Александр Афанасьев - Сожженные мосты часть 6
Доктор растерянно заморгал
– Ну, если вы так ставите вопрос, сэр… Тогда конечно. Итак: избегайте флегматиков, потому что они менее всего склонны к эмоциям, а это нам в минус. Из оставшихся… Примерно обрисуйте, чем занимаются эти люди?
– Эти люди специально отбираются и проверяются спецслужбой. Невротиков, потенциальных психопатов, и даже просто людей, у которых есть проблемы в личной и семейной жизни – вы не найдете. С той стороны тоже есть психологи и не простые.
– То есть эти люди проходят психологическое тестирование?
– Да.
– Как часто.
– Предполагаем из худшего – раз в несколько дней. Возможно даже, этот человек будет вынужден пройти тестирование после нашего вмешательства. Если следы вмешательства заметят – план будет сорван.
– Как интересно… Вы даете мне задачу, которую я не могу отказаться решать, хотя бы из чувства профессиональной гордости.
Сэр Джеффри улыбнулся
– На это и рассчитано, сэр. Я тоже кое-что понимаю в психотехнике.
– Да, да… Хорошо. Тогда я, прежде всего, попробую поставить себя на место психотестера с противоположной стороны. У него есть ограничения?
– Какого рода?
– Например – на количество исходного материала.
– Нет. Выбор предельно широк.
– Интересно… на схему тестирования?
– Любые законные методы, включая полиграф, тест Роршаха и все остальное.
– Интересно, интересно… Тогда бы я прежде всего обратил внимание на людей с сангвиническим типом характера. В них присутствуют эмоции, но их в меру, не чересчур много. Они деятельны в отличие от меланхоликов и сначала думают и только потом делают – в отличие от холериков. Это охрана?
– Простите?
– Люди, которых тестируем – это охрана?
– Да. Плюс кое-какие категории обслуги – например, экипаж личного самолета.
– Пилоты… Это еще интереснее, они проходят предполетный контроль. Значит, проблема, которую мы создадим, должна нарастать лавинообразно. Очень интересно. Ищите сангвиников, сэр Джеффри, других не будет. Идеально – сангвиников с холерическими чертами. Мой человек просмотрит их – а потом мы сделаем окончательный выбор и начнем работать уже целенаправленно.
Когда это все началось? В Крыму? В Сочи? В Константинополе? Или в Гельсингфорсе, куда он, дурак отправил ее на отдых.
– К лучшему другу, бля!
Он даже сам не заметил, как сказал это вслух. Понял – только тогда, когда увидел, что на него смотрят. Опустил голову – забудут.
Черт… как хочется выпить… Но нельзя.
Интересно, этот ублюдок кому-то разболтал. Может, кто-то из тех, кто сейчас смотрел на него – смотрел со скрытым злорадством: что, мол, получил – модный мужской аксессуар наступающего осеннего сезона?
Ветвистые рога!
Правду говорят, что поздняя любовь – самая крепкая. Не говорят только – насколько крепкая.
Они познакомились в Крыму, и произошло это совершенно случайно. Потом, он долго вспоминал тот день. По условиям трудового контракта с авиакомпанией – он был тогда главным летчиком-инструктором в одной из авиакомпаний страны, его еще не пригласили в ОАЧ – ему полагался двадцатиоднодневный оплачиваемый тур за счет авиакомпании в любой дом отдыха в пределах Российской Империи. На сей раз, он выбрал Крым – в Гельсингфорсе, в шхерах отдыхать и ловить рыбу надоело, в Одессе был слишком много отдыхающих, а в Константинополь с наступлением лета перебирался весь двор, и об отдыхе в этом городе можно было забыть. А Крым – с одной стороны Черное море, недалеко Одесса, куда можно скататься на прогулочном теплоходике, с другой стороны – несмотря на обилие вилл и имений на берегу есть еще места, где не ступала нога человека, есть…
Тогда он встал в шесть часов утра – проклятая привычка, въевшаяся в кожу еще с армии. Шесть ноль-ноль – подъем! Шесть ноль-ноль – подъем! Санаторий весь спит – а у него подъем, видите ли. Он и заказал себе номер на первом этаже – чтобы никого не беспокоить своими подъемами. Надев старые, разношенные, еще с армейских времен оставшиеся треники, сунув ноги в кеды, он перескочил через перила балкона (ругались, что он затоптал цветы под окном, хоть он и делал это исключительно из благих побуждений, чтобы никого не будить своими подъемами) – и скользящим, волчьим бегом побежал по тропе. Это был его первый день – из двадцати одного.
