Всеволод Овчинников - Горячий пепел
О возвращении на Тиниан не могло быть и речи. Еле-еле, буквально на последних литрах горючего дотянули до запасного аэродрома на Окинаве. Посадочная полоса была занята, а на отчаянные радиограммы с просьбой освободить ее никто не отозвался.
Пришлось дать залп всеми имевшимися на борту ракетами. Лишь этот фейерверк (означающий по кодовой книге «Дым в кабине. Идем на вынужденную посадку. На борту убитые и раненые») возымел действие. «Грейт артист» тяжело плюхнулся на бетон посередине полосы. К самолету со всех сторон устремились пожарные и санитарные машины.
— Где убитые и раненые? — выпалил санитар, вбежавший по аварийному трапу.
Суиней из последних сил стянул с себя шлем и, показав на север, мрачно произнес:
— Остались там, в Нагасаки…
Четыре с лишним века этот порт служил в Японии воротами христианства. Миссионеры строили там церкви, звали на путь истинный и пугали муками ада. Но всей их фантазии о дьяволе не хватило бы и на тысячную долю того, что сотворил с городом христианин Трумэн.
Атомная бомба взорвалась над собором, который воздвигли возле тюрьмы, чтобы звон колоколов помогал преступникам каяться. Взрыв, однако, не пощадил никого: ни грешников, ни праведников, ни самих богов.
Обезглавленный каменный Христос и доныне стоит там среди развалин, опровергая собственную проповедь о том, будто в мольбах можно обрести спасение.
Для следующей войны
6 августа 1945 года в 8 часов 16 минут утра японская радиовещательная корпорация обратила внимание, что радиостанция Хиросимы в эфире не прослушивается. Вслед за этим на токийском железнодорожном узле обнаружили, что телеграфная линия, проходящая через Хиросиму, вышла из строя. Полностью прервалась связь с этим городом и по военным каналам генерального штаба. Дежурные офицеры были озадачены: ведь сведений о крупном американском налете не поступало.
Лишь утром 7 августа в ставку верховного главнокомандующего пришло краткое донесение 2-го армейского корпуса: «Хиросима полностью уничтожена одной-единственной бомбой. Возникшие пожары продолжают распространяться».
Как только с этим донесением познакомились в генеральном штабе, туда был срочно вызван руководитель проекта «Ни». Офицер, посланный за профессором Нисиной, столкнулся в дверях его дома с репортером официального агентства Домэй. Тому срочно требовался ответ: верит ли профессор сообщениям американского радио о том, что на Хиросиму сброшена атомная бомба?
Нисина уклонился от ответа. Но, увидев на следующий день испепеленный город с самолета, пришел к выводу, что, судя по всему, так оно и было. Ничто, кроме атомной бомбы, не могло причинить подобных разрушений.
По кускам сплавившейся черепицы Нисина вычислил температуру взрыва. А силуэты людей и различных предметов, которые отпечатались на гладких каменных поверхностях, позволили ему довольно точно определить высоту, на которой взорвалась бомба.
Физик собрал образцы почвы на разных расстояниях от эпицентра, чтобы определить их радиоактивность. Четыре месяца спустя все тело Нисины покрылось волдырями. Как он и предполагал, это был результат остаточной радиации.
Ученые, участвовавшие в «Манхэттенском проекте», настоятельно просили генерала Гровса разбросать над Японией листовки, которые предостерегали бы об опасности радиоактивного излучения, возникающего при атомном взрыве. Американские военные власти не хотели этого делать. Они опасались, что такое предостережение побудит людей сравнивать атомное оружие с химическим. Поэтому Пентагон пытался поначалу попросту отрицать, что атомные бомбы способны вызывать у людей лучевую болезнь.
12 августа 1945 года министерство обороны США опубликовало официальный доклад о применении атомного оружия. В нем, в частности, говорилось: «Военное министерство подчеркивает, что бомбы были взорваны на такой высоте, чтобы сделать воздействие ударной волны максимальным и чтобы радиоактивные вещества захватывались восходящими потоками раскаленного воздуха и рассеивались на больших пространствах, не нанося никому вреда».
В Хиросиме Нисина встретил коллег, которых срочно откомандировал туда главный морской штаб. Это были профессор Аракацу из Киото и профессор Асада из Осаки. Так при обследовании атомного пепелища впервые объединили свои усилия японские ученые, которых прежде разобщало соперничество армии и флота.
