Роберт Ладлэм - Уик-энд

В дверях кухни, наблюдая за их беседой, сутулился Тремьян со стаканом в руке. Таннеру показалось, что он нервничает, не находя себе места.

В гараже Таннер поставил ведро с хлоркой в угол рядом с умывальником. Тут было самое прохладное место. Тремьян спустился по ступенькам.

— Ты мне нужен на минутку.

— Конечно.

Тремьян развернулся боком и скользнул мимо «триумфа».

— Никогда не видел, чтобы ты ездил на нем.

— Терпеть его не могу. Летит так, что чувствуешь себя, словно в лапах собственного убийцы. Садиться в него и вылезать — сущее мучение.

— Ты крупный парень.

— А машинка маленькая.

— Я… я хотел бы сказать, что извиняюсь относительно того дерьма, что тебе наговорил. У меня нет возражений, ты прав. Несколько недель тому назад я погорел на одном деле благодаря репортеру из «Уолл-стрит джорнел». Можешь себе представить! Моя фирма столкнулась с таким противодействием, что решила не рыпаться.

— Свободная пресса или беспристрастный суд? И тут и там чертовски обоснованные аргументы. Так что я не принимаю это на свой счет.

Тремьян облокотился на «триумф».

— Пару часов назад, — осторожно начал он, — Берни спрашивал тебя, не занимаешься ли ты чем-то, смахивающим на ту историю в Сан-Диего, когда зашла речь о среде. Я так ничего и не знаю о ней, если не считать сообщения в газетах…

— В тот раз все было изрядно преувеличено. В порту организовали серию незаконных выплат. На этом держалась целая местная индустрия.

— Ты слишком скромен.

— Да нет. Мне пришлось проделать сложную работу, и я едва не получил за нее Пулитцеровскую премию. Там было положено начало моей карьере.

— Ну хорошо… Ладно, все прекрасно… А теперь давай кончим все эти игры. Ты или твои люди копаете что-то, имеющее ко мне отношение?

— Насколько я знаю, ничего подобного… Это я и сказал Берни: у меня в штате семьдесят с лишним человек, занятых собиранием новостей. И я не могу от каждого требовать ежедневного отчета.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь, чем они занимаются?

— Больше того, — хмыкнул Таннер. — Я всего лишь подписываю счета.

Тремьян оттолкнулся от «триумфа».

— Ладно, пусть будет так… Джинни вернулась минут пятнадцать назад. Я живу с этой девчонкой шестнадцать лет. Я-то ее знаю… Она плакала. Она говорила с тобой и вернулась от тебя в слезах. И я хочу знать, в чем дело?

— Я не могу тебе ответить на это.

— А мне кажется, что тебе лучше бы попытаться ответить! Ты презираешь те деньги, что я зарабатываю, не так ли?..

— Неправда!

— Конечно, так оно и есть! Ты думаешь, я не слышал, что у тебя за спиной говорит Эллис? А теперь ты мне небрежно бросаешь, что, мол, ты только подписываешь счета. Это ты и говорил моей жене? Ты хочешь, чтобы я выяснил все детали у нее? Что тебе надо?

— Возьми себя в руки! Какая муха тебя укусила? Ты становишься параноиком. В этом все дело! Ты об этом хочешь у меня спросить?

— Нет. Нет! Почему она плакала?

— Вот у нее и узнай.

Тремьян повернулся к нему спиной, уперся руками в капот маленькой спортивной машины, и Таннер видел, как тело юриста стали сотрясать спазмы.

— Мы так давно знаем друг друга, но ты никогда не понимал меня… Разве можно выносить приговор, пока не поймешь человека, которого ты судишь.

Вот оно что, подумал Таннер. Тремьян признался. Он — часть «Омеги».

Но, когда Тремьян заговорил снова, с этой мыслью пришлось расстаться.

— Может, я кое в чем и провинился, и знаю это, но я всегда старался руководствоваться законами. Я живу и работаю в этой системе. Мне она может не нравиться, но я уважаю эту систему!

«Стоят ли в гараже подслушивающие устройства?» — подумал Таннер. Если бы люди Фассета только слышали эти слова, сказанные так сокрушенно, с такой горечью. Он посмотрел на подавленного человека, стоящего перед ним.

— Пойдем на кухню. Тебе нужно выпить, да и мне тоже.

Эллис распахнула створки окна в гостиной, чтобы музыка была слышна и тем, кто находился в патио. Теперь все собрались около бассейна. Даже ее муж и Дик Тремьян в конце концов выбрались из-за стола на кухне; они сидели тут минут двадцать, и Эллис подумала: как странно, что они почти не разговаривают.

— Привет, прекрасная леди! — Это был голос Джоя, и Эллис почувствовала, как в ней растет напряжение.

