Эдуард Тополь - Лобное место. Роман с будущим
«Я подошла к Лобному месту со стороны ГУМа, с площади подошли Павел Литвинов, Лариса Богораз, еще несколько человек. Начали бить часы. Не на первом и не на роковом последнем, а на каком-то случайном из двенадцати ударов, а может быть и между ударами, демонстрация началась. В несколько секунд были развернуты все четыре плаката (я вынула свои и отдала ребятам, а сама взяла флажок), и совсем в одно и то же мгновение мы сели на тротуар…»
Я благодарю братьев Горбаневских за разрешение цитировать «Полдень» Натальи Горбаневской, но вы можете и сами скачать эту книгу в Интернете и прочесть потрясающую повесть, которая просто просится на экран. Едва те восемь безумцев сели у Лобного места и развернули свои самодельные плакаты, как со всех сторон Красной площади к ним бросились гэбэшники и гэбэшницы, стали рвать плакаты, бить, кричать «Бей антисоветчиков!» и тащить их в две светло-голубые «Волги», подкатившие к Лобному месту.
«Ребят поднимали и уносили в машины… Последним взяли Бабицкого… Я осталась одна. Малыш проснулся от шума, но лежал тихо. Я переодела его, мне помогла незнакомая женщина, стоявшая рядом. Толпа стояла плотно, проталкивались не видевшие начала, спрашивали, в чем дело. Я объясняла, что это демонстрация против вторжения в Чехословакию… “Они что, чехи?” — спрашивал один другого в толпе. “Ну и ехали бы к себе в Чехословакию, там бы демонстрировали…” Я сказала, что свобода демонстраций гарантирована Конституцией. “А что? — протянул кто-то в стороне. — Это она правильно говорит. Нет, я не знаю, что тут сначала было, но это она правильно говорит”. Толпа молчит и ждет, что будет. Я тоже жду…
Но вот раздалось требование дать проход, и впереди подъезжающей “Волги” двинулись через толпу мужчина и та самая женщина, что била Павла Литвинова… “Ну, что собрались? Не видите: больной человек…” — говорил мужчина. Меня подняли на руки — женщины рядом со мной едва успели подать мне на руки малыша, — сунули в машину — я встретилась взглядом с расширенными от ужаса глазами рыжего француза, стоявшего совсем близко, и подумала: “Вот последнее, что я запомню с воли…” (В машине) я кинулась к окну, открутила его и крикнула: “Да здравствует свободная Чехословакия!” Посреди фразы “свидетельница” с размаху ударила меня по губам. Мужчина сел рядом с шофером: “В 50-е отделение милиции”. Я снова открыла окно и попыталась крикнуть: “Меня везут в 50-е отделение милиции”, но она опять дала мне по губам. Это было и оскорбительно, и больно.
— Как вы смеете меня бить?! — вскрикивала я оба раза.
И оба раза она, оскалившись, отвечала:
— А кто вас бил? Вас никто не бил.
Машина шла на Пушкинскую улицу через улицу Куйбышева и мимо Лубянки…
— Как ваша фамилия? — спросила я женщину в машине.
— Иванова, — сказала она с той же наглой улыбкой, с которой говорила “Вас никто не бил”.
— Ну конечно, Ивановой назваться легче всего.
— Конечно, — с той же улыбкой…»
Вы видите это на киноэкране? Конечно, видите, тут все по-киношному точно и выразительно. А ведь это только завязка! Дальше еще интересней — допросы, тюрьмы, психбольницы, гигантская машина совдепии, владеющая половиной мира, огромной армией и т. д. и т. п., пытается сломить восемь мужчин и женщин…
И все-таки я заставил себя закрыть акимовскую папку, ведь я себя знаю — если увлекусь какой-то темой, немедленно сяду писать сценарий, и ничто меня уже не оторвет, даже путешествие в Будущее. В этом отношении я еще запойнее, чем Акимов и Ярваш вместе взятые, работа для меня — наркотик посильней кокаина. И только одного пока не хватало в этом материале — того, о чем говорил мне Мастер на озере Небесного Кленового листа — любви! Восемь молодых людей восстали против всесильного Политбюро, КГБ, МВД, Ленинского комсомола, газетного единодушия советского народа и танковых дивизий Советской армии, ворвавшихся в Прагу, но что же держало этих восьмерых, кто в кого из них был тайно или явно влюблен и почему так бестрепетно они пошли в лагеря и психушки?
