Рина Хаустова - Дело об убийстве Распутина

— Владимир Митрофанович, вот видите, как ошибались вы, когда решили, что ваш сообщник Юсупов невменяем? Нет, он был вполне вменяем и оказался на месте убийства в нужный момент и даже сумел успокоить городового… сумел все очень логично объяснить, всех умиротворить и успокоить. Как вы теперь можете видеть, в оценке состояния Юсупова как «невменяемого» вы ошиблись. Фатальная вышла ошибочка! И эта ошибка стоила очень дорогого всей вашей честной компании. А что же вы? Где были вы в тот момент, когда Маленький успокаивал во дворе городового? Что думали? Что собирались предпринять? Вы ведь, кажется, покинули место преступления всего за несколько мгновений до того, как туда пожаловал Маленький Юсупов? И вы, как и Юсупов, вне всяких сомнений, не менее судорожно думали, как выйти из ужасной ситуации, в которую вы и ваши сообщники попали? Так что же надумали вы?

— Нет, решил я, раз дело пошло не так, как мы рассчитывали сначала, то и дальше должно пойти своим путем. Положим, выстрела Юсупова в комнатах прислуга могла не слышать, но нельзя допустить мысли, чтобы два солдата, сидящие в передней у главного входа, не могли бы услыхать четырех громчайших выстрелов во дворе, и я быстрыми шагами направился к главному подъезду.

— Так вы, стало быть, решили довериться этим двум солдатам? Зачем?

— Медлить было нельзя. Труп лежит у ворот. Каждую минуту он может быть замечен случайным прохожим, и пойдет история… Мне самому не втащить его, ибо сама мысль о возможности прикоснуться к Григорию Распутину вызывала у меня отвращение и гадливое чувство, но медлить было нельзя…

— Так вам мысль о том, что сбегутся на выстрел городовые в голову не пришла? Вы опасались, что тело может заметить случайный прохожий? И вы решили убрать тело с помощью этих солдат? И как же вы им это приказали?

— «Ребята, — обратился я к ним, — я убил…» При этих словах они как-то вплотную придвинулись ко мне, как бы желая меня схватить. «…Я убил, — повторил я, — убил Гришку Распутина, врага России и царя». При последних словах один из солдат, взволновавшись до последней степени, бросился меня целовать, а другой молвил:

— Слава богу, давно следовало!

— Так все и было, Владимир Митрофанович? Так-таки и бросились целовать?

— Друзья! — заявил я. — Князь Феликс Феликсович и я надеемся на полное ваше молчание. Вы понимаете, что, раскройся дело, царица нас за это не похвалит. Сумеете ли вы молчать? «Ваше превосходительство! — с укоризной обратились ко мне оба. — Мы русские люди, не извольте сомневаться, выдавать не станем». Я обнял и поцеловал того и другого и попросил их немедленно оттащить труп Распутина от решетки во дворе и втянуть его в маленькую переднюю. Распорядившись этим и узнав, куда пошел Маленький Юсупов, я направился к нему, чтоб его успокоить…

— Один момент, Владимир Митрофанович! Прежде чем вы расскажете, как именно вы успокаивали Маленького, хотелось бы понять, что же, собственно, означает это самое ваше «Я убил!» Согласно тому, что уже установлено абсолютно точно, известно, что это ваше «Я убил!» не соответствует истине. Не вы убили. Или, по крайней мере, не один вы. И однако, вы идете к двум солдатам, которым еще, возможно, предстоит давать показания на суде, и полностью берете всю тяжесть вины на себя одного. «Не мы убили, — говорите вы, а я, именно я убил». И заявляете об этом торопливо… Поспешно. Демонстративно! Почему? И ради кого? В самом деле, ради кого вы, Пуришкевич Владимир Митрофанович, опытный и холодный политик, согласились бы так самоотверженно, или, возможно, так политически расчетливо пожертвовать собой? Интересно хотя бы попытаться себе это представить… Ради Сухотина или Лазаверта? Чепуха! Абсурд! Ради Маленького Юсупова? Какое вам дело до этого Маленького! Да Маленького там и не было! А вот ради будущего Императора… ради будущего императора вы это сделать могли! И с вашей стороны это было очень, очень умно! Молчите? Ну ладно… Натура ваша, к счастью, такова, что жертвовать собой самоотверженно, бескорыстно и тайно вы не способны. Вам непременно надо дать понять, намекнуть. Поэтому соблаговолите просто процитировать нам строфу, с которой вы начали запись в своем дневнике, повествуя о событиях ночи убийства. Она весьма, весьма многозначительна…

— «Чистый, молодой, благородный, царственный юноша, столь близко стоящий к престолу, не может и не должен быть повинным хотя бы и в высокопатриотическом деле, но в деле, связанном с пролитием чьей бы то ни было крови, пусть эта кровь будет и кровью Распутина».

