Фредерик Форсайт - Икона

— Что-то в этом роде. После смерти Черкасова следующим событием, кажется, станут приближающиеся президентские выборы.

Оба помолчали, пока молодая официантка ставила на стол бараньи котлеты с овощным гарниром и графин кларета — клиентам от ресторана. Марчбэнкс разлил вино.

— Это ясно само собой, — заметил Уортинг.

— Именно такова наша точка зрения. Коммунисты выдохлись за эти годы, чтобы вернуться к власти, а реформаторы дезорганизованы. И кажется, ничто не помешает Комарову стать президентом.

— А что, это так плохо? — спросил редактор. — Последний раз, когда я видел его, он, казалось, говорил разумные вещи. Исправить положение с валютой, остановить сползание к хаосу, прижать мафию. Все в таком роде.

Уортинг гордился прямотой своих высказываний, и порой его речь звучала резко.

— Вы абсолютно правы, звучит прекрасно. Но в нём все ещё много загадочного. Что в действительности он намеревается делать? Каким именно образом он намерен это делать? Он заявляет, что презирает иностранные кредиты, но как он собирается обойтись без них? Точнее, не попытается ли он ликвидировать долги России, расплатившись ничего не стоящими рублями?

— Не посмеет, — сказал Уортинг. Он знал, что «Телеграф» имеет своего постоянного корреспондента в Москве; правда, в течение некоторого времени он не получал ни строчки о Комарове. Вполне возможно, что этот ленч не будет пустой тратой времени.

— Думаете, не посмеет? — возразил Марчбэнкс. — Мы не уверены. Некоторые его выступления звучат довольно экстремистски, в то время как в частных беседах он убеждает своих собеседников, что он вовсе не такой страшный. Какой же он на самом деле?

— Я мог бы попросить нашего человека в Москве взять у него интервью.

— Боюсь, едва ли ему предоставят такую возможность, — предположил разведчик. — Думаю, почти каждый аккредитованный в Москве корреспондент регулярно обращается к нему с такой просьбой. Он даёт интервью исключительно редко, и подразумевается, что он ненавидит иностранную прессу.

— Послушайте, я вижу, у них есть паточный пирог, — сказал Уортинг. — Я закажу себе. — Британцы среднего возраста испытывают большое удовольствие, когда им удаётся поесть что-нибудь из того, чем их кормили в детском саду. Официантка принесла паточный пирог для них обоих. — Итак, как же подобраться к этому человеку? — спросил Уортинг.

— У него есть молодой советник по связям с общественностью, к чьим советам он, кажется, прислушивается. Борис Кузнецов. Очень умён, получил образование в одном из американских колледжей Айви Лиг11. И если существует ключ к Комарову, то это он. Нам известно, что он читает западную прессу каждый день и особенно любит статьи вашего Джефферсона.

Марк Джефферсон был сотрудником и постоянным автором статей на развороте «Телеграфа». Он писал о политике, внутренней и внешней, выступал как прекрасный полемист и ярый консерватор.

Уортинг медленно жевал кусок своего паточного пирога.

— Это мысль, — наконец произнёс он.

— Видите ли, — сказал, оживляясь от удачи, Марчбэнкс, — постоянных корреспондентов в Москве на пенс пара. Но известный очеркист, приезжающий для создания настоящего портрета будущего вождя, человека будущего и прочая чушь, — это может их заинтересовать.

Уортинг задумался.

— Может быть, нам следует подумать о статьях-портретах всех троих кандидатов? Так сказать, для баланса.

— Прекрасная идея, — подхватил Марчбэнкс, который вовсе так не думал. — Но Комаров — это тот, кто привлекает людей тем или иным образом. Другие два — ничтожества. Послушайте, а не подняться ли нам выпить кофе?

— Да, неплохая идея, — согласился Уортинг, когда они уселись в верхней гостиной под старинным портретом. — Очень тронут вашей заботой о тираже нашей газеты. Так какие вопросы, по вашему мнению, ему следует задать?

Марчбэнкс улыбнулся, взглянув на редактора.

— Ладно. Да, мы действительно хотели бы получить ответы на некоторые вопросы, чтобы доложить нашему начальству. Но мы бы предпочли, чтобы этого в статье не было. В России тоже, вероятно, читают «Телеграф». Каковы истинные намерения этого человека? Что будет с национальными этническими меньшинствами? В России их десять миллионов, а Комаров — русский националист. Как он на деле собирается возродить былую славу России? Одним словом, этот человек — маска. А что прячется под этой маской? Нет ли секретной программы?

— А если и есть, — задумчиво произнёс Уортинг, — зачем ему говорить об этом Джефферсону?

