Грэм Грин - Доверенное лицо
Он медленно пересек комнату и подошел к двери с револьвером в руке. Он забыл о нем, как забыл до того о бритве. С решимостью обреченного он открыл дверь.
Это была Роз.
Он медленно выговорил:
— Конечно. Я забыл. Я ведь дал вам адрес? — Он посмотрел мимо нее, как будто ожидая увидеть за ее спиной полицию или Форбса.
Она сказала:
— Я пришла рассказать вам то, что узнала от Форбса.
— О, да-да…
— Вы ведь ничего не натворили? Ничего страшного?
— Нет.
— А револьвер?
— Я думал — это полиция.
Они вошли в комнату и закрыли дверь. Он не спускал глаз с ванной, хотя что толку, — он уже знал, что никогда не выстрелит. Из него, наверное, получился бы неплохой судья, но не палач. Война ожесточает, но не настолько же. Как окольцованная птица, он обречен вечно носить при себе свою средневековую литературу, «Песнь о Роланде», Бернскую рукопись. Она сказала:
— Боже, какой странный у вас вид. Вы удивительно помолодели.
— Усы…
— Конечно. Без них вам гораздо лучше.
— Что сказал Фурт? — нетерпеливо перебил он.
— Они подписали.
— Но это противоречит вашим законам.
— Они ведь не подписали контракт непосредственно с Л. Закон всегда можно обойти. Уголь пойдет через Голландию.
Итак, полный и окончательный крах — он не смог даже застрелить предателя. Она сказала:
— Вам надо уехать. Пока вас не схватила полиция.
Он опустился на диван, свесив руку с револьвером между колен.
— И Форбс тоже подписал?
— Не стоит винить его за это.
Опять он почувствовал странный укол ревности. Она сказала:
— Ему все это не по душе.
— Почему?
— Видите ли, по-своему он честен… В трудные минуты на него можно положиться. Он задумчиво сказал:
— У меня остался последний шанс.
— О чем вы? — Она не спускала испуганных глаз с револьвера.
— Нет, я не об этом. Я говорю о шахтерах. О профсоюзах. Если бы они узнали, кому пойдет этот уголь, может быть, они?..
— Что?
— Что-нибудь предприняли?
— Что они могут? Вы не понимаете, что здесь происходит. Вы никогда не видели шахтерского поселка, когда все шахты закрыты. У вас в стране революция — речи, крики, маханье флагами. А тут… Я побывала с отцом в одном таком поселке. Отец ездил туда вместе с членами королевской комиссии. Я что-то не заметила у шахтеров боевого духа. Иссяк.
— Значит, вас это все-таки волнует?
— Конечно, волнует. Недаром мой дед был…
— Вы знаете кого-нибудь из рабочих?
— Там живет моя старая няня. Она вышла замуж за шахтера. Но отец выплачивает ей пенсию. Ей живется легче, чем другим.
— Для начала и она пригодится.
— Вы все еще не понимаете. Вам нельзя разъезжать по шахтам и произносить речи — через минуту окажетесь за решеткой. Вы в розыске.
— Все равно я не собираюсь сдаваться!
— Послушайте. Пока еще можно попытаться тайно вывезти вас из Англии. Деньги чего-нибудь да стоят. Из маленького порта. Скажем, из Свонси…
Он внимательно посмотрел на нее.
— Вам этого хочется?
— Понимаю ваши намеки, но я предпочитаю живого мужчину, а не покойника или каторжанина. Я и месяца не буду любить вас после вашей смерти. Я не такая. Не могу сохранять верность тому, кого нет рядом. Не то что вы…
Он рассеянно играл револьвером. Она сказала:
— А эту штуку отдайте мне… Не могу спокойно видеть…
Он молча протянул ей револьвер, тем самым первый раз выразив кому-то доверие. Она сказала:
— О господи, от него пахнет дымом. Я так и думала, что что-то произошло. Вы стреляли из него. Вы убили…
— Нет. Я пытался, но ничего не получилось. Я, по всей видимости, жалкий трус. Попал всего лишь в зеркало. Не повезло, понимаете…
— Это случилось, когда я звонила в дверь?
— Да.
— Я слышала, но подумала, что это стрельнула выхлопная труба проезжавшей мимо машины.
Он сказал:
— К счастью, тут никто не знает звука настоящего выстрела.
— А где же этот тип?
— В ванной.
Она распахнула дверь. Мистер К., должно быть, внимательно подслушивал, стоя на коленях. Д. мрачно сострил:
— Знакомьтесь, профессор К.
И тут мистер К. повалился на бок, как-то странно подогнув ноги. Д. сказал:
— Он в обмороке.