— Не может и не должен быть повинным! Это понятно! Но знаете, в этом эпизоде есть еще одна, очень интересная деталь. Это та поспешность, с которой вы сделали свое признание двум юсуповским привратникам. Вы могли им просто сообщить, что убит Распутин, что вы и князь Феликс надеетесь на их молчание. Вы могли просто попросить их убрать тело со двора. Ведь именно это вам было важно в тот момент — поскорее убрать тело? Зачем этим солдатам непременно нужно знать, что именно вы убили? И знать сейчас, немедленно, именно в эти самые минуты, которые так дороги? Давайте попробуем понять, как вы рассуждали в этот момент. Служивые, думали вы, не могли же не услыхать четырех громчайших выстрелов. Но если предположить, что в момент выстрелов во дворе около решетки находился великий князь Дмитрий Павлович и после того, как, добив Распутина, он поспешно скрылся с места преступления, то солдатики-то не могли же не видеть его машины, которая отъехала от дворца немедленно после выстрелов. Вас, находившегося во дворе, они видеть не могли! И поэтому солдатики эти могли сделать только одно-единственное умозаключение — стрелял Его императорское высочество великий князь Дмитрий Павлович! А поскольку ничего о произошедшем во дворе— про «убитую собаку» и прочие объяснения Маленького Юсупова, данные им городовому, и поскольку собирались привлечь солдатиков к уборке тела, а в этом случае солдатики неминуемо узнали бы, кто именно убит во дворе… и поскольку вам важно было немедленно снять с «царственного юноши» малейшее подозрение в пролитии им крови, — вы и появились так помпезно в парадной и так поспешно сделали свое «чистосердечное признание» этим двум случайным свидетелям… «Я, я убил!» Вот, по-видимому, таков был ваш план, созревший в короткие минуты, пока вы шли по дворцу по направлению к парадной лестнице. Подведем итог. Первое. После того как пришлось кончать с жертвой громко и грязно и все пошло вкривь и вкось, у вас, то есть у вас и у Маленького Юсупова, независимо друг от друга появились два плана выправления катастрофического положения. И эти два плана прямо противоречили один другому. По версии Маленького, никого не убили, кроме какой-то там дворовой собаки, ради которой не стоит поднимать шум, а по вашей версии — убили, да не кого-нибудь, а самого Григория Распутина! Вот эта несогласованность ваших действий и окажется роковой. И второе. Поскольку уже ясно, что во время стрельбы по Распутину во дворе присутствовало третье лицо, то ваш план и план Маленького Юсупова, все эти ваши объяснения городовым и патетические признания солдатам, бросают густую тень подозрения на лицо, присутствие которого у дворца в момент стрельбы по жертве и вы, Владимир Митрофанович, и вы, князь, категорически отрицаете. То есть, на Его императорское высочество великого князя Дмитрия… Царственного Дмитрия. Ну а теперь мы можем проследить, как развивали вы свои планы по спасению положения и к каким результатам это привело. Итак, вы, Владимир Митрофанович, полный уверенности, что Маленький Юсупов совершенно потерялся и полностью «невменяем», отправились на его поиски?

— Я направился к нему, чтобы его успокоить.

— А что поделывали вы, Феликс Феликсович? Помниться, отдав распоряжение убрать тело, вы проследовали во дворец?

— Я быстро направился к дому. Войдя в кабинет, я окликнул Пуришкевича, но его там не оказалось. Мне было не по себе. Я прошел в уборную, чтобы выпить воды. В это время вбежал Пуришкевич.

— И как вы нашли князя, Владимир Митрофанович? Что он делал и как себя чувствовал?

— Я застал его в ярко освещенной уборной, наклонившимся над умывальной чашкой, он держался руками за голову и без конца отплевывался…

— Владимир Митрофанович, вы сообщили князю о своем решении взять на себя ответственность за выстрелы, которыми был убит Распутин? О чем вы говорили с ним?

— «Голубчик! Что с вами, успокойтесь, его уже больше нет! Я с ним покончил! Идем со мной, милый, к вам в кабинет».

— То есть вы ничего Маленькому не сказали и по-прежнему считали, что Маленькому плохо?

— Юсупов, испытывавший, по-видимому, тошноту, посмотрел на меня блуждающим взглядом, но повиновался, и я, обняв его за талию, бережно повел на его половину. Он шел, все время повторяя: «Феликс, Феликс, Феликс…» Очевидно, что-то произошло между ним и Распутиным в те короткие мгновения, когда он спустился к мнимому мертвецу в столовую, и это случившееся сильно запечатлелось в его мозгу.