Дмитрий Лекух - Командировка в лето
– Первый, первый, третьему ответь…
Братки настороженно переглянулись, полковник с недовольным видом потянулся к рации, поднес к губам:
– Слышу тебя хорошо. Говори.
– Первый, когда домой? А то машина который час под парами, да и летуны не жрамши…
Полковник недовольно поморщился и ретранслировал мэру:
– Алексей Игоревич, когда вниз полетим? Летчики интересуются… Вот зар-р-разы! Война, видишь ли, войной, а обед извольте по расписанию…
Алексей Игоревич к вопросу был явно не готов. К тому же горячего еще не принесли.
Пельмени с медвежатиной – это ж разве горячее?
Так…
Закуска перед нормальным приемом пищи…
Мэр слегка побагровел и задумался.
На выручку, как всегда, разумеется, пришел Князь:
– Так, Петро… «Вертушка» пусть ждет дальше, а летунов мы сейчас покормим. Там рядом с вертодромом кафешка очень приличная имеется. Андрей, займешься?
Корн коротко кивнул, взял со стола мобильный телефон и вышел куда-то через лобби отеля.
А Глеб продолжал искоса подсматривать за братками.
Было довольно любопытно наблюдать, как они быстренько рассчитались, подхватили подмышки своих ничего не понимающих девиц и по-тихому слиняли, изредка бросая уважительные взгляды на странную компанию, жрущую водку с пельменями, в то время как ее ждет стоящая неподалеку под всеми парами «вертушка».
Ларин коротко хохотнул.
Нда…
Мы не злорадные.
Просто злые.
А радуемся исключительно от ощущения полноценности бытия…
Проехали.
Что-то, а инстинкт самосохранения у таких типов всегда развит исключительно хорошо…
Иначе бы просто не выжили, крысюки поганые.
Вскоре вернулся Корн, принесли горячее, и застолье плавно перешло в следующую фазу, когда все пытаются говорить, но уже мало у кого получается слушать.
Впрочем, Художнику и теперь быстро удалось завладеть всеобщим вниманием.
Король репортажа, блин…
– …Я вообще-то раньше думал, что такое только в анекдотах бывает. А жизнь-то, она, оказывается, любому анекдоту сто очков вперед даст. Мы тогда на Чукотке работали. Был такой проект на телеке – «Все регионы России». Давно. В середине девяностых еще. Шеф наш тогда еще не по разряду звезд шел – так, молодое, подающее надежды дарование… Ну, а на Чукотку – кого кроме нас, потомственных алкашей, вкупе с молодыми, талантливыми и начинающими, заслать получится? Правильно, никого! Да и мы только после того, как нам тройные премиальные пообещали, добро дали. Нефиг там делать цивилизованному человеку… Ну, так вот… Прилетели, отснялись… Казалось бы, что еще тут – возвращайся, монтируй да отчитывайся. Так нет, этот, – Сашка кивнул в сторону Глеба, привлекая к шефу всеобщее внимание, – уже тогда беспокойный был. Шизофреник на журналистской почве. Нет, говорит. Изюминки, видишь ты, не хватает. Пока не найдем – будем здесь колбаситься. А директором у нас тогда практиканточка была с журфака, Ленка Скворцова. Вы ее глазищи зеленые да гриву каштановую теперь через день в вечерних новостях лицезреть честь имеете. Ушлая девочка. Дотошная. Пошла в местную библиотеку, да и нарыла там, что у них на Чукотке есть молодой оленевод – Герой Социалистического Труда. В девятнадцать лет получил – хрен его знает за что, не помню уже, времени-то сколько прошло. Ну, Глеб и загорелся. «Вот она, – говорит, – изюминка: как себя чувствует молодой человек, Герой Соцтруда, в условиях рыночной экономики Крайнего Северо-Востока». Ну, взяли у местного, прежнего еще, губернатора «вертушку», да и полетели. Изюминку эту снимать, мать ее налево…
Сашка поперхнулся, взял рюмку водки, со вкусом хлопнул, после чего прикурил сигарету и блаженно зажмурился.
