Томас Гиффорд - Преторианец
Он оторвался от мысленного созерцания легкой жизни, которую вел Макс, и озабоченно осмотрел Годвина:
— Я бы сказал, ожидается легкий приступ цыганского брюха.
— Это еще что за чертовщина?
— Ну, это вот что такое. Цыганское брюхо открывается с нижнего конца, а вас в последние двадцать четыре часа выворачивало исключительно через верх. Цыганское брюхо открывает другой конец. Любой вариант может сбить человека с ног, но испытать оба одновременно вам наверняка не захочется. Да внемлют мудрые.
Он приложил палец к переносице, чуть подумал и потянул себя за кончик носа.
— Как вам нравится жизнь диверсанта? Понравится ли вашим слушателем неприкрашенный рассказ о ней?
Густые усы дернулись в улыбке, и Джеллико отвернулся, не дожидаясь ответа.
В ту же ночь Джеллико сообщил своей команде — тринадцать человек, державшихся за животы, изо всех сил старающихся сдержаться, — что им предстоит убить Роммеля. Никаких уверток насчет похищения. Они смотрели на него, как на сумасшедшего.
— Дело будет неприятное, джентльмены. Стрелковый тир. Они нас никак не ждут. Прошу вас — если кому-то требуется объяснять — оставить свои человеколюбивые инстинкты на борту подлодки и подобрать их по возвращении. Ясно? Пленных не брать, живых не оставлять.
— Что, полковник, грязное дельце на перекрестке?
— Не в первый раз, Пинкхэм.
— Верно, бывало, сэр.
— Джентльмены, официальное сообщение. Если я погибну до выхода на цель и если генерал Худ тоже погибнет, вас поведет Пинкхэм. Так решили мы с Худом. Пинки изрядный прохвост, зато… — он подождал, пока смолкнет смех, — зато вы будете в хороших руках. Лучше не придумаешь, если на то пошло.
— Вы очень добры, сэр, — сказал Пинкхэм.
Сирил Пинкхэм, Берт Пенроз, Брайан Куэлли, Альф Декстер, Реджинальд Смайт-Хэвен, Билл Кокс, Энтони Джонс, Джим Стил, Бойд Малверн, Окс Бестер, Лэд Холбрук, Джеллико. И Годвин.
Годвин втиснулся под торпеду, закрыл глаза и отдался забытью — сон не сон, но уж точно не явь. Тринадцать человек, почти все незнакомые между собой, в основном из ближневосточных диверсионных сил, опытные в порученном им деле, на пути к большому приключению — убить человека, застать врасплох и убить всех.
Они тренировались в Александрии. Основной состав занимался две недели. Предполагалось, что Джеллико знает, что делает. Худ на суше. Годвин — что-то вроде груза, наравне с запасами, которое они должны доставить на берег с «Кисмета». Запасы состояли в основном из говяжьей тушенки на случай острого голода и из гелигнита, чтобы подорвать все к черту перед уходом. Главное было сохранить сухим гелигнит. Беречь консервы не требовалось.
Годвин с Джеллико подоспели к концу учений. Они два дня учились обращению с надувными плотами и яликами, привыкали к спасательным жилетам, учились накачивать плоты ножными насосами и управлять верткими суденышками в надутом виде. Очень мокрое было занятие. Они то и дело падали с плотов, хохотали на солнцепеке, как детишки с совочками и ведерками на отдыхе в Брайтоне, плескались и дурачились, и вода хрустальными шариками скатывалась у них по плечам. Не хватало, как заметил Бойд Малверн, только девочек да брайтонских карамелек на палочках.
В последний день, проведенный в Александрии, провели учение по высадке на пляж недалеко от города. Маневры прошли без сучка без задоринки.
— Вот на что способны диверсанты, — сказал Билл Кокс, — когда по-настоящему возьмутся за дело.
Если не считать того, что Стил запутался в тросе, на который, как бусины на нитку, были нанизаны плоты — это можно было счесть задоринкой, но Джеллико решил не считать. Дело было сделано, и они готовы были к встрече с Роммелем.
Двадцать четыре часа спустя их одолела погода, кошмарное море. По словам капитана подводной лодки, Стенли Уордора, погода была на редкость плохая. Будучи приперт к стенке, он сознался, что впервые видит такое в этих водах. Он признался, что ожидал скорее приятной прогулки.
В ту, вторую ночь, когда «Кисмет» поднялся на поверхность, проветриваясь и заряжая батареи, и сверху на него ударами молота рушились волны — в ту ночь Берт Пенроз подсел к Годвину, нерешительно затягиваясь сигаретой, в надежде, что от дыма ему не станет хуже, и временами откровенно высказывая вслух, что он обо всем этом думает. Этот тощий парень напоминал карикатурного мужа толстухи. Бледный, со срезанным подбородком, растрепанные черные волосы приклеены потом ко лбу, острый нос, большие уши. Джеллико уверял, что он «настоящий дьявол по части гелигнита. Сумеет вышибить вам взрывом клык, а резец и не заденет».
