Застава «Турий Рог» - Юрий Борисович Ильинский
— Признаюсь, поначалу я тоже сильно сомневался, стоит ли включать его в группу, однако деловые соображения вынудили принять это решение — другого подходящего человека не нашлось.
— Оскудела, оскудела русская земля…
— Харбинская, с вашего позволения…
Подошел Лещинский с охапкой полевых цветов.
— Господа, колокольчик! Как на китайских пагодах.
— Колокольчики остались в России, а эта дрянь даже не пахнет, — буркнул Горчаков.
— Простите, но я никогда их не видел, — смутился Лещинский. — Я здесь родился; но я еще увижу русские колокольчики. И ромашки. И березки. Полной грудью вдохну запах родимых полей!
Горчаков отвернулся: если и остальные участники акции подобны этому восторженному мальчишке, дело плохо.
База находилась в глухом лесу, укрывавшем ее от нескромных взглядов. У полосатого шлагбаума часовой-японец вскинул в приветствии винтовку с плоским ножевым штыком; из караульного помещения вышел офицер в мундире с полупогончиками на узких плечах, отдал честь, тщательно проверил документы.
В кабинете начальника базы, предупредительного японца в штатском костюме, был накрыт стол. После завтрака все направились в соседний, барачного типа дом, где ожидали участники операции — рослые, сильные люди с крепкими, обветренными лицами и решительным взглядом, в котором поблескивала скрытая насмешка. Горчаков с интересом присматривался к ним — любопытная публика!
Командовал этими людьми Лахно — пожилой лысый крепыш с вислым коршуньим носом. Горчаков медленно шел вдоль шеренги, смотрел пристально, оценивающе.
— Фамилии запоминать не нужно, князь, — сказал Жихарев. — Лахно они известны. С этими людьми он не раз бывал в переделках. Народец испытанный, проверенный, прошел огонь, воду, медные трубы и чертовы зубы. К коммунистам особой любви не питает.
Горчаков и Жихарев повернули обратно. Теперь стоявшие в шеренге казались Горчакову безликими.
— Каждый из них — яркая индивидуальность, — говорил Жихарев. — Правофланговый, например, классный подрывник. Лахно!
— Я! — Плешивый подкатился на кривых ногах, щелкнул каблуками.
— Господин Горчаков, командир вашей группы, интересуется личным составом. Что скажешь?
— А чего говорить? Сделаем, что прикажете. Казаки черту рога свернут, коли нужно.
— Служил? — спросил Горчаков.
— Так точно. Вахмистр…
— Георгиевский кавалер всех степеней, — с уважением добавил Жихарев.
— Молодец! Прикажи людям отдыхать. В девятнадцать ноль-ноль соберешь всех, потолкуем.
— Слушаюсь, ваше благородие!
Жихарев, Горчаков и Лещинский направились в соседнее помещение. За столом сидел японский унтер-офицер. Завидев вошедших, вскочил, козырнул и поспешно удалился. Жихарев сел на стул, Горчаков развалился в скрипнувшем кресле. Тонкий, как тростинка, Лещинский прислонился к подоконнику. Горчаков спросил, понравились ли ему новые знакомые. Не уловив иронии, переводчик замялся:
— Впечатления о них я еще не составил.
Горчаков и Жирахев рассмеялись.
— Составите, — заметил Жихарев. — Субъекты колоритные.
— Сюда идет довольно странная личность, — объявил Лещинский. — И даже две.
Вошел высокий китаец, голова повязана темным платком, за плечом — дулом к земле — английский многозарядный карабин, у бедра — деревянная колодка маузера, за поясом нож и револьвер, подсумки вспухли от патронов. Его сопровождал огромного роста детина в лисьем малахае[82], обвешанный оружием. Лещинский содрогнулся: лицо великана было изглодано оспой, вместо носа бесформенный катышек[83].
— Рад видеть вас, Господин Хо. Позвольте представить командира особого отряда господина Горчакова, — произнес Жихарев.
Китаец в платке протянул руку, растопыренные пальцы дрожали, под ногтями траурная кайма. Горчаков слегка поклонился. Китаец осклабился:
— Не бойся, хозяин. Проказы нет. Со мной можешь здороваться, а вот с ним, — он указал на верзилу, — не обязательно.