Солнце еще толком не встало, но было уже и не темно. Это был совершенно особенный момент – когда всем вокруг светлеет, но свет не прямой, он исходит из-за горизонта и все вокруг замирает в предчувствии первых солнечных лучей. Все на какие-то мгновения становится серым, призрачным.
Он бежал по аллее, замощенной речным песком, отсчитывая в уме темп бега, примитивный речитатив, позволяющий втянуться. Это тоже было с армии – военные авиаторы относились к армии и вынуждены были вместе со всеми сдавать армейский общефизический тест, включающий в себя кросс пять километров по пересеченной местности. Вот и умирали на маршруте гордые летуны-авиаторы, многие из которых были в хороших званиях, в авиации продвигались быстро, там были надбавки за опасность и в жаловании и в очередности званий. И не было для рядового пехотинца большего наслаждения – чем смотреть на полумертвого авиатора, полковника, который, шатаясь и еле переставляя ноги, бежит к финишу.
Из ВВС он ушел глупо, по случайности – облетывали новый истребитель, и при резком маневре у него начал начало разрушаться правое крыло. Руководитель полетов просек вовремя, заорал, забыв про дисциплину радиосвязи "Восьмому – приказываю прыгать!" – но внизу был аэродром, были летчики и были другие самолеты. Хуже того – были бомбардировщики, готовящиеся выполнять задания с боевыми стрельбами. Он отвел самолет в сторону и только тогда рванул рычаг катапульты – на неуправляемом, уже беспорядочно кувыркающемся самолете. Приземлился плохо – высота были недостаточной, а самолет – поврежденным и не слушающимся управления. Хорошо хоть выздоровел, однако приговор ВВК* был суров: к полетам на всех типах реактивной боевой авиации не годен. Либо – уходи на разведчики, самолеты ДРЛО или транспортники, либо механиком, либо на штабную работу. Он ушел совсем – потому что в ВВС больше себя не представлял.
Как потом оказалось, в числе прочих готовящихся к учебному бомбометанию бомбардировщиков, был и самолет, командиром которого был тогда еще наследник престола, цесаревич Александр. Он дослуживал последний год, и учения эти для него были тоже – последними. Мужественного летчика, отказавшегося, несмотря на приказ руководителя полетов катапультироваться и отведшего самолет в сторону от летного поля он запомнил. Потом много лет спустя, его имя случайно попадется в числе прочих, в бумагах, поданных на подпись теперь уже Императору Александру Пятому. Через два дня ему придет конверт – отправителем будет Собственная, Его Императорского Величества Канцелярия. Но это все будет потом…
А пока – а пока он просто бежал, наслаждаясь предрассветным покоем и тишиной, с наслаждением чувствуя, как пружинит под ногами речной песок, коим была посыпана дорожка, как в легкие врывается исполненный запаха моря и сосновой смолы свежий ночной воздух. Здесь раньше была одна из резиденций одного из Великих князей старой ветви династии. Потом ветвь династии у руля сменилась, Министерство уделов больше не стало финансировать разгульную жизнь всех Романовых без исключения – и наследники Великого князя продали фамильный особняк крупному товариществу на вере. Товарищество оставило сад, спуск к воде и пристань, снесла старый особняк и воздвигла на его месте модерновую десятиэтажку санатория.
Не сбавляя темпа, он одним махом перескочил через невысокую живую изгородь – мало кто в его сорок лет способен был на такое – петляя, начал спускаться по извилистой, каменистой тропинке к пляжу. Он любил бегать по колено в воде – песок и водная толща давали отличную дополнительную нагрузку при беге. Ни разу даже не поскользнувшись, он выбежал на короткий, каменистый пляж у пристани и…
Она походила на русалку, выходящую из морской пены – такое сравнение пришло ему в голову. Он остановился – как рысак на полном скаку – а она какое-то время не видела его. Потом, услышав, или почувствовав что-то, повернулась, вскрикнула, присела в воду. А он стоял как дурак – и пытался привести растрепанные мысли в порядок…
– Ты кто?
Она не ответила, прячась в воде.
– Кто ты? Не бойся, скажи. Я Андрей.
– Варя…
– Варя… Ну, вылезай из воды, Варя…
– Я боюсь…
Он понял не сразу. Потом дошло – огляделся, подобрал с мокрой гальки купальник, бросил его в воду, близко к ней. Девушка начала одеваться, со страхом поглядывая на него.
