Том Вулф - Костры амбиций
Неловкие обрывки фраз продолжают вырываться у него изо рта, а мысли мечутся в поисках выхода. Фиск относился к тем замечательно здоровым людям с белой кожей, которые сохраняют нежный персиковый цвет лица с тринадцатилетнего возраста и чуть ли не до тридцати. Сейчас его свежее лицо начинает заливать краска. Он испытывает смущение. Вернее даже, страх. Через несколько секунд ему предстоит заговорить на щекотливую тему о 350000 долларов, если, конечно, разговор не возьмет теперь на себя его напарник-адвокат. Боже Всемогущий! Как он до этого докатился?! После Йейля Фиск еще окончил уортонскую «Школу бизнеса», защитил там магистерскую диссертацию на тему «Количественные аспекты нравственного поведения в капиталоемкой корпорации». А последние три года заведовал внешними связями Нью-Йоркского англиканского прихода, и через него осуществлялась та основательная моральная и финансовая поддержка, которую приход оказывал Преподобному Бэкону и его деятельности. Однако уже в те светлые многообещающие дни два года назад как-то не по душе ему были поездки в этот огромный особняк в Гарлеме. С самого начала его глубокий интеллигентский либерализм стал спотыкаться о тысячу разных мелочей. Взять, например, само это словосочетание «Преподобный Бэкон». Всякому выпускнику Йейля, по крайней мере если он англиканского вероисповедания, очевидно, что «преподобный» — это титул, а вовсе не имя. Как титул «достопочтенный» у судьи или конгрессмена. Можно сказать «достопочтенный Вильям Ренквист», но нельзя просто «Достопочтенный Ренквист». Точно так же можно говорить «преподобный Реджинальд Бэкон», или «преподобный мистер Бэкон», но «Преподобный Бэкон» — невозможно. Невозможно всюду, кроме этого особняка и этой части города Нью-Йорка, где этого человека называли так, как он хотел, а Йейль можно было выбросить из головы. Правду говоря, Преподобный Бэкон производил на Фиска отталкивающее впечатление уже тогда, в первые дни, когда он только и знал, что улыбался. Тогда меж ними царило полное согласие по всем философским и политическим вопросам. И все-таки они были люди принципиально разные. Это — в первые дни. А теперь и подавно. Теперь дни уж скорее, можно сказать, последние.
— …Поэтому, как вы понимаете, Преподобный Бэкон, имеются серьезные сложности, — очень жаль, кстати, что мы о них узнали только теперь, а не тогда же, когда они возникли, — и пока дело с лицензией не уладится… Словом, я не вижу в настоящее время возможности заниматься созданием центра. Я не говорю, что это окончательно, но надо… прежде всего, я полагаю, надо проявить реализм в связи с упомянутыми тремястами пятьюдесятью тысячами долларов. Естественно, ваш совет директоров, в нынешнем его составе, не вправе ничего тратить из этих средств, сначала совет должен быть реорганизован, а это, как я понимаю, приведет в конечном счете к реорганизации всего фонда, на что потребуется время. Возможно, что не так уж и много времени, но какое-то время все же потребуется, и…
Продолжая сражаться с фразами, Фиск покосился на своего спутника, но тот и ухом не вел. Сидел себе в кресле как ни в чем не бывало, голова набок, с таким выражением, будто видит Преподобного Бэкона насквозь и потихоньку, вчуже, про себя, забавляется. Моуди был самый младший сотрудник фирмы «Даннинг-Спонджет и Лич», и его, как новенького, сплавили на работу в епархии, с одной стороны, престижную, а с другой — «непыльную». По пути, в автомобиле, молодой адвокат рассказал Фиску, что тоже учился в Йейле. Играл защитником в футбольной команде. Эти сведения о себе он умудрился сообщить собеседнику по меньшей мере пять раз, пока ехали. В штаб Преподобного Бэкона он вошел вразвалку. Устроился в кресле, откинулся, расслабился. И помалкивает…
— …А пока что, Преподобный Бэкон, — продолжал Эд Фиск, — мы сочли целесообразным, мы обсуждали в совете епархии, и таково общее мнение, не только мое, мы решили, что правильнее всего будет… то есть исключительно в интересах будущего детского центра… потому что мы по-прежнему на все сто процентов — за, в этом отношении совершенно ничего не изменилось… мы сочли, что правильнее всего поместить эти триста пятьдесят тысяч — разумеется, за вычетом суммы, которая истрачена на аренду здания на Сто двадцать девятой улице, — но остальные… сколько?., триста сорок тысяч или меньше?., поместить пока в банк, условно депонировать до того времени, когда вы уладите дело с составом директоров и получите лицензию от Ассоциации, и больше не будет бюрократических препон… а тогда эти средства будут переданы вам и вашему совету директоров, и… ну, в общем, вот и все.
