Чингиз Абдуллаев - Рандеву с Валтасаром
Конечно, мы все возмущались, конечно, многим не понравилось его предложение. Но он сидел и ждал, когда мы к нему приползем. И тогда он начнет свое настоящее расследование. Но у него не вышло и на этот раз.
Поезд сильно дернулся и остановился. И все посыпались из вагонов. Я видел, как выходил Дронго. Наверное, он подобного не ожидал. Они вместе с Пацохой подошли к погибшему и долго стояли у его тела, о чем-то переговариваясь. Похоже, оба были ошеломлены таким развитием событий.
Потом полиция еще долго не разрешала нам продолжить движение. Конечно, Темелис был неплохой человек, но ужасный болтун. Я думаю, все заметили его дурацкие намеки насчет того, что каждый может зайти к другу и оказаться под подозрением. И кто его тянул за язык? Впрочем, за все эти годы я убедился в одном — каждый человек сам выбирает свою судьбу.
Я видел, как Дронго вернулся в вагон и собрал все записные книжки. Кажется, они его больше не интересовали. Томас Вольфарт ходил мрачный и злой. Больше всего на свете он боится, что «Литературный экспресс» не сможет продолжить свое движение. А ведь на это мероприятие запланировано пятнадцать миллионов марок. Представляете, какие огромные деньги окажутся выброшенными на ветер! В общем, полиция разрешила нам продолжить путешествие часа через два. Все сошлись на том, что Темелис сам сломал ручку и почему-то вывалился из поезда. Полицейские даже решили проверить его на наличие алкоголя в крови. Думаю, при желании они его наверняка найдут. Ведь он пил пиво за обедом и никогда не был особенным аскетом.
Мы прибыли в Дортмунд в подавленном настроении. Правда, в городе состоялась грандиозная встреча, нас встречали таким своеобразным джаз-бандом, который сопровождал нас до центральной библиотеки, находившейся недалеко от вокзала. Бургомистр Дортмунда предложил нам помолиться за погибшего, он вообще оказался набожным человеком. Я смотрел по сторонам, пока все молились. Дронго сидел на своем месте, о чем-то размышляя. Но когда молитва закончилась и бургомистр начал читать свое приветствие, Дронго поднялся и вышел из здания. Правда, не один. Перед ним вышли двое литовцев, которые были вместе с нами в ресторане. Кажется, Эужений и Геркус. Дронго последовал за ними. Они перешли дорогу и оказались у отеля «Астон Сюит», в котором нам были зарезервированы номера. Вы не поверите, но для каждого из ста сорока человек был зарезервирован специальный номер-сюит. Это две большие комнаты со специальной стойкой бара, двумя телевизорами, двуспальной кроватью, диваном, большой ванной комнатой, со всеми удобствами, включая даже мини-бар и микроволновую печь.
Вот в таком отеле мы все оказались. Я прошел в свой номер, сел на диван и закрыл глаза. Нужно было подождать немного, пока в отель не привезут наши чемоданы. Я вспомнил о сегодняшней неудаче Дронго и улыбнулся. Я люблю, когда он проигрывает. Мне нравится, когда ему плохо.
ДОРТМУНД. 19 ИЮНЯ
Дронго почти не спал в эту ночь. Он сделал схему, обозначив, кто где сидел в ресторане, и пытался вспомнить состоявшийся разговор в мельчайших деталях, чтобы восстановить его буквально по минутам. Утром позвонил Михаил Мураев. Они собирались в сауну, и он приглашал Дронго пойти вместе с ними.
— Мы будем ждать вас в сауне до обеда, — сообщил Мураев, — в другое время она будет занята.
— Обязательно приду, — пообещал Дронго.
Он положил трубку и снова вернулся к схеме. И начал намечать интересующие его вопросы, чтобы задать их тем, кого он выделил в своем списке.
К двенадцати часам он отправился в сауну, расположенную на девятом этаже. Мураев и Харламов уже стояли под душем. Рядом находился представитель российской делегации — Кязим Оруджев. Только в большом интернациональном государстве мог появиться подобный человек, у которого отец был православным азербайджанцем, а мать — полукитаянкой, полубелоруской. У Оруджева было круглое лицо, редкие седеющие волосы, узкие глаза, прямой славянский нос. Словом, каждый из его предков наложил своеобразный отпечаток на его внешность. Оруджев был разносторонне образован, знал несколько иностранных языков, в том числе английский и испанский, прожил очень интересную жизнь и был человеком коммуникабельным и спокойным.
— Вовремя пришел, — кивнул Оруджев, — через полчаса здесь появятся итальянские и немецкие журналисты. Иди быстрее в душ, я уже включил сауну.
Дронго медленно разделся и прошел под душ. Неожиданно он увидел, что Мураев недоуменно смотрит на его грудь.
