Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком
— А еще ты обещал не употреблять алкоголя, — сказал Ком.
Он нагнулся надо мной и, обшарив мои карманы, достал листок, на котором было записано его «задание».
— А ведь я просил тебя это сразу уничтожить!
— Подумаешь!
— В тебе еще очень много легкомыслия. Я, наверное, тоже виноват. Плохо тебе объяснил. Ну что ж… — Он разорвал листок на две равные части. — Чтобы хорошенько запомнить, нам придется это съесть.
— Сначала ты! — сказал я.
Ком без возражений сунул бумагу в рот и, чуть подсвечивая себя фонариком, стал жевать. Я с удивлением наблюдал, как он прожевал свою половину и проглотил.
— Теперь ты, — сказал он, протягивая мне мою долю.
— Нет! — сказал я.
— Пожалуйста, — попросил он.
— И не подумаю!
Я встал и принял надежную боксерскую стойку. Он выключил фонарик и я, отскочив в сторону, замер. Потом я кинулся на шорох, пытаясь схватить Кома, однако свет вдруг вспыхнул у меня за спиной, и не успел я повернуться, как был сбит с ног. Ком навалился на меня, выкручивая мне руку.
— Десантник собачий! — выругался я; боль пронзила плечо: — Ой! Ой! Я согласен! — сдался я. — Смотри, я ем эту «секретную» бумаженцию, доволен?
Ком отпустил меня и отошел в сторону.
— Да не в этом дело, — расстроено сказал он. — Не в этой бумажке!.. Ты говорил, что никогда не предашь меня, а сам уже предаешь! тебе заложено желание сделаться лучше, — помолчав, добавил он. — Это, конечно, очень хорошо, и я верю, что ты сможешь стать настоящим человеком, если постараешься…
— Не сомневайся, — пробурчал я.
— Но почему ты повернул назад, не дойдя до цели? — спросил Ком. — Стало страшно?
— Плевать я хотел на «страшно»! Просто решил на всякий случай сохранить себя для полезных дел, а не идти преждевременно на дно. Или, по-твоему, я должен был с бодрым видом утонуть, чтобы ты считал меня настоящим человеком?
— Ты должен был достичь цели любой ценой, — сурово сказал Ком. — Таково было задание.
— Цель, по крайней мере, должна оправдывать средства, — возразил я
— Вот такими фразами обыватель маскирует свою неспособность к реши тельным действиям и страх… Ты должен был достичь цели!
— Я ничего не собираюсь маскировать. А если я обыватель, то не вижу в этом ничего унизительного.
— Нет, ты не обыватель! И я скорее умру, чем позволю тебе превратиться в обывателя! — воскликнул Ком. — Обыватель — всегда подлец и враг!
— Я рад… Но ты все же перегибаешь. Я тебе честно говорю, если бы мне попался под руку кирпич, когда ты налетел на меня в темноте, я бы тебя прибил, не задумываясь!
— Ну, кирпич бы тебе вряд ли помог… Но я еще научу тебя, как поступать в таких ситуациях. Важно только, чтобы ты стремился применить эй знания не для того, чтобы спасать свою шкуру, а для того, чтобы достичь цели… Сегодня, повернув назад, ты предпочел позор и смерть. Сегодня была только тренировка, а не настоящее дело, поэтому тебе достался всего лишь позор…
— Что ты заладил «позор», «позор»! Легко других учить, а ты сам попробуй, чего от меня требуешь. Пойди, искупайся! Посмотрю я, какой ты Василий Теркин!
— Пойдем, посмотришь, — кивнул Ком.
Мы вышли из котельной наружу и стали спускаться к реке. Я вдруг сразу поверил, что он так и сделает.
— Не надо, Ком, я верю! — стал отговаривать я друга.
— Нет, надо! У тебя не должно остаться никаких сомнений!
— Но это же готовое воспаление легких! Или, может быть, ты специально закаленный?
— Не больше, чем ты. Исключая, конечно, волевые качества. Если у человека есть цель, то в организме начинают действовать все скрытые резервы и не то что воспаления легких — насморка не будет!
Этот фанатик и вправду решил лезть в воду. Я схватил его за рукав.
— Погоди! Я согласен, что в экстремальной ситуации и особом психическом состоянии можно без последствий и в ледяной воде искупаться, но сейчас совсем другой случай. Нет ничего экстремального. Никакой такой особой цели! Это просто безумие! Подумаешь, тренировка!