— Никогда не знаешь наверняка. Люди увлекаются.

— А как добраться до этого Кузнецова?

— Ваш человек в Москве должен его знать. Личное письмо от Джефферсона будет, вероятно, воспринято благосклонно.

— Хорошо, — сказал Уортинг, спускаясь с Марчбэнксом по широкой лестнице в нижний зал. — Я уже мысленно вижу этот разворот. Неплохо. Если этому человеку есть что сказать. Я свяжусь с нашим корпунктом в Москве.

— Если получится, я бы потом хотел поговорить с Джефферсоном.

— Выслушать отчёт? Ха! Он, знаете ли, весьма колючий.

— Я постараюсь его умаслить.

На улице они расстались. Водитель Уортинга, заметив его, выехал с запрещённой парковки напротив Сантори и повёз его назад к Кэнари-Варф. Разведчик после паточного пирога решил пройтись пешком.

Ещё до того, как Эймс стал работать на КГБ, он просил назначить его шефом советской линии резидентуры ЦРУ в Риме. В сентябре 1985 года он узнал, что получил этот пост.

Это ставило его в затруднительное положение. Тогда он не знал, что КГБ собирается невольно подвергнуть его смертельной опасности, арестовав всех, кого он выдавал с такой поспешностью.

Назначение в Рим удалит его от Лэнгли, лишит доступа к файлам 301 и советскому отделу группы контрразведки, приданной к отделу СВ. С другой стороны, Рим считался приятным местом для проживания, а работа там — важной. Он посоветовался с русскими.

Они одобрили. Во-первых, их ожидали месяцы расследований, арестов и допросов. Объём сведений, предоставленных Эймсом, был настолько велик, что малочисленная группа «Колокол», работавшая над этими материалами в Москве, не могла обработать их быстро.

Тем временем Эймс подбросил ещё кое-что. В пакетах, переданных связному Чувакину во второй и третий раз, содержались сведения буквально о каждом сотруднике в Лэнгли. Там были не только полные данные о должностях и успехах, но и их фотографии. Теперь КГБ мог найти этих сотрудников ЦРУ в любое время и в любом месте.

Русские также рассчитывали, что в Риме, в одной из ключевых групп отдела СВ, Эймс получит доступ ко всем операциям ЦРУ, включая совместные операции с союзниками по всему Средиземноморскому побережью от Испании до Греции.

К тому же в Риме сотрудникам КГБ будет намного проще связаться с Эймсом, чем в Вашингтоне, где всегда существовала опасность, что ФБР раскроет их связь. И они настаивали, чтобы он занял этот пост.

Итак, в сентябре Эймса отправили на курсы учить итальянский язык.

В Лэнгли полного значения катастрофы, надвигавшейся на управление, ещё никто не сознавал. Да, потеряли контакт с двумя или тремя самыми лучшими агентами в России. Это беспокоило, но ещё не пугало.

Среди личных дел, переданных КГБ Эймсом, находилось досье на молодого человека, только что переведённого в отдел СВ, которого Эймс характеризовал, поскольку новости распространялись подобно лесному пожару, как восходящую звезду. Его звали Джейсон Монк.

В этих лесах старик Геннадий собирал грибы уже много лет. Выйдя на пенсию, он пользовался бесплатными дарами природы как подспорьем к своей пенсии: свежие грибы он продавал лучшим ресторанам Москвы, а высушенные, в связках, — в немногие продолжавшие работать магазины деликатесов.

Главное в сборе грибов — встать рано утром, до восхода солнца, если можно. Они растут ночью, а после рассвета на них нападают мыши-полёвки, белки и, что ещё хуже, другие грибники. Русские любят грибы.

Утром 24 июля Геннадий взял велосипед, собаку и поехал из своей маленькой деревушки в лес, где, как ему было известно, грибы растут в изобилии. Он надеялся, пока не высохла роса, набрать полную корзину.

Лес, в который он отправился, находился рядом с Минским шоссе, по которому с рёвом неслись грузовики на запад, к столице Белоруссии. Он въехал на опушку, оставил велосипед под деревом, взял плетёную корзину и углубился в лес. Прошло полчаса, корзина была уже наполовину наполнена, когда показалось солнце. И тут его собака, заскулив, бросилась к зарослям кустарника. Геннадий обучил дворнягу находить грибы по запаху — вероятно, пёс почуял что-то стоящее. Приблизившись к месту, Геннадий почувствовал сладкий тошнотворный запах. Он сразу узнал этот запах. Разве не нанюхался он его за те годы, когда молодым солдатом, почти мальчишкой, прошёл долгий путь от Вислы до Берлина?