ГЛАВНЫМ РЕДАКТОРАМ ГАЗЕТ:
«Руде право», «Унита», «Морнинг стар», «Юманите», «Таймс», «Монд», «Вашингтон пост», «Нойе цюрхер цайтунг», «Нью-Йорк таймс» [8]
Уважаемый господин редактор, прошу Вас поместить мое письмо о демонстрации на Красной площади в Москве 25 августа 1968 г., поскольку я единственный участник этой демонстрации, пока оставшийся на свободе.
В демонстрации приняли участие: Константин Бабицкий, лингвист, Лариса Богораз, филолог, Вадим Делоне, поэт, Владимир Дремлюга, рабочий, Павел Литвинов, физик, Виктор Файнберг, искусствовед, и Наталья Горбаневская, поэт. В 12 часов дня мы сели на парапет у Лобного места и развернули лозунги: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия» (на чешском языке), «Позор оккупантам», «Руки прочь от ЧССР», «За вашу и нашу свободу». Почти немедленно раздался свист, и со всех концов площади к нам бросились сотрудники КГБ в штатском… Подбегая, они кричали: «Это всё жиды! Бей антисоветчиков!» Мы сидели спокойно и не оказывали сопротивления. У нас вырвали из рук лозунги, Виктору Файнбергу разбили лицо в кровь и выбили зубы. Павла Литвинова били по лицу тяжелой сумкой, у меня вырвали и сломали чехословацкий флажок. Нам кричали: «Расходитесь! Подонки!» — но мы продолжали сидеть. Через несколько минут подошли машины, и всех, кроме меня, затолкали в них. Я была с трехмесячным сыном, и поэтому меня схватили не сразу: я сидела у Лобного места еще около 10 минут. В машине меня били… Ночью у всех задержанных провели обыски по обвинению в «групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок»… После обыска я была освобождена, вероятно, потому, что у меня на руках двое детей… Я отказываюсь давать показания об организации и проведении демонстрации, поскольку это была мирная демонстрация, не нарушившая общественного порядка. Но я дала показания о грубых и незаконных действиях лиц, задержавших нас, я готова свидетельствовать об этом перед мировым общественным мнением.
Мои товарищи и я счастливы, что смогли принять участие в этой демонстрации, что смогли хоть на мгновение прорвать поток разнузданной лжи и трусливого молчания и показать, что не все граждане нашей страны согласны с насилием, которое творится от имени советского народа. Мы надеемся, что об этом узнал или узнает народ Чехословакии. И вера в то, что, думая о советских людях, чехи и словаки будут думать не только об оккупантах, но и о нас, придает нам силы и мужество.
28 августа 1968 г.
Наталья Горбаневская
Москва А-252, Новопесчаная ул., 13/3, кв. 34
3
Куда в тридцатитрехградусную жару можно отправиться с десятилетним сыном, которого по решению суда вы видите раз в неделю, по выходным?
(Есть такой американский психогенетик Чампион Курт Тойч, лет тридцать назад он установил, что дети повторяют ошибки своих родителей, и так это продолжается бесконечно, пока кто-то не додумается пойти к психиатру и избавиться от этой наследственности. Мой отец разошелся с мамой, когда мне было восемь, и я повторил его печальный опыт. Надеюсь, мой Игорь будет умней и счастливей. Но пока ему только десять, у него еще все впереди…)
В Серебряном бору была туча народа, пол-Москвы съехалось сюда спрятаться от жары в Москве-реке. Но на пляже № 3 было более-менее цивильно, хотя музыка гремела, катера ревели, и по случаю Дня ВДВ компания юных десантников пела «Броня крепка и танки наши быстры». Мы с Гошей ушли на другой конец пляжа, там был пляжный волейбол, настольный теннис, батут, гидроциклы и катамараны напрокат. Конечно, Игорю нужно было попробовать абсолютно всё. А когда после купания, настольного тенниса, катамарана и батута мы вновь заходили в воду, навстречу нам двигалась из воды та самая толстая шестилетняя девочка, которая в парке «Сокольники» неуклюже катила мне навстречу на роликовых коньках. Теперь — рыжая и абсолютно белая, с конопушками не только на лице, но на плечах, руках и даже на животе — она столь же неуклюже шла к берегу, оскальзываясь на илистом дне и слепо шаря ногами под водой в поисках твердого места. А на берегу стояла ее бабка, худая и остроносая, как метла, держала в распахнутых руках большое махровое полотенце и кричала:
— Алёна, быстрей! Сгоришь, Алёна!
Солнце было действительно крутое и жгучее, как крапива.
Проходя мимо девочки, я подал ей руку, помог сделать последние пару шагов к твердому дну.
— Спасибо, — сказала она и посмотрела на меня своими васильковыми глазами с мокрыми рыжими ресницами.
— Папа, ну чо ты?! — ревниво крикнул убежавший вперед Игорь.
