобы категорически отвергнуть это предложение. Он был предан ФБР.
— Есть люди, которые посвятили себя этой работе, поскольку верят в Бюро и в нашу страну, а не потому что им нужны деньги.
Этот идеализм заставлял Морриса рисковать здоровьем и жизнью, терпеть всяческие неудобства. Хотя они с Евой были людьми состоятельными, они сами мыли полы и туалет в своем доме, потому что Моррис считал небезопасным держать прислугу. Однажды, когда после возвращения из Москвы больной и измученный Моррис прибыл к Гэсу Холлу, тот затащил его в свой дом на Лонг-Айленде и подбил перекопать весь сад. Моррис не отличался крепким телосложением, но воля у него была железная.
Официантка прервала Фокса и Бойла, спросив, не хотят ли они заказать обед. Они заказали еще мартини, продолжая вспоминать.[3]
Когда Бойл впервые узнал, что Гэс Холл обращается к Моррису как к своему «государственному секретарю», он решил было, что это шутка. Но Моррис уверил его в абсолютной серьезности Холла.
— Для тебя это звучит смешно. Но если бы ты думал так, как они, этот титул показался бы вполне логичным. Главное — научиться думать так, как они.
Моррис стал гениальным шпионом благодаря своей замечательной способности думать так, как думали Советы, используя их представления и мифы. Многие годы он с успехом пользовался советскими иллюзиями в отношении американской коммунистической партии.
В соответствии с советской интерпретацией Маркса и Ленина, законы истории предвещали, что американская коммунистическая партия в конце концов станет правящей партией Соединенных Штатов. Поэтому в Советском Союзе эту партию считали будущим правительством США, «временно находящимся не у власти», — именно ей в конечном счете предопределено взять власть в свои руки. Такие представления были, разумеется, беспочвенны. Но если бы в Советском Союзе отреклись от догм, признали ошибочность учения Маркса и Ленина, чем бы они тогда могли оправдать свое пребывание у власти? Из-за того, что в Союзе держались за нелепые догмы, такого невежду, как Гэс, продолжали титуловать «президентом», а Морриса — «государственным секретарем» теневого правительства.
Моррис понимал, что в Союзе ценили и поддерживали американскую компартию, потому что там переоценивали ее влияние и ошибочно надеялись, что в 60-е и 70-е годы она сумеет повторить свои успехи 30-х годов. Поскольку компартия горячо поддерживала антивоенное движение, в Советском Союзе решили, что она станет его главным вдохновителем и организатором. То же самое происходило и с другими движениями или демонстрациями. Если партия и некоммунисты в чем-то добивались согласия и делали общее дело, в Москве все успехи приписывали компартии. Ни Холл, ни Моррис никогда никому в Москве не говорили: «Да, мы приняли участие в этих мероприятиях, но наша роль относительно невелика». И люди в Москве, ответственные за руководство партией, получали возможность преувеличивать ее вес и результаты своих трудов.
Зная советскую точку зрения о Компартии США и о нем самом, Моррис продолжал играть роль государственного секретаря или министра иностранных дел страны — сателлита Советов. Так он регулярно вел дела с советскими руководителями и даже обращался к большинству из них по имени.
Фокс с Бойлом согласились, что Моррису не удалось бы совершить многое из того, что он сделал, если бы не нестандартные действия со стороны ФБР.
Они никогда не знали имен ответственных исполнителей, но кто-то в штаб-квартире разрабатывал сценарий будущей операции задолго до ее начала.
В 1958 году Моррис вернулся из Москвы и Пекина с ошеломляющими сведениями, полученными от Никиты Хрущева, Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая. В ФБР признали, что теперь операция получила необыкновенные перспективы. До сих пор чикагские и нью-йоркские службы принимали и осуществляли все решения по операции «Соло» без одобрения или советов из центра. В Вашингтоне возник естественный вопрос: не должен ли центр в связи с неожиданно раскрывшимися новыми возможностями взять на себя прямое руководство операцией?
По сведениям ФБР, решающим стало следующее соображение: Нью-Йорк и Чикаго начали эту операцию. В Чикаго предвидели, куда она может привести, когда еще никто и не думал, что она может зайти так далеко. Нью-Йорк и Чикаго понимали, что делают, и всегда поступали правильно. Так зачем же их подменять? Если игроки ведут в счете, зачем отбирать у них мяч? Нужно дать Чикаго и Нью-Йорку играть самим. В случае необходимости всегда можно направить их усилия в нужное русло.
Решение ФБР не менять выигрышную стратегию и тактику имело важные последствия. Это позволило нью-йоркскому агенту Александру С. Берлинсону оставаться участником этой операции двадцать четыре года. Уолтеру Бойлу — двадцать лет, Джону Лэнтри — четырнадцать, а Карлу Фрейману — тринадцать. Ни до, ни после этого случая ФБР не оставляло так долго неизменным состав участников одной операции.
В результате чикагские и нью-йоркские службы приобрели уникальные знания и опыт, а также возможность интуитивно принимать правильные решения и видеть суть проблем. Бойл многое узнал о Борисе Пономареве и Михаиле Суслове, двух высокопоставленных советских руководителях, с которыми Моррис чаще других имел дело в Москве. Благодаря Моррису он мог даже представить выражения их лиц. Лэнтри в Нью-Йорке настолько изучил сотрудников КГБ, работавших с Джеком Чайлдсом, что знал даже, какие сорта макарон предпочитают их жены.
Опыт подсказывал Моррису и Джеку, что можно полагаться на своих давних партнеров из ФБР, с которыми они были накоротке. Среди тех, кого Ева называла «нашей маленькой американской командой», царило удивительное единодушие. Иногда люди из штаб-квартиры, не игравшие решающей роли в операции, обвиняли Бойла и Лэнтри, что они слишком близки со своими подопечными. Но тех немногих, кто действительно знал, кому же именно адресованы все эти восторженные отзывы из Белого Дома, ЦРУ, Государственного департамента и министерства обороны, такие упреки не трогали.