Она наклонилась над мистером К., с отвращением заглядывая ему в лицо.
— Вы уверены, что промахнулись?
— К сожалению — промахнулся.
— Потому что он мертв, — сказала она. — Дураку и то ясно.
III
Мистера К. осторожно перетащили на диван, религиозная книжонка касалась его уха. «Бог в свете свечей ожидает вас дома». С красной полоской на переносице от дужки очков К. казался удивительно жалким.
— Его врач считал, что он протянет еще полгода, не больше. И он очень боялся смерти… внезапной… во время урока энтернационо. Они платили ему два шиллинга в час.
— Что будем делать?
— Это ведь всего лишь несчастный случай.
— Он умер, потому что вы стреляли в него, — они могут рассматривать это, как убийство.
— Убийство? С юридической точки зрения?
— Да.
— Это уже второе подозрение — не много ли? Мне бы хотелось, чтобы для разнообразия меня обвинили в настоящем, злодейском, заранее обдуманном убийстве.
— Вы всегда шутите, когда дело касается вас, — сказала она.
— Разве? Как-то не заметил…
Она снова рассердилась. Когда она сердилась, она походила на ребенка, который стучит по полу ногами в бессильном гневе против здравого смысла и авторитета взрослых. В такие моменты он чувствовал к ней безмерную нежность — она и вправду годилась ему в дочери. Она не требовала от него страстной любви.
— Не стойте так, как будто ничего не случилось, — сказала она, — что мы будем делать с ним, с этим?..
Он сказал кротко:
— Я как раз об этом и думал. Сегодня — суббота. Женщина, которой принадлежит эта квартира, оставила записку: «Молока не надо до понедельника». Следовательно, она вернется не раньше завтрашнего вечера. В моем распоряжении двадцать четыре часа. Смогу я попасть на шахты к утру, если сейчас же отправлюсь на вокзал?
— Вас схватят на станции. Вас уже разыскивают. Кроме того, — она говорила с раздражением, — это пустая трата времени. Я говорю вам, что не заметила у них боевого духа. Они просто существуют. Вот и все. Я там родилась. Я знаю те места.
— И все же стоит попытаться.
Она сказала:
— Мне плевать, живы вы или нет, но мне страшно представить себе, как вы будете умирать.
У нее начисто отсутствовало чувство стыда — она говорила и поступала, не сдерживаясь и ничего не скрывая. Он вспомнил, как она шла в тумане по платформе с булочкой в руке. Что ни говори, ее нельзя было не любить. Чем-то они были похожи друг на друга. Обоих швыряла и толкала жизнь — и они сопротивлялись ей с яростью, обоим им не свойственной. Она сказала:
— Я понимаю, что бессмысленно вас уговаривать: «Не делайте этого ради меня» — такое бывает только в романах.
— Отчего же, ради вас я готов на многое.
— Ах, боже, — сказала она, — не притворяйтесь. Оставайтесь честным. Именно за это я вас люблю. Хотя скорее это из-за моих неврозов. Эдипов комплекс и тому подобное…
— Я не притворяюсь.
Он обнял ее, не автоматически, как в прошлый раз. Он ощущал в себе привязанность к ней, нежность — но не физическое желание. Его и не могло быть — он словно вытравил его в себе, став ради своего народа евнухом. Каждый влюбленный — по-своему философ, об этом уж позаботилась природа. Влюбленному положено верить в свет мира, в ценность рождения новой жизни. Противозачаточные средства ничего не изменили. Акт желания остается актом веры, а он веру потерял…
Она больше не сердилась. Она печально спросила:
— Что случилось с вашей женой?
— Ее по ошибке расстреляли.
— Как?
— Спутали с другой заложницей. У них сотни заложников. Когда заложников слишком много, для тюремщиков они все на одно лицо.
Интересно, не кажется ли ей, девушке из мирной Англии, все это странным и диким: он пытается ухаживать за ней, рассказывая о мертвой жене, да еще когда рядом на диване лежит мертвец? Впрочем, ухаживание шло не очень-то успешно — поцелуй выдает слишком многое, его гораздо труднее подделать, чем голос. Его губы, прижатые к ее губам, выражали беспредельную пустоту. Она сказала:
— Как странно — любить человека, которого давно нет на свете.
— Такое бывает со многими. Вы же свою мать…
— Я ее не люблю… — сказала она. — Я незаконнорожденная. Потом, конечно, все скрепили браком. Все вроде бы образовалось. Но как-то противно знать, что ты была в этом мире нежеланной, уже тогда…
Не испытывая глубоких чувств, трудно решить, где любовь и где жалость. Они опять обнялись. Через ее левое плечо он увидел устремленные на него открытые глаза мистера К. Он опустил руки.
