Александр Маркьянов - Агония 4. Предчувствие беды
— Иди, садись на место. Я еще сам могу пристегнуться…
Тихо щелкнула застежка ремня, пристегивая генерального секретаря к креслу, он повернулся, всматриваясь в проплывающую в иллюминаторе желтую от колосьев землю. Он был здесь совсем недавно, в декабре семьдесят восьмого, тогда его самолет пролетал над заснеженными, унылыми, черно-белыми равнинами, а теперь они желтели, колосились несжатым еще хлебом. Русским хлебом. Это было ближнее Подмосковье, район близ аэропорта Внуково и их старый, подаренный Советским союзом Ил-18 шел на посадку…
— Может, когда то и у нас будет так… — тихо пробормотал генсек, так что его никто не услышал из-за дребезжащего шума моторов. Генеральный секретарь был писателем, и как все писатели — немного мечтателем…
Самолет жестко коснулся бетона взлетной полосы, пассажиров тряхнуло. По громкой связи командир корабля объявил, что можно отстегнуть ремни.
Первый сюрприз ожидал генерального секретаря, когда подогнали трап, и он вышел под теплое, совсем июльское московское солнце. Несколько одинаковых черных Волг и Чайка замерли у трапа, а вот встречать его никто не встречал. Нет, конечно, встречали, какой-то хлыщ в финском костюмчике, мордатый, смахивавший на охранника ждал у трапа с букетом цветов (как женщине, черт возьми!). Но вот тех, кто должен был встречать главу государства и генерального секретаря партии, не было. Ни Ульяновского, ни Суслова, ни кого другого из членов Политбюро, ни Брежнева. Это само по себе — никто не приехал встречать — значило очень многое…
Потом, когда все будет конечно, Амин обвинит Тараки в перерождении. Конечно, часть обвинений будет ложной, а частично в перерождении будет виноват и сам Амин при любом удобном случае певший осанну "учителю". На самом деле Тараки не переродился — к сожалению, он кем был, тем и остался. А кем не был — тем стать не смог. Не смог он стать подлинным лидером в партии и в своей стране. За это ему предстояло жестоко расплатиться, расплатиться той единственной валютой, которая имеет цену на Востоке — своей жизнью и жизнями своих соратников…
Недовольно оглядевшись, Тараки зашагал вниз по ступенькам трапа
— Товарищ Кармаль, товарищ Ульяновский извиняется, что не смог встретить вас… — зачастил встречающий
Ни слова не говоря, Тараки прошел мимо него к раскрытой двери черной, лакированной Чайки. Букет, с которым его приехали встречать перехватил кто-то из делегации…
Как и обычно, по Москве им дали зеленую волну. Промчались быстро, прошло полчаса — и вот уже Чайка, не снижая скорости, промчалась через Боровицкие ворота, парадный вход в средоточие власти огромной коммунистической Империи.
Тараки выбрался из машины через услужливо распахнутую кем-то дверь, молча пошел за сопровождающим. Внизу, на охране сопровождающий предъявил какой-то документ и их сразу пропустили. Тараки уже был в этом здании, и почти сразу понял, куда его ведут. Они сразу, минуя Ульяновского и Суслова с которыми следовало встретиться в первую очередь, чтобы решить рабочие вопросы, шли к кабинету Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева…
В кабинете генерального секретаря Тараки ждали четверо. Пожилой, обстоятельный как бухгалтер Ростислав Александрович Ульяновский, заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС по восточному направлению, невысокий, согбенный, старый Михаил Андреевич Суслов, секретарь ЦК по идеологии, сильно постаревший и осунувшийся. Не было Бориса Николаевича Пономарева, заведующего Международным сектором ЦК КПСС. На своем месте во главе стола сидел Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев, а рядом с Сусловым и Ульяновским сидел еще один человек, которого Тараки видел, но лично не знал. Полноватый, средних лет, в больших очках в роговой оправе — от линз очков глаза казались как будто навыкате. Взгляд… неприятный, немигающий, возможно он такой из-за неудачно подобранных очков…
Брежнев единственный из присутствующих встал навстречу, как это было принято, обнялись и поцеловались. С Ульяновским поздоровались за руку, остальные лишь молча кивнули…
Тараки сел за стол, с одной стороны все стулья были свободными, все советские сидели с левой стороны стола. Рядом молча сел переводчик, советский. Тишину разорвал астматический, задыхающийся, скрипучий голос Суслова.
