Джозеф Димона - Последний - на Арлингтонском кладбище
Может быть, что-то удастся узнать из показаний Маркони, хранящихся в библиотеке конгресса? Может, ничего, кроме устаревшей информации о Вьетнаме?
Тем временем Болтон на свободе, смерть близка, а он ничего не добился.
В дверь постучали. Уильямс открыл и увидел Стефани Сполдинг. На ней был брючный костюм из черного шифона с золотой булавкой у горла и небольшая соболья накидка.
Выглядела Стефани великолепно, и Уильямс ощутил желание задушить ее.
— Я велел тебе находиться дома. Не подвергать себя опасности.
Стефани вошла в комнату, за ней тянулся легкий аромат духов.
— А я хотела удивить тебя. — И чмокнула его в щеку.
— В этом ты преуспела. Я же предупреждал тебя два дня назад, что это очень серьезно, а ты беспечно разгуливаешь по улицам Нью-Йорка.
— Джордж, ну пожалуйста. Неужели ты не можешь хотя бы сделать вид, что рад видеть меня?
Стефани движением плеч сбросила свою накидку и бесцеремонно улеглась на кровать.
Шифоновые брюки были прозрачными, облегающими, роскошными.
— Джордж, сидеть в Паунд-Ридже такая тоска. Осточертело. Лучше уж смерть… пытки… все что угодно.
Уильямс придвинул кресло к кровати и стал с улыбкой разглядывать свою гостью.
Все его попытки рассердиться на нее оказывались тщетными. А когда она вела себя игриво, как сейчас, урезонивать ее было невозможно. Все же он попытался.
— Что с приставленными к тебе охранниками из ФБР?
— Они блестяще несут службу, Джордж. До сих пор думают, что я в Коннектикуте. Кроме того, я не могла их терпеть. От них пахнет бриолином, черт побери.
— В таком случае, — сказал Уильямс, — найми частную охрану, которая будет тебе чуть больше по вкусу. Ты можешь себе это позволить.
Стефани улыбнулась и села.
— Я сейчас немного обеднела, Джордж. Не могу пользоваться состоянием покойного мужа, пока его родственнички цепляются ко мне. Пришлось влезать в долги, сам знаешь, как это приятно.
Она, не мигая, глядела на Джорджа, ее зеленые глаза блестели.
— Должна сказать, что год от года ты становишься все интереснее. Почему ты не старишься?
— Наверно, потому, что не приходится ежедневно заботиться о тебе.
Стефани обреченно вздохнула.
— Хоть верь, хоть нет, Джордж, я приехала не соблазнять тебя. Но поговорить с тобой мне нужно. Теперь уже у тебя должен быть ключ.
— У меня есть одна нить, но пока я ничего не добился, — ушел он от ответа. Он не знал, сколько можно открывать ей. Наконец, сказал: — Кое-что у нас имеется. И Медуик, и Карсон были не в ладах с ЦРУ.
— Ну и что? — спросила Стефани.
— Ну, а ты имела дело с ним?
Стефани улыбнулась.
— Право же, Джордж, я не могу рассказывать тебе всего. Мне придется отвечать за разглашение тайны. — Уильямс промолчал, и она рассмеялась: Тебе-то следует знать, что я не питаю слабости к военным. А подбирать записки из голубиного помета под статуями — слишком грязно.
— И все же ЦРУ может быть причастно к этому, — сказал Уильямс.
Стефани поглядела на него.
— Джордж, тебе не приходило в голову самое простое объяснение?
— Какое?
— У многих еще не утих гнев из-за убийства Кеннеди. Таких людей миллионы. Они считают, что после его смерти страна катится под уклон.
— Поэтому один из них выбирает наугад шесть фамилий и в отместку убивает этих людей?
Стефани задумалась.
— Вот этого я не понимаю. Даже если это душевнобольной приверженец Кеннеди, с какой стати ему выбирать меня? Ведь я тоже привержена Кеннеди до сих пор. Из-за этого надо мной даже посмеиваются. Но я говорю: «Чего смеяться? Что было у нас после Кеннеди? Линдон Джонсон… Никсон с „Уотергейтом“. При Кеннеди казалось, что ради этой страны стоит трудиться. После Джонсона и Никсона краснеешь, видя звездно-полосатый флаг».
— Может, ты знала автора письма в те дни. Ему тогда было, как мне кажется, лет восемнадцать.
— Мой ровесник, — сказала Стефани. — Вряд ли. Я почти не встречалась с восемнадцатилетними. Джордж, сколько было тебе, когда мы встретились?
— Двадцать три.
— Ты влюбился в меня в первый же вечер, правда?
Уильямс промолчал.
— Можешь не отвечать, — сказала она. — Я тоже влюбилась в тебя.
— И показала это странным образом, — заметил Уильямс.
