Александр Чагай - Каро-Кари
Вначале Бахыт Бахытович увидел Ксана, выходящего из жилого домика. Затем в окошке третьего этажа появился женский силуэт. Офицер безопасности хорошо изучил окна всех квартир и мог безошибочно перечислить их «по принадлежности». Женский силуэт появился в квартире Микаэлы, сомнений быть не могло. Сложить два и два не составляло труда, а тут еще третий момент обозначился, железно указывавший на любовную интрижку секретарши посла и советника из «ближних». Микаэла помахала удалявшемуся Ксану рукой и не отходила от окна, пока тот не завел машину и не выехал за ворота.
Бахыт Бахытович сжал кулаки и чуть не остолбенел от охвативших его гнева и ненависти. Теперь он ненавидел не только Ксана, но и эту мерзкую, двуличную шлюху, которая дразнила его, но не думала позволить насладиться ее телом. Не отказывалась танцевать с ним на посольских вечерах, хихикала, когда он ей нашептывал на ушко нежные предложения, водила его за нос.
Однажды, после каких-то посиделок у посла – то ли провожали старого торгпреда, то ли встречали нового – он, старый дурень, приперся к ней, стоял под дверью и минут пять жал звонок. Ведь предупредил, сказал, чтобы ждала. Ну, отрицательно замотала головой, якобы, она не такая – все они такие, сначала отказываются, а потом, стоит прийти, мигом соглашаются, и оглянуться не успеешь, как трусы стаскивают. Он человек уважаемый, со статусом, фигура, надо понимать, от него многое в посольстве зависит, он бы ей такой режим наибольшего благоприятствования устроил, что ей и не снилось, а она ему козью морду состроила. Распахнула дверь и выкрикнула громко – а ведь в других квартирах могли услышать, это же позор – чтобы вел он себя прилично и шел домой, а если выпил лишку, то она его супруге позвонит, и вместе они его спать уложат. Это ему-то указывать, что прилично, что нет! Это его-то спать укладывать! Нет, такого он не простит этой вертихвостке. А сейчас, когда яснее ясного стало, что она спуталась с этим мерзавцем, он ей все припомнит. И ему тоже.
От душившей Бахыта Бахытовича злобы сердце у него заходило ходуном, он даже немного испугался. «Нервы, – пробормотал себе под нос офицер безопасности, – мне почти шестьдесят, нервы ни к черту. Нельзя так волноваться. Когда имеешь дело с такой публикой, нужно сохранять спокойствие. Иначе ее к порядку не призовешь».
Талдашев посмотрел на черное небо, рассчитывая, что эта картина прибавит ему покоя и безмятежности. Так он постоял минут пять, убеждая себя, что нечего искать проблемы там, где ее нет. Все идет своим чередом, нечего расстраиваться.
Небольшое население колонии спало, горели одинокие фонари. Молчание ночи нарушали лишь вой шакалов, редкие автоматные очереди (стреляли в воздух изнывавшие от безделья охранники) да толстые летучие мыши, бесшумно скользившие по воздуху.
Талдашев поднял воротник меховой куртки, втянул голову в плечи, спасаясь от холода. На термометре, укрепленном на стене административного корпуса – плюс восемь. Для Исламабада – низкая температура. В такую ночь хорошо спать под толстым одеялом, позабыв о тревогах суетного дня. Но в супружескую постель офицер безопасности всегда успеет.
Внезапно ухо Бахыта Бахытовича уловило странные звуки. Вздрогнув от неожиданности, прислушался. Музыка, похоже, что-то из классики… На нее накладывались какие-то фразы, выкрики.
Талдашев был убежден, что он не страдает праздным любопытством, просто по должности ему положено все про всех знать. И он устремился в направлении источника звука. Второй этаж правого крыла административного корпуса, здесь расположены гостевые квартиры, в том числе лучшая из них – представительская. Туда селят самых важных гостей, министров и их заместителей. Однако никаких крупных визитов сейчас не проводилось, высокие представители в посольстве не селились, но звуки доносились именно оттуда, из роскошной гостевой квартиры.
Раздался вполне узнаваемый женский голос:
– Давай, миленький, давай! Еще, еще! О, хорошо! О, какой ты молодец! Давай, еще! Ну же! Тебе нравится, мой мальчик? Ну, скажи – нравится?
Мужской голос был также узнаваем, однако звучал чуть сдавленно, прерываясь мужским сопением и громким дыханием:
– Нравится, Марианна Алексеевна, очень!
Талдашев рысцой подбежал к находившемуся рядом гаражу, у стены которого лежала раздвижная лестница. Несмотря на свои габариты и немалый вес, при желании Бахыт Бахытович мог передвигаться весьма проворно (особенно когда подстегивало любопытство), и подняться на крышу гаража ему не составило труда. Оттуда открывался хороший обзор. Шторы в гостевой квартире были задвинуты неплотно, и офицер безопасности отчетливо увидел то, что происходило внутри. Протер глаза, но зрение не обманывало.