Вернувшись в Токио, трое физиков, опять-таки вместе, были приглашены в ставку. Они ожидали вопроса: похоже ли увиденное ими на результат атомного взрыва? Но речь пошла совсем о другом.
— Можете ли вы, ученые, сообща напрячь силы, чтобы сделать атомную бомбу за полгода? Мы объявили бы ведущих участников работ погибшими при бомбежках, устроили бы каждому фиктивные похороны. А в действительности вывезли бы вас в префектуру Нагано. Там, в горах близ Мацусиро, в гранитных породах оборудована подземная цитадель для императора. Если американцы высадятся, армия и народное ополчение постараются любой ценой продержаться шесть месяцев. И если бы за это время у вас подоспела бомба, даже без средств доставки, мы взорвали бы захваченный противником плацдарм и изменили в свою пользу ход войны…
Физики слушали молча. Слышно было, как с бетонных сводов бункера капала вода. Невежественный фанатизм военной верхушки был столь же непостижим для ученых, как теория относительности для генералов и адмиралов.
— При нынешних условиях, — проговорил Нисина, — нам не хватило бы не то что шести месяцев, а и шести лет. У нас нет ни урана, ни электроэнергии. У нас вообще нет ничего…
Но люди в мундирах словно говорили на другом языке. После того как ученые покинули ставку, им еще долго виделись горящие, как в бреду, глаза адмирала Тойотаро Тамуры из главного морского штаба, слышались его слова:
— Работы все равно надо продолжать, чтобы успеть сделать бомбу если не для этой, то для следующей войны!..
Первый очевидец
Вечером 2 сентября 1945 года с Токийского вокзала отправился переполненный поезд. Хотя он считался пассажирским, в нем, как и в обычных эшелонах, преобладали люди в военной форме. По-военному был одет и единственный оказавшийся в этой давке иностранец. Соседи по вагону смотрели на него с удивлением.
Но еще больше удивились бы коллеги этого человека, если бы узнали, что корреспондент лондонской «Дейли экспресс» Уилфред Бэрчетт не стал, как все, добиваться аккредитации на линкор «Миссури». А вместо того, чтобы присутствовать при подписании акта о капитуляции Японии, отправился в Хиросиму. Билет Бэрчетту удалось купить без помех. Старые правила передвижения иностранцев уже не действовали, а новые еще не вступили в силу.
Утром 3 сентября Бэрчетт сошел с поезда в Хиросиме, став первым иностранным корреспондентом, который увидел этот город после атомного взрыва.
Вместе с японским журналистом Накамурой из телеграфного агентства Киодо Цусин Бэрчетт обошел бескрайнее красноватое пепелище, побывал на уличных пунктах первой помощи. И там же, среди развалин и стонов, отстучал на машинке свой репортаж, озаглавленный: «Я пишу об этом, чтобы предостеречь мир…»
«…Почти через месяц после того, как первая атомная бомба разрушила Хиросиму, в городе продолжают умирать люди — загадочно и ужасно. Горожане, не пострадавшие в день катастрофы, погибают от неизвестной болезни, которую я не могу назвать иначе, как атомной чумой. Без всякой видимой причины их здоровье начинает ухудшаться. У них выпадают волосы, на теле появляются пятна, начинается кровотечение из ушей, носа и рта.
Хиросима, — писал Бэрчетт, — не похожа на город, пострадавший от обычной бомбежки. Впечатление такое, будто по улице прошел гигантский каток, раздавив все живое. На этом первом живом полигоне, где была испытана сила атомной бомбы, я увидел невыразимое словами, кошмарное опустошение, какого я не встречал нигде за четыре года войны».
3 сентября 1945 года, на другой же день после капитуляции Японии, нахлынувшие в Токио иностранные журналисты услышали следующее: «Все, кому выпало умереть, умерли. И от последствий взрывов в Хиросиме и Нагасаки больше не страдает никто».
Это заявление сделал генерал Томас Фарелл, заместитель начальника «Манхэттенского проекта». Хотя оснований для такого утверждения у Фарелла не было никаких (он сам ступил на японскую землю лишь накануне и даже издали не видел испепеленных городов), слова его разошлись в печати как официальное мнение американских ученых.
Когда 7 сентября Бэрчетт вернулся в Токио, его окликнул на вокзале знакомый военный корреспондент.
— Бэрчетт! — прокричал он. — В пресс-клубе только о тебе и говорят. Пойдем быстрее в отель «Империал».
Там начальство проводит инструктаж в связи с твоей статьей о Хиросиме…
