Росс Томас - Желтый билет

Я встал и подошел к ограждающему веранду барьеру. Снял рубашку и джинсы, оставшись в одних плавках. Поднял с пола длинный бамбуковый шест с крюком на конце, подтянул джутовый мешок с одеялом и влез на барьер. Потом обернулся. Мурфин и Квейн смотрели на меня, как и Честный Туан.

— Тысяча, — сказал я. — Я поговорю с ним за тысячу долларов.

Оттолкнувшись от барьера, я воспарил над прудом, в самой высокой точке отпустил мешок и камнем полетел вниз. В воду я упал с громким плеском, получив, как и ожидал, огромное удовольствие.

Глава 2

Молодые годы, как мне иногда кажется, я провел довольно неразумно, пытаясь все успеть. Возможно, я просто спешил определиться с призванием в жизни. К тридцати двум годам я уже был студентом, полицейским репортером, членом законодательного собрания штата, иностранным корреспондентом. Некоторые ошибочно видели во мне и секретного агента. В сорок три я остался лишь рифмоплетом и пастухом, если две нубийские козы могли считаться стадом.

Начальную школу политики я прошел во Французском квартале Нового Орлеана, где родился и вырос, а совершенные там преступления стали темой моих статей в «Айтеме», газете, где я работал с семнадцати лет, одновременно учась в университете Тулейна. На занятиях я не отличался особым усердием, так как выбрал в качестве основных предметов французский и немецкий, два языка, на которых выучился говорить, не достигнув пяти лет, потому что моя мать родилась в Дижоне, а отец — в Дюссельдорфе.

В 1954 году, когда мне стукнуло двадцать один и я только получил диплом, жители нашего квартала решили, что они должны иметь своего представителя в законодательном собрании штата. Их выбор пал на меня. Я победил на выборах без всяких затруднений, но, к сожалению, моя карьера закончилась очень быстро, ибо, как объяснил мне один из старейших законодателей, штат еще не дорос до предложенных мной нововведений. Однако законодательное собрание является идеальным местом для получения политического образования в части софистики, плутовства, нечестности и обмана. Если же говорить о штате Луизиана, то указанные дисциплины достигли там своего совершенства. И избрания на один срок вполне хватило для того, чтобы никакое политическое мошенничество уже не могло ни поразить, ни удивить. Иногда оно навевало грусть, чаще веселило, но не более того.

Стоя перед зеркалом в ванной, без всякой на то причины вспоминая тусклое прошлое, я пытался решить, стоит ли мне сбрить усы. Рут проходила мимо и остановилась, прислонившись плечом к дверному косяку.

— Если ты сбреешь усы, — сказала она, — то утратишь сходство с мистером Пауэллом.

Я поднял палец и закрыл один ус.

— Не стану ли я похож на Виктора Маклэглена?

Она критически оглядела меня:

— Пожалуй, особенно если ты научишься вертеть в руках парусиновую кепку. Никто не умел делать это лучше его.

— Черт, — вздохнул я. — Лучше я их оставлю.

— Когда ты должен встретиться с мистером Валло?

— В одиннадцать часов. Тебе что-нибудь нужно?

— Джин, — ответила Рут. — Наши запасы подошли к концу. Кроме того, три дня рождения, десятая и двадцатая годовщины свадьбы, два пожелания доброго здоровья, поздравления пятилетнему мальчику и пару весточек издалека, «как мне тебя не хватает».

Половина наших доходов, достигших в прошлом году головокружительной суммы в одиннадцать тысяч семьсот шестьдесят три доллара, приходилась на продажу акварелей Рут одной лос-анджелесской фирме поздравительных открыток. Она рисовала очень милых, добродушных животных, главным образом из нашего зверинца, да еще бобров, живших в ручье, впадающем в пруд, и занимавшихся только своими делами. Лос-анджелесская фирма брала все, что она успевала нарисовать.

Совершенно случайно я открыл в себе способность к сочинению коротеньких поздравительных стихотворений. Фирма платила мне по два доллара за строчку и иногда присылала доброжелательные письма, отмечая высокое качество моих стихов по сравнению с виршами Рода Маккьюна. Сочинял я их, когда доил коз. Особенно удачными выходили у меня поздравления с днем рождения.

Я обещал Рут, что напишу стихи по дороге в Вашингтон. Я уже заметил, что могу сочинять по строчке каждую милю. В спальне я открыл дверцы стенного шкафа и осмотрел остатки когда-то роскошного гардероба. Время, мода и полное безразличие хозяина, то есть меня, сократили его до одного сшитого в Лондоне костюма (сначала их было шесть), двух твидовых пиджаков, нескольких пар джинсов и костюма из легкой полосатой ткани. В конце концов я выбрал галстук. Посмотрев на себя в зеркало, я решил, что выгляжу вполне прилично, во всяком случае, по меркам 1965 года.

