Наталья Манухина - Наши люди в Шанхае
— Да, помню, — нетерпеливо перебила я, уже не раз слышавшая от мамы о том, что икру, засоленную по китайским рецептам, есть с непривычки было невозможно.
Я не хотела маму обижать, но меня поджимало время. Стол уже почти накрыт, вот-вот домочадцы на веранду заявятся, а самого главного я у мамы так и не выведала.
— Про икру ты рассказывала, — я упорно гнула свою линию, — очень невкусная.
— Кошмар, — согласно кивнула она. — Они солили икру вместе с пленками от кишок.
— Ужас! — Смирилась я.
— А у «Чурина» икру продавали хорошую. И находился он неподалеку от нашего отеля, во Французском квартале. «Чуринский» магазин, пожалуй, единственное место, куда мы ходили, не боясь навлечь неприятности на своих мужей. Ведь за малейшее нарушение режима проживания провинившегося высылали на Родину. Так, советским гражданам запрещалось ездить на рикше, дескать, это эксплуатация чужого труда. Один москвич из нашего отеля однажды этот запрет нарушил, взял велорикшу. На его беду кто-то его увидел, тот, кому надо, и несчастного вместе с семьей выслали в Москву в течение суток. На его карьере, как ты сама понимаешь, был поставлен жирный крест. Хотя те же венгры и чехи, которые жили в нашем отеле, раскатывали на рикшах совершенно свободно.
— Кошмар какой, — я достала из буфета супницу. — У нас был большой отель?
— Да. На тот момент это было самое высокое здание в Шанхае. Двадцать этажей!
— Ты знаешь, мам, мне кажется, я даже помню, как он выглядел. Большая серая громадина. Что-то типа сталинской высотки. Там было много русских?
— Нет, — покачала головой мамочка. — Семей пятнадцать. Не больше. И еще было несколько человек без семей.
— Холостяков?
— Нет, у них были семьи, но они остались в Советском Союзе. Вызвать свою семью разрешалось далеко не каждому, — гордо заключила она.
— А кем папа работал?
— Кем? Н-ну… Он работал на судостроительном заводе Ху Дун.
— Понятно, — я разложила на столе салфетки. — А остальные? Они тоже работали вместе с папой?
— Кто как, — сказала мама, не подозревающая о моих коварных замыслах.
— А Алексей Евгеньевич?
— Не знаю, — мама как-то странно на меня посмотрела.
— Странно, — я аккуратно раскладывала салфетки.
Мама пожала плечами:
— Что ж тут странного? Время было такое.
— Я говорю, странно, что в Китае вы все дружили, а потом ни с кем, кроме Алсуфьевых, не общались.
— Почему это не общались? Общались.
— Правда? А почему я не помню.
— Не знаю, — мама пожала плечами. — Возможно, я тебе не рассказывала. Но мы переписывались. Первое время очень активно переписывались, и с Ниной Ковалевой, и с Зиночкой Распоповой. Потом все реже, потом открытки по праздникам, потом и вовсе переписка сошла на нет. Сама знаешь, как это бывает, когда нет живого общения. Все ведь были из разных городов. Из Ленинграда только мы и Алсуфьевы.
— А… — я хотела было напомнить маме про ленинградца дядю Ваню Белинского, но вовремя прикусила язык.
Побоялась, что моя проницательная мамочка может насторожиться.
— Значит, ты никогда больше ни с кем из русских «шанхайцев» не виделась и ничего о них не знаешь?
— Н-нет, — запнулась мама.
— Я просто так спрашиваю, — поторопилась я успокоить ее.
Она понимающе кивнула.
— Я понимаю, тебе интересно, но, к сожалению, и сама мало что про кого знаю. Один раз, правда, Аню Потапенко встретила на Невском. Она из Твери в Ленинград в командировку приехала. Давно это было, лет двадцать назад, наверное, если не больше. Я еще тогда работала. Иду, помнится, мимо Казанского собора, задумалась, слышу, кричит кто-то: «Катя! Катя!». Оборачиваюсь, женщина какая-то мне машет. Я присмотрелась — Аня! Очень она, конечно, изменилась. Постарела. Горе никого не красит. Леша ее ведь сразу, как из Китая вернулись…
— А вот и мы! — На веранду торжественным шагом вплыла раскрасневшаяся свекровь с огромной кастрюлей борща на вытянутых руках.
— Ой, заболтались мы с тобой, — мама всплеснула руками. — Вот сюда, Наталья Васильевна, сюда ставьте, на подставку. Я сейчас быстренько в супницу перелью, и будем обедать.
— Нет, это невозможно, — насупившись, пробурчала я и загремела тарелками.
Вопреки ожиданиям, разговор с мамой не успокоил, а только разбередил. Не могу сказать, что после него я безоговорочно поверила Верочке. И все-таки…
Все-таки я была так взволнована, что даже на пальцах погадала. С закрытыми глазами. Как в детстве!