Он предстал перед ней, выйдя из холла; на нем были купальные трусы. В фигуре Джоя было какое-то уродство — рядом с ним прочие предметы, казалось, становились меньше.

— У вас кончился лед, и я позвонил, чтобы нам привезли еще.

— В такое время?

— Это проще, чем если кто-то из нас поедет за ним.

— Кому ты звонил?

— Руди в винный магазин.

— Он же закрыт.

Слегка пошатываясь, Кардоне подошел к ней.

— Я нашел его дома, и он еще не спал… Он мне кое-чем обязан. Я сказал ему, чтобы он доставил пару пакетов со льдом на переднее крыльцо и записал их на мой счет.

— В этом нет необходимости. Я имею в виду оплату.

— Пустяки.

— Прошу тебя. — Она подошла к дивану, чтобы не чувствовать пропитанное джином дыхание Кардоне. Он последовал за ней.

— Ты обдумала то, что я тебе сказал?

— Ты очень любезен, но мы не нуждаемся в чьей-либо помощи.

— Так Джон и сказал?

— Так он может сказать.

— Значит, ты с ним говорила?

— Нет.

Кардоне мягко взял ее за руку. Она инстинктивно попыталась отдернуть руку, но он продолжал держать ее. В его хватке не было враждебности, а только теплота.

— Может, я немного и перебрал, но мне бы хотелось, чтобы ты отнеслась к сказанному мной совершенно серьезно… Я счастливый человек, на самом деле мне все досталось без больших усилий… Честно говоря, порой мне бывает даже не по себе, и я чувствую какую-то свою вину… И кроме того, я обожаю Джонни. Ему принадлежит весь мир, потому что он отдает… Я не могу отдавать так много, я просто беру. Я никого не обижаю, но я только беру… И ты можешь доставить мне удовольствие, если позволишь мне дать… хотя бы для разнообразия.

Он отпустил ее руку, и, поскольку она не ожидала этого, сложилось впечатление, что она намеренно спрятала руку за спину. Она смутилась. И растерялась.

— Почему ты так стараешься что-то дать нам? Что с тобой случилось?

Кардоне тяжело опустился на ручку подлокотника дивана.

— Ну, ты слышала… Сплетни, какие-то слухи, может быть.

— Относительно нас? О нас и о деньгах?

— Что-то вроде.

— Ну, так это неправда. Просто неправда.

— Давай посмотрим на это под другим углом. Три года назад, когда Дик с Джинни и Берни с Лейлой поехали с нами кататься на лыжах в Гештвад, вы с Джонни отказались от поездки. Разве не так?

Эллис моргнула, пытаясь постичь логику Джоя.

— Да, я это помню. Мырешили, что лучше отвезем детей в Нассау.

— Но теперь Джон очень заинтересовался Швейцарией, не так ли? — Джой слегка покачнулся.

— Во всяком случае, если не Швейцарией, то Италией. Может, он заинтересовался Сицилией, очень любопытное место.

— Боюсь, что я тебя просто не понимаю.

Кардоне сполз с подлокотника и выпрямился.

— Мы с тобой слеплены из одного теста, не так ли? Я хочу сказать, что нам не надо обмениваться верительными грамотами, верно?.. Я хочу сказать, что бы там ни было написано в таких верительных грамотах, нам их никто не вручал, не так ли?.. Мы сами, черт возьми, заполнили их, по собственному разумению…

— Мне кажется, это можно счесть за оскорбление.

— Прости, я не хотел никого оскорблять… Просто я хотел быть совершенно честным и столь же честно понять, что ты собой сейчас представляешь… И кем ты была.

— Ты пьян.

— Совершенно верно. Я пьян, и я нервничаю. Паршивое сочетание… Поговори с Джоном. Попроси его повидаться со мной завтра или на следующий день. Скажи ему, чтобы он не волновался из-за Швейцарии или Италии, ладно? Скажи ему, неважно в какой форме, что я совершенно чист и что я люблю людей, которые умеют отдавать и в то же время никого не обижают… И что я за все рассчитаюсь.

Кардоне сделал два шага к Эллис и взял ее за левую руку. Мягко, но настойчиво он поднес ее к губам и, закрыв глаза, поцеловал ладонь. Эллис давно знала, что означают такие поцелуи; в детстве она видела, как то же делали фанатичные «последовательницы» ее отца. Затем Джой повернулся и, запнувшись, вышел в холл.

Отблеск какой-то вспышки за окном привлек ее внимание. Она повернулась. То, что она увидела, заставило ее оцепенеть. На лужайке, не дальше, чем в шести футах от окна, стояла Бетти Кардоне в белом купальнике, на который падали сине-зеленые отсветы воды в бассейне.

Бетти наблюдала сцену между своим мужем и Эллис. Ее взгляд дал Эллис это понять.