— Во-первых, особая цель есть, — сказал Ком. — Ты, мой друг, в смертельной опасности. В твоей душе сомнение, и если сейчас его не уничтожить, оно уничтожит тебя… А во-вторых, ты должен запомнить, что нет никакой разницы между тренировкой и настоящим делом. Не должно быть! Потому что тренировка — это часть дела, а кроме того, у нас наверняка не будет времени разбираться — учебная объявлена тревога или нет…
Не доходя метров пятнадцати до полосы чистой воды, я остановился, а Ком прошел еще немного и стал быстро раздеваться. Раздевшись догола, он плотно закатал одежду в шинель, перевязал ремнем и решительно бросился в воду, держа скатку над головой. За считанные секунды он доплыл до противоположной кромки льда, зашвырнул подальше одежду, и, обломав ближний тонкий лед, мощным рывком выбрался из воды и побежал к одежде. Он энергично растерся шинелью, оделся и стал приседать и размахивать руками.
— Гигант! — восторженно закричал я. Нас разделяли река, метель и ночь.
— Теперь ты! — крикнул он в ответ. — Давай! Ты сможешь! Я едва сдержался, чтобы тут же не последовать примеру Кома.
— Хочу, дружище, но не могу! — закричал я. — Еще не созрел!.. Но я, честное слово, созрею! Потом!
— Давай сейчас! Ты можешь! Можешь! — Нет!
— Можешь!
Я возбужденно заходил взад-вперед. Мой здравый смысл куда-то улетучивался, уступая место удалому безрассудству и азарту, а главное, у меня в самом деле появилась уверенность, что я смогу. Я наклонился и для пробы схватил рукой горсть мелкого, хрустящего и совершенно нехолодного снега. Потом разделся, связал одежду в узел и с глупым криком «Вперед! За Родину!» побежал к черной воде, глядя, как мои босые ступни впечатываются в снег, как забавно кивает член, как рука с растопыренными пальцами тянется вперед, готовясь затормозить погружение. Я перебросил узел Кому и, присев на корточки, скакнул в воду в том же месте, что и Ком. Водица была холодна; мне показалось, что меня рвут клещами. Я так отчаянно заработал руками и ногами, что, наверное, проплыл это короткое расстояние, выдавшись из воды по грудь. Ком, распластавшись на снегу, бросил мне конец ремня, я ухватился за него и, ободрав бок об острую кромку льда, выкарабкался из воды.
Через минуту — не больше — я был докрасна растерт шинелью Кома и одет в свою, еще не успевшую остыть одежду. Чувствовалось, что Ком чрезвычайно мною доволен.
— Послушай, — с неожиданным смущением сказал он, — я хочу попросить тебя об одной вещи. Ты не будешь возражать, если я буду называть тебя Антоном?
— Понимаю… Это вроде партийной клички? «Товарищ Антон». Валяй! Я не возражаю.
Мы стояли на ветру посреди Москвы-реки. Мне показалось, что глаза Кома засветились в ночи искренней радостью.
— Как ты себя чувствуешь… Антон? — проговорил он.
— Как огурец! — ответил я.
Ускоренным маршем мы двинулись в направлении ориентира номер три. Белый храм вырастал из темного переплетения ветвей, словно снежное привидение.
— Антон!
— Я!
— Ты хотел со мной о чем-то поговорить?
Я едва поспевал за Комом. Полы его шинели жесткими крыльями расходились в стороны, взрыхляя снег; одной рукой он давал широкую отмашку, а другой придерживал на голове панаму. О чем я собирался с ним говорить? Я спотыкался от усталости и зажимал ладонью коловшую селезенку. О Жанке? О Лоре?..
— Ничего, — сказал я, — пустое!..
Несмотря на усталость (да и на селезенку), я был полон оптимизма (возможно, того самого, называемого Сэшеа дурацким). Но я чувствовал, что я еще молод (могу кое-как бегать, драться, купаться в ледяной воде!), что я, быть может, еще никогда по-настоящему не любил (хотя и женат), но что во мне еще есть огромная способность любить и что женщина, которую я полюблю, несомненно ответит мне взаимностью…
— Правильно, Антон! — бросил мне через плечо Ком. — Все пустое, ведь мы теперь не принадлежим себе. Мы принадлежим нашему делу!
Он все толковал очень своеобразно.
— Нашему великому делу! — пошутил я, но Ком не понимал шуток.
— Я рад, что ты это почувствовал! — сказал он.
Я понял, что недооценивал его чрезвычайной серьезности.
Я сел на снег, чтобы отдышаться. Ком быстро уходил по тропинке вверх. Он вошел в полосу электрического света и, остановившись, нетерпеливо помахал мне рукой, а я сидел на снегу и был полон оптимизма. «Впереди наша цель, впереди».
Когда я вернулся домой, в ванной шумела вода. Дверь в ванную была приоткрыта, под душем извивалась Лора. Кого она смывала с себя на этот раз?
— Привет, — сказала она.
— Привет, — сказал я.
По телевизору шла программа «Время». Леонид Ильич и Бабрак Кармаль имели дружескую беседу и подтверждали свои намерения продолжать действовать в духе прошлогоднего совместного заявления.