Раскрутила руки, держа их перед собой, потом развела в стороны и начала медленно сводить вместе так, чтобы вытянутые указательные пальцы встретились. Встретятся пальцы кончик к кончику, значит, можно ехать в Китай, невзирая на предупреждения Верочки. Не встретятся, значит, так тому и быть, Верочка была права!
Думаете, мое гадание прояснило ситуацию?
Ничуть! Шесть раз руками крутила, шесть раз сводила-разводила, и каждый раз получалось по-разному. Три раза так, три раза эдак, баш на баш. Три раза выходило, можно ехать, три раза — нет.
Искушать судьбу и гадать в седьмой раз я не стала.
Все равно ведь поеду. Будь что будет!
Но и взять всю ответственность на себя я не могла. Я отвыкла! А что вы хотите, я столько лет замужем.
Я посчитала, что, как честная девушка, должна поделиться своими сомнениями с Алсуфьевым. Предупредить его. Просто обязана. Несмотря ни на что! Даже если Сергей передумает ехать.
Нет, это невозможно! Никаких «если». Я хочу поехать в Китай, во что бы то ни стало, и я туда поеду!
Я немножко подумала и приняла поистине иезуитское решение: рассказать Алсуфьеву только часть из того, что известно мне.
И нашим, и вашим!
Я позвонила Сергею и добросовестно пересказала все, что узнала от Верочки. Если и были в моем рассказе купюры, то очень незначительные. Для пользы дела.
Про разговор с мамой я предпочла благоразумно умолчать.
Алсуфьев выслушал меня очень внимательно. Он хороший слушатель, мой давний приятель Алсуфьев.
Выслушал и не поверил. Посмеялся.
Я даже разобиделась:
— Ну, знаешь ли, Сережа, я серьезно, а ты…
— Прости, пожалуйста, Наташечка, — искренне повинился он. — Я знаю, Вера это сделала из лучших побуждений. Спасибо ей. Только не надо на этом зацикливаться. Не думаю, что у нас с тобой есть серьезные причины для каких-либо опасений.
— Ты думаешь?
— Уверен.
— Не знаю, Сережа. Береженого бог бережет. Давай договоримся, что в Китае не будем никому ничего про себя рассказывать. Мне так спокойнее.
— Хорошо, — рассмеялся он, — не будем.
Ему бы все смешки. Пообещал и не выполнил! Кому нужны такие посулы? Зачем было обещать, если знал, что не сможет удержать язык за зубами? Только для того, чтобы я отстала?
В этом все мужчины!
Он, видите ли, знает Верочкину экспансивность. Ну и что ж, что знает?! Об этом все знают. И я в том числе.
Но я же Верочке поверила! Почти поверила.
Почему он не может?
Я смахнула несуществующие слезы и повернулась к Алсуфьеву:
— Ладно, — жестко сказала я. — Ты не поверил мне в Питере, не хочешь верить и сейчас. Не хочешь, не верь! Это твое право. Будем считать, что нападение на тебя — это чистая случайность. Договорились?
Он поспешно кивнул:
— Договорились.
— Тогда обещай мне одну вещь!
— Все что в моих силах, Наташечка.
— Это в твоих силах, Сережа, — серьезно сказала я. — Мы завтра собирались с тобой на экскурсию в Ламаистский монастырь. Верно?
— Верно.
— А я предлагаю, сделать иначе. Нет, мы обязательно съездим в монастырь. Но не сразу. Давай сначала поедем на Великую Китайскую стену, а уже потом — в монастырь. Мы просто слегка изменим маршрут, и не спрашивай меня почему. — Я предупреждающе вскинула руку. — Просто сделай это ради меня.
— Хорошо, Наташечка, как скажешь.
Глава 11
За завтраком выяснилось, что наша вчерашняя договоренность ничего для Алсуфьева не значит.
Он, видите ли, вообще не сможет никуда поехать: ни на Великую стену, ни в Ламаистский храм. Никак не сможет. Потому что у него встреча, о которой он знал заранее.
Знал, но забыл. С кем не бывает?
Я заподозрила неладное еще до завтрака, сразу, как только увидела в каком смятении он топчется у входа в ресторан.
— Доброе утро.
Он вздрогнул как от удара и шарахнулся в мою сторону. Хорошо, я была начеку и успела отскочить, иначе он отдавил бы мне ногу. Как пить дать, отдавил бы.
Я взяла его под руку, он смутился:
— Виноват, Наташечка, извини, пожалуйста.
— Ничего страшного, — отмахнулась я и пристально посмотрела на Алсуфьева. — Сережа, что-то случилось?
— Э-э-э…
— О чем я не знаю? Да?
— Нет! — наигранно-бодрым тоном заявил он и решительно потащил меня к столику у окна. — Ничего не случилось.
