Валерий Казаков - Тень гоблина

— Малюта, ну как там Москва на наши успехи реагируют? — теребил его Валерка Литвинов, с которым их еще в давние годы свела судьба военных журналистов. — Наверное, все в предпоносном состоянии?

— Москве, Валер, все абсолютно по фигу! — пожал плечами Скураш. — Ну Старую площадь и Застенки, конечно, слегка лихорадит. Еще бы, столько бабок в Беззубика вбухали, и все на ветер! А здесь-то что? Как шеф? Кто из старой команды рядом?

— Знаешь, я в их штабных раскладах не очень силен. Мне командир нарезал казаков и один из дальних западных районов, в котором я, в основном, и обретаюсь. За свои результаты я спокоен, а в штабе смута какая-то. До первого тура всем рулил Виктор Попов, ты его по Совету должен помнить, длинный такой…

— Конечно, помню, преданный Плавскому человек. Мы тогда, в девяносто шестом, вдвоем с ним и остались рядом с шефом, когда его арестовывать собирались. Правда, еще Санька Укольник коробки паковал и из-под носа у фэсэошников вытаскивал. Кстати, как он здесь?

— Нормально, на штатной должности адъютанта. И братец его здесь, а когда Попова погнали за то, что с первого тура не победили, и их дядька Черномор объявился. Сейчас они с Мариной всем и заправляют в штабе. Лично мне как-то без разницы, кто там верховодит, главное, чтобы по деньгам рассчитались, а то пока третью неделю под честное слово работаем, — слегка нахмурился Литвинов, но тут же его лицо озарила широкая улыбка. — А ты тоже, хорош гусь, мог бы мне и позвонить, что прилетаешь.

— Пробовал, все без толку. Твой московский отключен, а домашний не отвечает. — Малюта стащил плащ и бросил его на соседнее сиденье. — Послушай, а у вас что, все за деньги работают? Идейных, значит, совсем нет? А Плавский-то во всех газетах трубит, что он на выборы пошел с одной десантурной тельняшкой и верными единомышленниками, — поддел он друга.

— Давай, давай подкалывай! Ты, я вон вижу, тоже прилетел пеночки снимать! — набычился бывший сослуживец. — Да что-то рановато, основной десант москвичей ожидается в воскресенье. На триумфальное, так сказать, итоженье. Но ты у нас, конечно, всегда шустростью отличался.

— Какими мы все здесь нервными стали, чуть что — и сразу в бутылку! Ты еще на меня надуйся! Не собираюсь я ни у кого ни хлеб, ни должности будущие отнимать, как прилетел, так и улечу. Откуда ты знаешь, может, я со спецмиссией прибыл — вывезти проигравшего Беззубова, чтобы вы его в победном пылу не вздернули, на радость местному народонаселению.

Литвинов состроил притворную гримасу и откинулся на сиденье.

— Да этого мудака хоть сегодня можешь увозить. Вот уж кто полностью соответствует своей фамилии. А насчет должностей, ты же знаешь, шеф многое обещает, да Черномор все ловко урезает. И откуда он его только выкопал? Вот уж воистину сморчок поганый. Да ладно, все эти интриги никогда и не кончались, главное в другом. Главное, Малюта, победа! Представляешь, мы смогли победить Москву! Всю эту зарвавшуюся свору, что они только здесь не творили, кого только не засылали, а мы их всех сделали. Молодчина генерал! Пригнали Аллу Пугачеву, она неделю по сельским клубам во славу Беззубого пела, а перед самым отъездом, уже почти на трапе, ее спрашивают журналисты, причем заметь, не наши, чужие журналюги: «Ну и все-таки, за кого бы вы сами проголосовали, Алла Борисовна?» И ты знаешь, что она им ответила?

— Понятия не имею, если помнишь, я телек уже лет десять не смотрю.

— Так вот прима, не моргнув глазом, заявляет, что агитировала она честно за кандидата Вениамина Семеновича Беззубова, к чему всех и призывает, но сама бы она, как женщина, значит, отдала бы свой голос генералу. Он, де, настоящий мужик. Представляешь, что здесь началось?! — засмеялся Литвинов. — А когда Ален Делон прилетел, тут всё — и реки, и горы, и тундра — на ушах стояло! А он, красавчик, стоит рядом с шефом, автографы раздает, улыбается — это, говорит ваш русский Де Голль! Все, Малюта, теперь нас хрен кто остановит! Это надежда, надежда, понимаешь? — Валера прошелся рукой по взъерошенным волосам. — Да и черт с ними, с этими деньгами, которые были лично мне обещаны, главное, чтобы они с активом рассчитались! А я хочу работать с ним и дальше, понимаешь, работать! Я на Плавского поставил свое будущее и, между прочим, таких, как я, миллионы! Мне действительно кажется, что он сможет спасти Россию. Да и мне ли тебе это говорить, я же прекрасно знаю твое к нему отношение! Ладно, сейчас едем в штаб…

Скураш с нескрываемой радостью глядел на старого друга, постепенно заражаясь его энтузиазмом.