— Товарищ генеральный секретарь, мы рады видеть вас в Москве в добром здравии…
В голосе Суслова послышалось нечто вроде иронии, возможно, она была связана с тем, что Тараки находился в Москве пролетом из Гаваны, где он участвовал в так называемом "съезде неприсоединившихся государств". Была в те времена такая организация и страны, входившие в нее, на словах не входили ни в один из лагерей, ни в социалистический, ни в капиталистический. Большей частью, "неприсоединившиеся" шли все-таки по пути социализма, но имели серьезные разногласия с Москвой в части либо политики, либо экономики. Ярким примером и лидером "неприсоединившихся" была тогда еще единая Югославия. Когда Тараки собрался полететь в Гавану, многие уговаривали его не делать этого, частично чтобы не дразнить Москву, частично потому что покидать страну и оставлять все хозяйство на Амина было уже опасно. Тараки вопреки уговорам поехал, однако только в качестве наблюдателя, Афганистан в движение "неприсоединившихся" не вступил…
— Я рад приветствовать советских товарищей… — сказал на своем родном языке Тараки, переводчик перевел.
И молчание… Обе стороны не знали, как дальше продолжать разговор.
— Товарищ Нур… — начал Брежнев — ты нас извини, что так встретили, просто вопрос срочный возник. И тебя мы пригласили, чтобы обсудить… нездоровые тенденции, проявляющиеся в последнее время в Афганистане. А тенденции и впрямь нездоровые, мне вот, например товарищ Иванов** докладывал… недавно. Ты послушай его, и обсудим, как дальше быть…
Товарищ Иванов, тот самый, незнакомый, раскрыл лежавшую перед ним красную папку.
— Товарищи — тихим, невзрачным голосом начал он — тенденции которые мы в последнее время отслеживаем в аспектах внутренней политики Афганистана представляются нам все более угрожающими. Так, раскол в Народно-демократической партии Афганистана, на недопустимость которого мы неоднократно указывали Вам, товарищ Тараки, не преодолен до сих пор, более того — он продолжает углубляться. Партийные лидеры Афганистана, вместо того чтобы заниматься партийным и государственным строительством, постоянно ведут различные интриги друг против друга, сознательно раскалывают партию на своих сторонников и противников. Вместо курса на строительство социалистического общества, первого в истории Афганистана, они берут курс на укрепление личной власти. И это в ту пору, когда молодой афганской революции все более серьезно угрожают силы международной реакции, местные феодалы и бывшие королевские чиновники, потерявшие власть над трудовым народом, при активной поддержке извне делают все, чтобы задушить революцию! В то же время, вместо ведения активной разъяснительной работы, вместо единения перед лицом общей опасности афганские товарищи ведут беспринципную междоусобную борьбу, не гнушаясь при этом никакими методами, в том числе организацией убийств!
…
Человек в очках говорил, а Тараки опустил глаза от стыда и гнева, стараясь не смотреть ни на Брежнева, ни на хорошо ему знакомого Ульяновского. Щеки его горели. Как мальчишку отчитывают, право слово.
Когда же Иванов прямо упомянул об имеющейся информации о покушениях и на Амина и на самого Тараки, причем довольно точно описал, как это все должно было произойти, Тараки вздрогнул. Он не знал, что КГБ давно и плотно работает по его стране и имеет хорошие источники, в том числе в его ближайшем окружении. Покушение на Амина он действительно готовил. Не сам, скорее он поддался на уговоры сторонников — вот в этом то и была одна из сторон трагедии этого человека, он легко поддавался на уговоры. Готовили его сторонники, ему только докладывали. Непосредственно покушение готовил Асадулло Сарвари, начальник АГСА и Амину про готовящееся покушение было уже известно. Был и встречный план — Амин должен был подставиться и остаться в живых, а самолет с генеральным секретарем должны были сбить афганские зенитчики охранявшие аэродром. Люди которые должны были стрелять в небронированную Волгу Амина должны были быть взяты живым и признаться во всем. Смешно — но один из трех стрелков был агентом Амина и должен был задержать или ликвидировать остальных, Сарвари не удалось даже подобрать трех людей, чтобы один не оказался агентом Амина. А вот про готовящееся покушение на себя самого Тараки не знал…
— Товарищ Тараки… — перехватил нить разговора Брежнев — мы знаем о той непростой ситуации, которая складывается в вашей стране. Советский союз готов оказать Афганистану помощь в укреплении достижений революции в становлении народного хозяйства страны. Но для нас… — Леонид Ильич пошамкал губами, подбирая слова — видится совершенно недопустимым состояние, в котором сейчас пребывает Народно-демократическая партия Афганистана. Вы лично вы как генеральный секретарь партии обязаны лично сделать все, чтобы остановить раскол должны первым протянуть руку своим партийным товарищам. Без этого, без единения в рядах партии, удержать завоевания революции вы не сможете…