— Что это у вас? — спросил он. — Вы были ранены?
Дронго смутился. Он забыл, что вода делает более четким шрам на его груди — эту рану он в свое время получил от Луизы Шернер. Он невольно отвернулся.
— Это случайно, — сказал он. — просто не рассчитал, когда прыгал с вышки.
— Как это — не рассчитал? — удивился Мураев. — Этот след не от падения с вышки. Вы были ранены?
— Не помню, — сказал Дронго, — наверное, был.
— Не хотите говорить, — понял Мураев.
— Не хочу, Михаил Николаевич. О чем говорить? Страна, которую я защищал, канула в лету, все идеалы оказались ни к черту. Иногда я кажусь себе динозавром. Слишком много личного осталось в другой жизни.
— Понимаю. — тяжело кивнул Мураев, — я сам не люблю вспоминать прошлую жизнь. Извините, если я вас обидел. Про вас столько рассказывают разных легенд. Говорят, что вы тот самый Дронго, которого знает вся Европа.
— Это обычное преувеличение.
Дронго встал под душ и закрыл глаза. Он вошел в сауну позже остальных. Может, поэтому он остался в ней чуть дольше обычного. Потом был долгий перерыв, когда они отдыхали на веранде. Оруджев и Харламов вернулись в сауну, а Дронго все еще сидел рядом с Мураевым.
— Вы знаете, — сказал Михаил Николаевич. — я ведь тоже не всегда принимал перемены, которые происходили в нашей жизни. И со многим был не согласен. Несколько лет назад меня выдвинули на государственную премию, и я был абсолютно убежден, что не получу ее. И знаете почему? Я нелицеприятно высказывался про нашего бывшего президента. Но, к моему огромному удивлению, премию мне дали. Очевидно, люди, которые меня представляли на премию, не читали моих книг.
— Так иногда бывает. — согласился Дронго, — но из-за этого вы не стали менять свои взгляды.
— Нет уж, увольте, — нахмурился Мураев. — мне за шестьдесят, и в моем возрасте как-то неприлично их менять.
— А я считаю, что это неприлично и в сорок, — вздохнул Дронго, — хотя Лоуэлл полагал, что не меняют своих взглядов только покойники и дураки.
— Он был неправ, этот ваш Лоуэлл, — в сердцах сказал Мураев, поднимаясь со скамьи и направляясь в сауну.
Дронго остался сидеть на скамье. Он долго сидел с закрытыми глазами. Даже когда Мураев и два его товарища вышли из сауны и отправились в душ, чтобы затем переодеться и спуститься вниз, Дронго продолжал сидеть на скамье. Потом он тяжело поднялся и направился в сауну. Выходивший из душа немец с возмущением оглядел Дронго. Тот понял, чем был возмущен немец: у дверей сауны висела надпись, запрещавшая входить туда в купальных костюмах. Дронго вздохнул и, сняв плавки, вошел в сауну. Он постелил полотенце, лег на спину и закрыл глаза.
Но его одиночество длилось недолго. Неожиданно перед стеклянной дверью появились две немецкие журналистки.
— Только этого не хватало, — пробормотал Дронго, чуть приподнимаясь.
Немки спокойно разделись и вошли в сауну. Одна из них расстелила полотенце и легла рядом с Дронго. Другая оказалась на нижней полке. Та, что лежала на нижней полке, взглянула на Дронго и отвернулась, словно здесь никого не было. Он быстро отвел глаза.
«Интересная ситуация, — с некоторым смущением подумал он. — Никогда не попадал в более дурацкое положение».
Встать и уйти было невозможно. Он почувствовал смущение и перевернулся на живот. Но долго лежать в таком положении тоже не смог. Его тело реагировало на присутствие двух голых молодых женщин, и ему было неловко, что он вел себя не совсем адекватно.
Немка, лежавшая рядом, с интересом посмотрела на него, не понимая, почему он так нервничает. В этот момент за дверью показалась итальянская журналистка — высокая черноволосая женщина с крупной грудью, широкими бедрами и узкой талией. Она медленно раздевалась за дверью перед тем как войти в сауну.
«Кажется, пора уходить», — подумал Дронго, и без того чувствовавший себя неловко. Он пытался лечь на живот, но полотенце уже нагрелось, и он каждый раз с проклятиями переворачивался на спину, стараясь не смотреть в сторону немок, насмешливо наблюдавших за ним.
Итальянка вошла в сауну. Он заставил себя смотреть в потолок, чтобы не видеть раздетую женщину. В накаленном воздухе сауны он чувствовал себя скованно. Вошедшая обнаружила, что нижняя полка занята. Очевидно, она любила париться: расстелив полотенце на полке рядом с теми, где находились Дронго и немецкая журналистка, она заняла ее.