— Знаешь, давай сначала в гостиницу, время раннее, может, какой-нибудь номер себе вырвать успею. Из Москвы пытался заказать, без толку. Все занято и в «Есейске», и в «Октябрьской», только по выписке.

— Ну, «Есейск» — это вражеский лагерь, — кивнул головой Литвинов, — там твои кремлевские коллеги сумрачный отходняк празднуют. Сейчас Сане Укольнику позвоним, и все вопросы решатся. Я его предупредил, что поеду тебя встречать, он, наверное, уже и командиру доложил. Давай, Илья, сначала в «Октябрьскую», — отдал Литвинов команду водителю и добавил, — там наш лагерь.

— Да вы здесь действительно развернулись: тут красные, там белые, и негде бедному путнику коня напоить, — тряхнул головой Малюта. — Анна Александровна с шефом?

— Здесь уже давно, они почти все время вместе. Парой классно смотрятся. Ладно, скоро сам все увидишь. — Зазвонил телефон. — Литвинов. Слушаю.

«Армейщину из нас палкой не вышибешь, — рассматривая друга, подумал Малюта, — давно я его таким окрыленным не помню, разве что после Белого Дома, где он со своими казаками пытался защищать оплот народовластия в очередной раз обманутой России. Хотя что ерничать, когда ты и сам остался в душе предан Плавскому и на него надеешься. Конечно, губернаторство, это всего лишь этап наращивания мышечной массы, а дальше время покажет. С Плавским загад небогат…»

— На, с Укольником поговори, — прервал его раздумья Валера и протянул мобильник.

— Привет, Саша.

— Доброе утро, Малюта Максимович! Я в гостинице. Жду. Выпьем кофейку. Шеф проснется, пойдем к нему, он вчера поздно вернулся. О вашем прибытии ему Алексей Викторович доложил, он вас тоже ждет.

Алексей Викторович Стариков был самой таинственной и непонятной фигурой в окружении Плавского. Среднего роста, худощавый, слегка кособокий, с бесцветным, погнутым лицом, отчего рот заметно кривился, а губы, сворачиваясь в трубочку, выплевывали шепелявые и при быстрой речи плохо различимые слова. Серое, словно никогда не знавшее солнца лицо, было малоподвижно, меланхолично и полно необъяснимой, пугающей скорби. За несколько лет знакомства Малюта только однажды видел на его лице некое подобие улыбки. Зато у этого мрачного и нелюдимого человека были необычайно выразительные, слегка раскосые карие глаза, которые, казалось, иногда светились изнутри неестественным, гипнотизирующим светом. Морщины и ранняя седина говорили о нелегкой жизни, выпавшей на его долю.

Алексей Викторович никогда ни с кем не разговаривал прилюдно. Он обязательно уединялся, запирался, уходил из помещения и что-то быстро нашептывал собеседнику, пронзая его недобрым взглядом. Особенно непроницаем он был с женщинами, иногда даже казалось, что он их тайно ненавидит. Или боится. Единственной представительницей слабого пола, которую он терпел и даже, создавалось впечатление, уважал, была некая Марина Яковлевна, увядающая, но недурно сложенная дама, с таким же, как и у Старикова, бесцветным лицом и абсолютно невыразительными, по-птичьи пустыми глазами. От нее всегда веяло холодом и надменностью. Молва приписывала Марине Яковлевне недюжинные финансовые способности и превосходное знание современного экономического мира. Надо сказать, что вместе эта парочка смотрелась жутковато и больше смахивала на опытных подельников-аферистов. Никто не знал, чем они глянулись Плавскому, но таскал он их за собой всюду. К этим двоим примыкали братья Укольники, которых все почему-то считали племянниками Старикова, многие даже находили в них какие-то схожие черты.

Кроме этого, в группу «темных сил», как ее окрестили приближенные к генералу военные, входили еще три и вовсе экзотические личности. Лохматый, нечесаный и всегда неопрятно одетый колдун Яков и его помощница Гелла, высокая, довольно эффектная девица с ярко-рыжими волосами. Им неизменно отводилось отдельное помещение, которое они за пару дней угаживали до необходимости полного ремонта, развешивали по стенам кабалистические знаки, карты звездного неба, столы заваливали бумагами с астрологическими схемами, книгами по черной магии, шаманству и прочей дрянью. По углам на полу стояли шарообразные аквариумы, в которых под тусклыми лампами обитали огромные черные скорпионы, ящерицы и иная нечисть. Окно, словно паутиной, было затянуто пыльной серой марлей, а под ним стоял неизменный не то диван, не то топчан. Без особой нужды в эту по-булгаковски нехорошую комнату заходить никто не любил. Правда, еще в Москве, когда штаб-квартира опального генерала находилась в старинном здании рядом с Третьяковкой, Малюта, проходя мимо злополучной двери, частенько слышал протяжные стоны Геллы, громкое сопение Якова и жалобный скрип топчанистого дивана. «Неплохо они там колдуют», — с легким отвращением думал он, на минуту вообразив сцену любви в окружении копошащейся по углам мерзости.