11
В 1963 году Уильямс и двое его друзей-юристов снимали в Джорджтауне особняк колониальной постройки с белыми ставнями и газовым фонарем у парадной двери.
Джордж Вашингтон не ночевал в этом особняке, но друзья Уильямса с лихвой возместили это смазливыми выпускницами вассаровского и редклиффского колледжей, наехавшими в Вашингтон при Кеннеди.
Уильямс почти всегда укладывался в постель с какой-нибудь книгой по правовым вопросам, и оба друга считали его несовременным — до той ночи, когда он сошелся с самой необузданной девицей в городе. Однажды вечером распахнулась дверь, в комнату влетела восемнадцатилетняя красавица с распущенными черными волосами и сказала, что за ней гонятся. Из живших в особняке знал Стефани только Эв Коллинз, явно неспособный выйти и сразиться с одним из ее распаленных любовников. Уильямс вызвался заменить его.
Над джорджтаунскими кварталами времен войны за независимость высоко сияла желтая луна… но на улице было тихо… совсем тихо.
— Где он? — спросил Уильямс.
— За своей машиной, — ответила Стефани. — Никак не могу от него отделаться.
— Почему он преследует тебя? — спросил Уильямс, когда они шли по улице, но Стефани ответила лишь:
— Я ему нравлюсь.
Автомобиль этого человека стоял на противоположной стороне улицы; Уильямс подошел и обнаружил бледного приземистого мужчину тридцати с лишним лет, курившего сигарету. Сказал ему:
— Боюсь, что вы докучаете этой девушке.
Мужчина засмеялся коротким, лающим смехом.
— Вот что, Билли, — сказала Стефани, — перестань таскаться за мной. Меня это пугает.
— Да, — сказал он с удивительным спокойствием. — И меня тоже.
— Ладно… перестань!
— Не могу, — ответил он.
И тут Стефани совершила удивительный поступок. Она крепко поцеловала его. Он обнял ее, и они прижались друг к другу. Видя это, Уильямс извинился и вернулся в дом.
Но через несколько минут раздался стук в дверь, и когда Уильямс открыл, там была Стефани.
— Ты спас меня, — сказала она.
Уильямс невольно заметил, что таких красивых глаз, как у нее, он еще не видел.
Она вошла и, словно у себя дома, свернулась клубком в кресле, обтянутом красным бархатом. Эв Коллинз, варивший на кухне кофе, спросил:
— Что там такое?
— Этот человек… он женат, я однажды легла с ним в постель, и он счел это… связью! Наверно, ему кажется, что влюбился. Торчит по ночам у дома и глядит на мое окно. Я не знаю, как от него отделаться.
— Это был странный способ, — сказал Уильямс.
— Это был единственный способ, — возразила Стефани. — Черт, при нем я чувствовала себя… дурочкой.
Уильямс с Коллинзом засмеялись, и в тот же вечер после дорогого ужина в «Жокей-клубе» разорительного для Уильямса (то, что он видел там Бобби Кеннеди, своего начальника, вошедшего кошачьей походкой, застенчиво улыбаясь, с судьей Байроном Уайтом, прозванным «Волшебник», несколько утешило его), Стефани заявила ему, что родители ее в Швейцарии и, если он не против, она хотела бы остаться с ним на ночь…
Однако наутро, когда он спросил, увидятся ли они снова, Стефани сказала «нет», потому что она не ханжа.
12
— Что ты имела под этим в виду? — спросил Уильямс.
Стефани рассмеялась.
— Я боялась тебя, — сказала она. — Ты смущал меня, и я хотела причинить тебе боль. Но причинила только себе — как всегда.
Уильямс улыбнулся, потом сказал:
— Стефани, убийца сейчас может находиться за дверью. Карсон был убит почти у меня на глазах. Так что, если хочешь романтических воспоминаний о романтическом прошлом, подожди, пока мы его не схватим.
— Ты ничего не понимаешь, — сказала Стефани. — Именно к этому я и веду. Мне то время вспоминается как лучшее в жизни. И тебе. Признайся.
— Ну и что?
— Может, и убийце тоже. Все идет оттуда, Джордж, поверь мне. Забудь о ЦРУ. Держу пари, что остальные не имели ничего общего со шпионством.
Каждое ее слово наводило на размышления, потому что могло оказаться истиной. Он мог пойти по ложному следу, напрасно тратя время и энергию на поиски «зеленых беретов» и агентов ЦРУ. Но Болтон служил в «беретах». Поэтому и взял имя Джо Маркони, человека из того же отряда. Однако угроза была адресована шести людям Кеннеди, не имевшим отношения к Вьетнаму.
13
Моряк казался Эверепу Меллону совсем не похожим на военного. Он носил очки без оправы и напоминал профессора романской филологии. Но на мундире у него было три шеврона капитана третьего ранга.