Фиск опять расширил глаза и поднял брови и даже сделал попытку дружески улыбнуться, как бы говоря: «Мы же все заодно, в одной лодке сидим». Оглянулся на Моуди, который по-прежнему молча, незаинтересованно взирал на Преподобного Бэкона. А Преподобный Бэкон и глазом не моргнул, и что-то в его твердом взгляде подсказало Фиску, что лучше с ним больше в гляделки не играть. Он перевел глаза на пальцы Преподобного Бэкона, отбивающие чечетку по столу. Ни слова ответа. Тогда Фиск стал разглядывать предметы на столе. Роскошный кожаный бювар; письменный прибор «Данхилл»: золотые ручка с карандашом на ониксовой подставке; набор пресс-папье и медалей в плексигласовых футлярах, иные — с гравировкой: Преподобному Бэкону от разных общественных организаций; стопка бумаг, придавленная бронзовым грузом в виде вензеля «Эн-би-си ти-ви»; панель селектора с клавишами и огромная пепельница-коробка, кожаная в обрамлении из меди, и медная решетка сверху…
Фиск сидел не поднимая глаз. В вакуум просачивались разные звуки. Над головой, приглушенный толстыми стенами и перекрытиями, играл рояль… Сидящий рядом Моуди, похоже, даже не обратил внимания. Но Фиск мысленно запел под эти полнозвучные аккорды: «Тысячелетнее царство вечности // Будет царством добра и человечности…»
Несколько широких аккордов.
О, Господь наш Всевышний И святое воинство Его!
Еще аккорды. Целый океан созвучий. Она сейчас там, наверху. Поначалу, когда Фиск стал работать в совете епархии и сотрудничать с Преподобным Бэконом, он часто заводил по вечерам у себя в квартире пластинки его матери и подпевал во всю глотку, охваченный восторгом: «Тысячелетнее царррсство вечности!»… спиричуэл, который стал знаменит в исполнении Шерли Сизер. Да, уж он-то разбирался в духовных песнопениях, он, Эдвард Фиск III, выпускник Йейля 80 года. Потом он получил законный доступ к миру черного богатства… Имя Аделы-Бэкон до сих пор еще на слуху. Изо всех организаций, вывески которых прибиты в вестибюле Бэконовского особняка: «Всенародная солидарность», «Церковь Врат Царства», "Коалиция по трудоустройству «Открытые двери», «Стража материнства», «Крестовый поход детей против наркомании», «Антидиффамационная лига Третьего мира», детский центр «Маленький пастырь» и так далее, и тому подобное, — только «Музыкальная корпорация Тысячелетнее Царство Аделы Бэкон» представляет собой нормальное деловое предприятие. Жаль, что ему так и не пришлось толком с ней познакомиться. Она основала «Церковь Врат Царства», во главе которой формально стоит Преподобный Бэкон, но которая теперь уже почти не существует. А сначала руководила ею она, вела службы, вдохновляла пасхальную паству своим потрясающим контральто и бегучими волнами своих широких аккордов — и она же, единолично, была той церковной инстанцией, которая посвятила ее сына Реджи в сан Преподобного. Когда Фиск об этом узнал, он сначала был неприятно поражен. Но впоследствии понял одну великую социологическую истину: на самом деле все религиозные авторитеты — самозванного происхождения. Кто сформулировал догматы веры, по которым был посвящен в сан его шеф, англиканский епископ Нью-Йорка? Моисей, что ли, принес их, высеченные на камне с горы Синайской? Вовсе нет, они несколько столетий назад пригрезились одному англичанину, и множество длиннолицых белокожих мужей согласились считать их священными и неоспоримыми. Просто англиканская вера более старая и окостенелая, чем бэконианская, и пользуется большим уважением в белых кругах.
Но сейчас не до теологии и церковной истории. Сейчас надо выцарапать обратно 350000 долларов.
Стало слышно, как где-то льется вода, открылась и захлопнулась дверца холодильника, засвистела вскипевшая кофеварка. Это означает, что дверь в кухню рядом с приемной приоткрыта. И действительно, из двери выглянул высокий негр в синей рабочей блузе. У этого человека длинная, могучая шея и большая золотая серьга в одном ухе, как у пирата из детской книжки. Вот это — тоже местная особенность: тут всегда поблизости оказываются эти… эти… молодчики. Фиску они уже больше не кажутся романтическими революционерами. Они скорее похожи на… При мысли о том, кто они на самом деле такие, он прячет глаза… Теперь он смотрит в окно за спиной у Бэкона. Окно выходит на задний двор. Еще день в разгаре, но во дворе — зеленоватый полусумрак, это здания, поднявшиеся на окрестных улицах, загораживают свет. Фиску видны стволы трех старых, могучих кленов. Это все, что осталось от некогда вполне зеленого пейзажа, по нью-йоркским меркам, конечно.
