Чингиз Абдуллаев - Волшебный дар
И если человек искренне верит в Бога, он должен верить и в жизнь после смерти, в вечное существование своей души. Хотя, наверное, Вечность тоже нечто настолько страшное и невозможное, что мы даже не можем это себе представить.
«А я – верующий человек? – вдруг спросил себя Дронго. – Ведь с точки зрения Вечности наши поступки часто лишены всякого смысла. Если каждый из нас действует по предназначению свыше, – значит, убийца убивает не потому, что хочет убить из корыстных или других побуждений, а потому, что все заранее предопределено? Но в таком случае, зачем его искать? Зачем тратить время, силы, эмоции на поступок, не зависящий от человеческого сознания? Или мои поиски тоже предопределены? И тогда возмездие убийце есть божественное провидение, заложенное в меня самого?
Когда я нахожу убийцу и наказываю его, значит, я тоже выполняю некое предначертание, записанное в книге Судеб. И если все предопределено, то почему я каждый раз так волнуюсь? Разве не воздастся убийце там, за чертой, после Страшного суда? Почему каждый раз я сам пытаюсь вычислить возможного негодяя, чтобы найти и покарать его в этой, земной жизни – не дожидаясь, пока это сделают Бог или дьявол в другой? Значит, если люди наделяют кого-то в своем сообществе функциями судьи, то они отдают ему полномочия Бога? Судить и миловать. А если человек наделен функциями следователя? Он ищет во славу Бога или против него?»
Однажды они спорили в небольшой компании друзей о возможности существования потустороннего мира. Известный режиссер и Дронго доказывали, что там, за последней чертой, ничего нет. Возродившиеся из праха, мы уходим в прах. Остаются только наши дела, поступки, мысли, наша энергетика добра или зла. Им противостояли писатель и актер, которые были убеждены в существовании загробной жизни. И все же после долгого спора обе пары остались каждая при своем мнении.
Он где-то прочел, что атеизм – это своеобразный путь поиска своего Бога. По натуре Дронго был агностиком. Ему казалось, что в мире существуют явления, которые не могут быть доказаны или опровергнуты материальными средствами. Невозможно доказать ни наличие, ни отсутствие потусторонней жизни или некоего космического Разума. Это вопрос скорее веры в богов, чем веры в собственные возможности человека. Иногда Дронго думал, что агностицизм – такой же путь к Богу, как и обретение веры.
Когда Дронго вошел в здание, часы показывали уже полдень. В холле он увидел комиссара, разговаривавшего с сотрудниками португальской полиции. Заметив Дронго, Брюлей кивнул на прощание собеседникам и подошел к своему молодому коллеге.
– В Интерполе ничего нет на Илону Томашевскую, – сообщил Брюлей, – зато много интересного на ее знакомого – пана Тадеуша Шокальского. Похоже, этот тип успел отметиться во многих странах мира. В прошлом году его едва не арестовали в Словении, собравшись обвинить в подделке документов. Однако этот проныра сумел выкрутиться. Полагаю, у нас будет к нему много вопросов.
– Вы проверяли сьюит Кэтрин Фармер? – поинтересовался Дронго.
– Она еще спит. Я попросил заменить охранника у ее дверей на сотрудника полиции. Для большей гарантии. Ему запрещено куда-либо отлучаться. А в случае, если ему будет необходимо отойти, он вызовет напарника с первого этажа. Без разрешения полицейских никто не войдет в номер. Даже горничные. Но, думаю, миссис Фармер должна скоро проснуться.
– Она вчера столько выпила, что может проспать до вечера, – предположил Дронго.
– В таком случае мы поговорим с ней вечером, – сказал комиссар, – между прочим, ты был прав насчет Энрико Вилари. Он действительно получил сообщение о тяжелом состоянии своей больной матери. И действительно отправился в аэропорт, откуда вылетел в Италию. Поэтому у него не работал мобильный телефон. Он вылетел первым же рейсом в Рим, чтобы оттуда перелететь в Геную. Сейчас с ним разговаривают сотрудники итальянской полиции. Если все будет нормально, он прилетит в Алгарве к вечеру.
– С его матерью все в порядке? – уточнил Дронго.
– Да. Только не смейся, – сказал комиссар, – но, по-моему, нас всех здорово провели. Из Италии никто никакого сообщения не давал. Мы проверили, оно поступило из Мюнхена. Позвонили из какого-то бара и попросили передать Энрико, что его матери совсем плохо. Было около трех часов ночи, и он не стал даже перезванивать домой. Тут же собрался и уехал. Видимо, расчет и был на его реакцию. Итальянцы вообще бережно относятся к своим родителям.
– Прекрасная черта, – улыбнулся Дронго, – мне она нравится.