В Вашингтон я поехал на «форде» выпуска шестьдесят девятого года — пикапе с четырьмя ведущими колесами, незаменимом в снег или слякоть. Вторую машину, «фольксваген» пяти лет от роду, я оставил Рут.

Сочинение тридцати шести строчек скверных стишков не заняло много времени, и я успел наговорить их в портативный диктофон до того, как подъехал к пересечению Коннектикут-авеню и М-стрит. Стихи получились складными, липкими, как мед, и в два раза слаще.

Машину я остановил на одной из платных стоянок (доллар с четвертью в час) и быстро нашел нужный мне дом, довольно новое здание, расположенное к востоку от Коннектикут-авеню, на южной стороне улицы. На лифте я поднялся на шестой этаж, пересек холл и вошел в дверь с надписью: «ФОНД АРНОЛЬДА ВАЛЛО».

С другой стороны двери сидела симпатичная девушка, за спиной которой открывалось обширное пространство, заставленное металлическими столами. Тонкие перегородки высотой в пять футов, окрашенные в пастельные тона, отделяли столы друг от друга. За ними сидело десятка два мужчин и женщин, в большинстве моложе тридцати лет, хотя некоторые были и постарше. Они печатали на машинках, читали, разговаривали по телефону и просто сидели, уставившись в никуда. Все это очень напоминало отдел городских новостей в преуспевающей дневной газете средней руки.

Я представился девушке и сказал, что у меня назначена встреча с мистером Мурфином. Она кивнула, сняла трубку, несколько раз повернула диск, что-то сказала и улыбнулась мне, одновременно положив трубку на рычаг.

— Присядьте, мистер Лонгмайр. Сейчас кто-нибудь выйдет и проводит вас к кабинету мистера Мурфина.

Я сел и осмотрелся. Приемная производила впечатление. От солидной, добротной мебели веяло спокойной уверенностью. Взглянув на часы, я понял, что пришел на десять минут раньше, поэтому достал жестяную коробочку и скатал себе сигарету. Раньше я выкуривал по три пачки в день, но, с тех пор как начал делать сигареты сам, снизил норму до одной пачки, что благотворно сказалось на моих легких. Кроме того, я экономил на этом сто двадцать четыре доллара в год.

Я чувствовал, что девушка наблюдает за мной, и, чтобы доставить ей удовольствие, свернул сигарету одной рукой. Затем посмотрел на нее и улыбнулся.

— Жаль, что я так не умею, — сказала она.

— Вы не курите, не так ли?

Она улыбнулась в ответ:

— Во всяком случае, не табак. А это как раз он?

— Боюсь, что да, — ответил я.

Девушка занялась своими делами, а я сидел и курил. Когда сигарета укоротилась больше чем наполовину, открылась дверь, и вошла высокая блондинка с вьющимися волосами.

— Мистер Лонгмайр! — позвала она.

Я встал. Она назвалась секретаршей мистера Мурфина, предложила отвести меня в его кабинет, если я последую за ней, и даже обещала принести мне кофе, узнав предварительно, как я его пью. Я ответил, что предпочитаю кофе с сахаром.

Вслед за женщиной с вьющимися волосами я прошел в устланный ковром холл с пятью или шестью закрытыми дверями. Остановившись перед одной из них, женщина открыла дверь, предлагая мне войти. Я вошел. Мурфин сидел за большим столом, Квейн — на кушетке, положив ноги на кофейный столик.

На этот раз мы обошлись без рукопожатий. Квейн лениво помахал мне рукой, а Мурфин кивнул и улыбнулся:

— Ты, как всегда, точен.

— Привычка, — сказал я. — Единственная хорошая привычка.

— Джингер принесет нам кофе.

— Та блондинка?

— Моя секретарша, — кивнул Мурфин.

Я оглядел кабинет Мурфина.

— Похоже, тебя здесь уважают.

Мурфин также огляделся и довольно кивнул. Ему нравилось чувствовать себя хозяином в этой большой комнате с темно-коричневым ковром на полу, затянутыми материей стенами, длинной кушеткой, четырьмя креслами, кофейным столиком и стоящим в углу баром, хотя это могло быть искусно замаскированное бюро. Стены украшали со вкусом подобранные картины, но я не сомневался, что выбирал их не Мурфин, отличавшийся полным отсутствием вкуса.

— Бывало и хуже, — согласился Мурфин. — Гораздо хуже.

— Я знаю.

— Валло будет занят еще минут десять, так что сначала мы выпьем кофе, а потом я представлю тебя.