— Береженого бог бережет, — пробормотал Горчаков. — Вы знаете, что нам предстоит. Задача ясна?
— Нам заплатили. Сделаем, что прикажете.
— Хорошо. Сколько у вас людей?
— Мне заплатили за пятьдесят голов. Надо больше — пожалуйста. Готовьте деньги. Хунхузов в Китае как звезд на небе.
— Вооружение?
— Мало-мало… Винтовки, пистолеты, ручные пулеметы.
— Возьмете несколько ящиков гранат. Лещинский, запишите.
— Не надо, хозяин. Гранаты — пу шанго[84]. Хунхуз нож любит.
— Боишься, Хо, твои молодцы подорвутся? — усмехнулся Жихарев.
— Мало-мало боюсь.
Обговорив детали, расстались. Господин Хо птицей слетел с крыльца. Безносый телохранитель подал ему стремя. Всадники, перемахнув шлагбаум, карьером вылетели на дорогу. Потрясенный Лещинский смотрел им вслед.
— Ну, мальчик резвый, кудрявый, влюбленный, впечатление составили?
— Это же самые настоящие бандиты!
— Ну и что же, наивное дитя? Не все ли равно кому бить красную сволочь?
— Деклассированные элементы. Люмпены…
Горчаков рассердился: маменькин сынок вообразил войну чем-то вроде парада — звенят шпоры, блестят ордена, сабли. Оборотная сторона медали ему неизвестна. И понятно: молод, в гражданскую был ребенком, а Горчаков уже командовал батальоном.
— Если вас не устраивает подобное общество, еще не поздно отказаться!
— Вам не дает так со мной разговаривать даже право командира! — вспыхнул Лещинский.
Горчаков махнул рукой — неврастеник.
— Собирайтесь, господа, — вмешался Жихарев. — Мы еще не со всеми познакомились. Поблизости находится подразделение…
— Не слишком ли вы щедры, господин полковник? Задачи у нас ограниченные, зачем столько людей? Это затруднит отрыв от преследователей, проникновение в тыл, маскировку.
— Ошибаетесь, князь. Эти люди пригодятся. Они местные, хорошо знают район, не раз бывали там, рейдировали, участвовали во многих акциях на границе. У всех родня в селах и хуторах…
— А драться они умеют? — допытывался Горчаков.
— Можете не сомневаться.
До начала операции оставались считанные дни. Горчаков уточнял план, согласовывал его с представителем японского командования, подолгу просиживал над крупномасштабной картой района, знакомился с разведданными, поступавшими из штаба Квантунской армии, читал донесения прикордонной агентуры. Просматривая разведсводки, хмурился: данные весьма приблизительные, но, что поделаешь, других нет. Приезжал Маеда Сигеру, был сух, деловит, немногословен, потребовал заявку на боеприпасы и вскоре отбыл.
Группе предстояло передислоцироваться в крепость Тун-Ян-Мо. Горчаков выпросил у Жихарева двухдневный отпуск и уехал в Харбин, ощущая неясную тревогу. Последнее время ему казалось, что Ми угрожает опасность.
Дома он выспался, переоделся и поехал в ресторан. Размышляя о скорой встрече с Ми, рассеянно просматривал меню.
— Значит, так, любезный. Салат из медуз[85] с креветками. Коричневый соус. Бульон с тешей калуги, трепанги жареные с курицей, гляссе.
Официант исчез. К столу подошел Кудзуки в отлично сшитом светлом костюме. Горчаков обрадовался: не придется идти на явку. Одно это слово вызывало отвращение, противен был и луноликий Сигеру; хорошо, что полковник пришел один.
— Разрешите составить компанию? — Кудзуки сел, вытянул ноги, оперся на трость.
Горчаков залюбовался вещицей — рукоятка слоновой кости, тонкая резьба.
— Премиленькая, не правда ли, князь? Под старину, но сделана со вкусом. И досталась задешево.
— Красивая трость. Жаль, кость желтовата.
— Это не дефект. Цвет слоновой кости в определенной степени зависит от географических условий. Это несомненно индийский слон, у африканских бивни белые.
— Вот как?! Не знал.
— Индийские — азиаты, потому и желты, — подмигнул Кудзуки.
Сегодня