Посреди просторной залы была установлена махина волшебного фонаря. Солистка Ивантеева (алое неглиже, расшитое золотыми драконами) полулежала в мягком кресле и подбадривала Сеню Модестова, который из последних сил вращал барабан древнего механизма. Сеня был разгорячен, пот струился по его физиономии ручьями. Ритмично жал на педали и с ненавистью следил за тем, как движущиеся картины сменяли друг друга на свежеоштукатуренной стене. Похоже, атташе надеялся, что демонстрация раритетного устройства знаменитой артистке приведет к определенному результату, и сейчас терял последнюю надежду. Похоже, ее возбуждал сам процесс слайд-шоу в ретро-варианте, и ни о чем ином она сейчас не помышляла.
– Жми, мальчик! – вскрикивала Ивантеева. – Как мне это нравится! Как меня это заводит!
…Тонированные, расплывчатые изображения. Диапозитивы делались в ту же эпоху, когда был сконструирован и произведен волшебный фонарь – в эпоху Британской империи, которая еще не успела разделиться на независимые государства. Женщины в длинных платьях и шляпках, офицеры в красных мундирах, штатские в аккуратных сюртуках. Они устраивали парады и праздники, играли в крокет, катались на парусных лодках по Инду. Перенесли на эти дикие земли основы своей цивилизации, выстроили заводы, фабрики, города. Вот снимки Фейсалабада – центр города с идеально прямыми улицами воспроизводит рисунок «юнион-джека»: восемь лучей из одной точки. Снова колониальная знать, султаны на шлемах, шпаги и кортики. На лицах – непоколебимая уверенность в будущем мира и своем собственном. Снисходительно поглядывают на туземных слуг, не ведая о бедах, уготованных им изменчивой жизнью.
Бахыт Бахытович почувствовал, что возбудился. В это состояние его привели, разумеется, не диапозитивы, а голые бедра артистки, видневшиеся из-под алого неглиже. Он аккуратно сполз с лестницы, отнес ее на место и спешно направился в свой кабинет, имевший отдельный вход, в тыльной части административного корпуса. Это было удобно, поскольку дежурный комендант не мог видеть посетителей офицера безопасности. Талдашев помнил, что в полночь на пост должен был заступить Караваев. Он на ходу вытащил мобильный и набрал номер…
Добравшись до кабинета, Бахыт Бахытович плюхнулся в просторное кожаное кресло (специально подбиралось большого размера, чтобы вместить объемные телеса офицера безопасности) и тяжело задышал. Не из-за того, что перенапрягся с лестницей, а по причине предвкушения предстоявшего удовольствия. Столько неожиданностей происходило в эту ночь, что возвращаться прямиком на супружеское ложе не было никакой возможности.
Ожидание немного затягивалось, но Бахыт Бахытович не возмущался, понимая, что дамам нужно время, чтобы привести себя в порядок. Да и в ожидании есть своя прелесть. Смотря чего ожидать, конечно…
Бахыт Бахытович не был курильщиком, но в отдельные моменты позволял себе расслабиться с хорошей сигарой. Вот и сейчас он извлек из приятно пахнувшей коробки сигару «партагас», стоившую не меньше десяти долларов за штуку. Прикурил от массивной настольной зажигалки и принялся созерцать параферналию, которая украшала противоположную стену кабинета. Это был его иконостас, его гордость, немало лет он потратил на собирание коллекции этих высокохудожественных произведений.
Портрет Усамы бен Ладена в юности, картины «Мулла Омар принимает военный парад в Кандагаре», «Али Асиф Зардари убивает Муртазу Бхутто», «Наваз Шариф в Аттоке»[26]… Полотна эти писали местные доморощенные художники, но в глазах Бахыта Бахытовича это не уменьшало их ценность, напротив, делало раритетными.
Еще одно полотно, которое офицер безопасности поместил в центр экспозиции, изображало президента Путина в папахе и бурке верхом на арабском жеребце, подаренном ему в 2003 году главой пакистанского военного режима Первезом Мушаррафом. Никто в точности не знал, забирался Владимир Владимирович на этого конягу или нет, но сам факт подарка был широко известен. Автором этого замечательного произведения был посольский повар Адольф Рыков, который в промежутках между запоями занимался творчеством с использованием масляных красок, а также акварели и гуаши. Путинский портрет был сработан гуашью и поэтому постепенно осыпался. Это беспокоило Бахыта Бахытовича и он, следуя рекомендации художника-самородка, укреплял краски подслащенной водой.