Берт доверительно сообщил Годвину, что когда приходится плохо — «как было у меня разок, когда нас завалило в шахте в ночь большого взрыва, а они даже не стали откапывать, хотя я-то и выбрался», — остается только вспоминать какое-нибудь кино, лучше всего смешное.
— Я вот как раз вспоминал. Здорово меня поддержало. Прямо себя забывал. Вот с Джин Харлоу, правда, аппетитная штучка, а, Родж? Еще там Мирна Лой, Уильям Пауэлл, и еще, это у меня любимый, Спенсер Трейси, знаешь? Ну вот Джин и узнает, что Пауэлл, ее муж, женат еще и на Мирне Лой. Вот наша Джин глядит на них, потом глядит на Трейси… держись за что-нибудь, Родж! Глядит она на Трейси и говорит… «Прямо пожар!» Ну, она и вправду вне себя, только она толстушка, знаешь ли. «Прямо пожар!» Я хохотал до упаду, Родж, честное слово. Наша Джин! «Прямо пожар!» Мне всегда помогает, как вспомню что-нибудь этакое. Можешь и сам попробовать, приятель, я не против. Просто себя забываешь, когда дела плохи.
— Забыть себя… — пробормотал Годвин. — Кажется, неплохой способ.
— Я, знаешь, тут подумал насчет нашего дельца с Роммелем. Они наверняка потом сделают про нас кино. Представляешь, Роджи? Кино про нас! Про ребят, которые отдали жизнь, добираясь до Роммеля. За короля и отечество! А ты же янки! Хотя навряд ли это будет смешное кино. Убийство не очень-то подходит для комедии. А все-таки кино. Да еще звуковое! Я прямо смущаюсь.
— А ты вспомни, Берт, что настоящий-то герой — ты. А на экране просто актер на хорошем жаловании, потеющий под гримом.
— А все-таки… кто бы ты хотел, чтоб тебя играл?
— Роберт Монтгомери, — рассмеялся Годвин, забыв на минуту о своих кишках.
Берт Пенроз был прав. Помогает забыться.
— Или Гэри Купер. Или Джоэл Маккри. Или Кларк Гэйбл. Пожалуй, Гэйбл.
— Ты будешь Гэйблом. Гэри Купера я хочу для себя.
— Спасибо, хоть не Микки-Маусом, — сказал Годвин.
Берт хлопнул его по спине и отправился играть в карты с Смайт-Хэвеном, Лэдом Холбруком и Альфом Декстером. Холбрук систематически обдирал догола всех и каждого на борту. Когда покер наскучил, он предложил для разнообразия несколько партий в «фараон». И в этой простой игре тоже обыграл всех. А потом у всех началась рвота.
В тот последний день, когда с темнотой предстояла высадка, Джеллико принес чашку кофе и присел рядом с Годвином за стол в кают-компании.
— Вы прежде не участвовали в таких делах, верно?
— Если бы участвовал, второй раз меня бы не заманили.
Джеллико хихикнул:
— Честный вы парень, Годвин. Я вот что хотел сказать: раз вы новичок, вы, верно, не знаете про письма, так?
— Понятия не имею, о чем вы…
— Я так и думал. Ну, у ребят в случаях вроде нашего есть обычай писать кому-нибудь письмо: жене, подружке, отцу с матерью, это вы сами решите — чтоб его отправили, если будут осложнения. Если что-то пойдет не так. Вы понимаете?
— На случай, если мы погибнем.
— Ну, в общем, да. Или попадем в плен. Да. Если у вас есть, кому отправить последнюю весточку, вы пишете письмо, отдаете его капитану, а он уж позаботится, чтоб его доставили. — Джеллико смущенно кашлянул, разгладив усы костяшками пальцев — уже знакомым Годвину жестом. — Конечно, мы вернемся. Я каждый раз пишу письмо, как и все наши, и ни разу еще его не пришлось отправлять. Но на всякий случай, никогда ведь не знаешь… Вот бумага. Имейте в виду, это не обязательно. Ну, я вас оставлю, старина.
Моя милая, моя самая любимая Сцилла.
Ну вот и исполнилось мое желание испытать войну на себе. Если желание не исполняется сразу, как у меня, когда мне запретили полет с бомбардировщиками, естественно, продолжаешь добиваться своего — только во второй раз уже не спрашиваешь разрешения у тупоумного начальства.
Не могу рассказать тебе, где сейчас нахожусь и что мы намерены сделать, скажу только, что мои замечательные спутники выразительно называют такие дела «грязным дельцем на перекрестке». Я никак не нахожу себе места и до смерти напуган, но все они отличные ребята, и если кто и сумеет меня вытащить, так только они.
Конечно, если ты читаешь это письмо, значит, шансов у «мадвиллской девятки» решительно маловато, хотя тебе ведь непонятно это выражение, да, любимая? Словом, если ты его получила, значит, меня уже причислили к потерям. Это будет жаль, потому что мне теперь, когда я нашел тебя, чертовски хочется жить долго.