– Ах, молодость-молодость… Прилетели, короче… Тут же чукчи набежали: бабы, детишки… Думали, магазин прилетел… Где, говорим, герой-то ваш тут прячется? «А вы, – спрашивают, – не магазина? Нет? Телевидение? А-а-а, это неинтересно. Вот если бы магазина… А герой, – говорят, – во-о-он в том чуме». Ну, Ленка, как только в тот чум залетела, так разу и обратно вылетела: вонь такая – не приведи Господи… Вывернуло ее, бедолагу, наизнанку, как сейчас помню… А весна была, солнце стоит, шеф и говорит: «Ну ее на фиг, эту экзотику, давайте его на улице снимать. Все равно в чуме свет ставить надо, а директор-осветитель в том интерьере блевать будет просто не переставая. Жалко девочку». Выволокли этого героя на улицу, глянули: мама дорогая! Ему ж по паспорту еще двадцати пяти нет, а он, как минимум, лет на пятьдесят тянет! Телогрейка – засаленная, воротник оторван. Морда в золе напополам с жиром каким-то. Вши бегают, не стесняясь, как немецко-фашистские завоеватели. Ленка их, бедная, перед съемкой кисточкой колонковой с него стряхивала… Ну, начали снимать. Поспрошали, как ему живется. «Хорошо, – говорит, – живется, только водку русские редко привозят. А так – хорошо». «Как с деньгами?» – спрашиваем. «Да есть, – отвечает, – мало-мало», и достает из-под телогреечки своей засаленной с оборванным воротничком та-аакую пачку, что, не знаю как шефа, а меня точно чуть инфаркт не хватил! «Вот, – говорит. – В чуме еще есть, только толку-то? Водки-то все равно нет…» Ну ладно… Шеф еще вопросиков позадавал: типа, как жизнь, как олешки, как жена, как дети, а потом и говорит: «Ну, ладно, а орден-то покажи. Где он там у тебя?» И тут этот перец распахивает телогрейку, а у него на груди – не поверите – «Мать-героиня». Мы так и офигели…
Народ тихо заржал.
А Сашка, что твой Станиславский, выдержал приличествующую случаю паузу и дождался-таки вопроса:
– Ну, и что дальше?
Художник хмыкнул и потянулся за следующей сигаретой.
Ему явно нравилось быть в центре всеобщего внимания.
По крайней мере, когда он начал похлопывать себя по карманам в поисках зажигалки, к нему протянулось сразу несколько рук с трепещущими огоньками.
Тут уже и градоначальник не выдержал:
– Чего дальше-то было? Ну, давай, говори, не тяни душу!
– Чего-чего… – Сашка лениво затянулся, не торопясь выпустил дым тонкой струйкой. – Я ж говорю, раньше думал: такое только в анекдотах бывает. Все настолько офигели, что и сказать ничего не могут. Ленка первая нашлась: «А где, говорит, у вас, уважаемый имярек, Звезда-то?» А он на нее эдак высокомерно, как только чукчи умеют, взглянул и говорит: «А зачем мне Звезда? Тут геолога проходила, шибко умный геолога, не такой, как ты, так он мне так и сказал: зачем тебе Звезда? Давай я тебе ее на Солнышко сменяю». – Сашка уже сам ржал, всхлипывая и давясь словами. – «Мать-Героиня», она… ведь и правда, в виде солнышка с лучиками…
Стол грохнул так, что Глеб даже испугался – стекла-то не повылетают?
Нет, вроде выдержали…
Мэр Сочнов всхлипывал и трясся, что твой эпилептик. Потом, успокаиваясь, вытер покрасневшее лицо носовым платком, высморкался в этот же платок и, не выдержав, снова захохотал, утирая подступающие слезы.
– Солнышко, говоришь…
Чуть позже, когда народ перешел к кофе с коньяком, Ларин потихоньку слинял на воздух.
Незаметно.
Взял рюмку с коньяком, сигареты и вышел.
Хотелось побыть одному.
На улице было чисто, тихо и свежо.
Из ресторана доносились приглушенные стеклом взрывы смеха – Сашка травил очередную байку.
Молодец, парень.
К следующему интервью мэр уже будет любить их, как родных, а это изрядно облегчает задачу: разговорить, найти какую-то незаметную постороннему взгляду черточку, штришок, оживить образ.
Солнце стояло еще довольно высоко, но северные склоны гор уже изрезали суровые морщины теней. И Глебу вдруг безумно захотелось туда, наверх, в одиночество и тишину.
Подальше от всех этих малопонятных игр с выборами, мэрами и прочими вертолетами.
Сзади кто-то деликатно кашлянул.
Глеб обернулся.
Князь.
Ну, конечно…
И, разумеется, в его руке тоже была стопка старого доброго армянского коньяка.
Ну-ну…
– Подышать вышел?
Глеб кивнул и в ожидании выгнул домиком левую бровь.
Ну.
Говори.
Не просто же так пришел.
Князь достал из кармана пачку сигарет, чиркнул колесиком зажигалки, прикурил, затянулся задумчиво.
– Знаешь, иногда так хочется дом здесь построить. Где-нибудь повыше, куда ни одна сука не доберется. Главное, чтоб родник был рядом. Или ручеек какой. Чистый. Устал от всего этого говна – сил никаких нет. Хоть иди да вешайся…
Глеб внутренне содрогнулся.
Вот оно как…
А он-то думал…
Пожал плечами и тоже полез в карман за сигаретами.
– У дураков мысли сходятся…
Князь коротко и как-то невесело хохотнул.
– Да это-то как раз и понятно… Хуже другое – не сбежим. И не потому, что не пустят. Сами останемся.
Глеб тоскливо и порывисто затянулся, добил одним глотком остававшийся на донышке коньяк.
– Знаю.
– И я знаю… Слушай, пойдем в бар, хлопнем по сотке? Этих и твой оператор неплохо развлекает…
– Пойдем. Хлопнем.
И они пошли и хлопнули.