Брюлей обиженно посмотрел на Дронго и тяжело засопел:
– Ты смеешься?
– Нет, мне действительно нравится, что человек может подняться среди ночи и улететь в другую страну только потому, что его матери стало хуже. Это говорит в его пользу.
– А его оговорка тоже говорит в его пользу? – спросил комиссар. – Он знал, что Сильвию застрелили еще до того, как мы сообщили ему об этом. Как ты можешь это объяснить?
– Никак. То, что не поддается объяснению, нужно спрашивать у самого Вилари, а не строить догадки. Вы уверены, что он вернется обратно?
– Абсолютно. Ему уже взяли билет через Лиссабон. Он прилетит вечером. Сотрудники местной полиции встретят его в аэропорту и привезут в отель. Ты удовлетворен?
– Почти. Остается выяснить, откуда он узнал про убийство.
– И поговорить с Шокальским. Или у тебя опять свидание с Илоной? – спросил комиссар, насмешливо прищурившись.
– Это была ошибка, – признался Дронго, – я имею в виду мое отсутствие. Но по уважительной причине, комиссар. Вы же сами говорили, что вам нравится Илона…
– Однако это вовсе не означает, что я мог бы забыть обо всем и отправиться к ней в постель, бросив расследование, – проворчал комиссар. Затем улыбнулся и задумчиво произнес: – А может, ты прав? И свидание с красивой женщиной гораздо важнее всех расследований на свете? Тем более что ты добровольно помогаешь мне, никто тебя об этом не просил. Пошли к Шокальскому. Кажется, он уже приходил к тебе. Теперь нужно нанести ответный визит вежливости.
Они вошли в лифт и поднялись на третий этаж. Створки кабины открылись, и они увидели стоявшую в коридоре Илону. Комиссар и Дронго вежливо поздоровались с женщиной.
– Как у вас дела, господа? – насмешливо спросила Илона. – Вы выглядите усталыми. Утомились от постоянной погони за неизвестным убийцей? Или вы уже его нашли? Я слышала, что сегодня ночью сбежал наш молодой красавчик, муж Кэтрин Фармер. Ну, в этом она сама виновата. Нельзя иметь такого молодого спутника в качестве постоянного партнера. Рано или поздно у него может возникнуть желание улизнуть от своей дамочки, даже если она так богата.
– Вы безжалостны, мадемуазель Илона, – заметил комиссар, – с таким характером сложно работать в полиции.
– Поэтому я оттуда и ушла, – огрызнулась женщина. – Между прочим, после сегодняшней ночи вы могли бы обращаться ко мне не «мадемуазель», а «мадам Илона». Разве ваш молодой коллега не доложил вам, как он провел ночь?
Эта женщина могла вогнать в краску кого угодно. Дронго и комиссар смущенно переглянулись.
– Надеюсь, вы не собираетесь рассказывать подробности нашему другу? – спросил Дронго, усмехнувшись.
– А как вы считаете, ему будет интересно?
– Нет, нет, – вмешался комиссар, – я ценю вашу откровенность, но…
– Какие могут быть секреты между нами, полицейскими! – Илона растянула рот в широкой голливудской улыбке, блеснув великолепными зубами. – Я всегда готова поделиться с вами и помочь, чем смогу.
И, улыбнувшись еще раз, она вошла в кабину лифта.
– Будь я моложе хотя бы на десять лет, обязательно постарался бы стать твоим соперником, – восхищенно пробормотал Брюлей. – Какая очаровательная женщина! Не хочу ничего спрашивать, но темперамент просто потрясает.
– Можете спрашивать, – рассмеялся Дронго, – я старался изо всех сил соответствовать ее темпераменту.
Они подошли к номеру Шокальского, и комиссар позвонил. За дверью никто не ответил. Комиссар взглянул на Дронго и позвонил еще раз.
– Куда он мог пропасть? – недовольно спросил Брюлей. – Надеюсь, у его матери нет никакой болезни, из-за которой он мог бы срочно улететь к ней.
Комиссар еще не успел договорить, как они увидели Шокальского, идущего по коридору. Заметив гостей у своего номера, тот остановился и оглянулся назад, словно проверяя, не отрезаны ли пути к отступлению.
– Пан Шокальский, – громко позвал Дронго, – идите к нам. Мы уже начали волноваться.
Шокальский пожал плечами и пригладил бородку.
– Прошу прощения, – проговорил он, – напрасно панове беспокоились, я бы пришел к вам сам. Я вообще уважаю полицию и всегда готов явиться по ее приказу – в любое место и в любое время.
– Мы знаем, как вы уважаете полицию, – кивнул комиссар, – в прошлом году вы уважали словенскую полицию, до этого греческую… Продолжать, или вы помните все эпизоды вашей жизни?
