Юлиан Семенов - ТАСС уполномочен заявить
Ирина Прохорова, которая любит Виталия Всеволодовича Славина».
«Центр.
После убийства Белью из Луисбурга скрылся Хренов. Я установил его адрес, хозяйка отеля сообщила, что он взял все вещи и купил билет на самолет. Куда — неизвестно. Можно предполагать, что он бежал, опасаясь расправы ЦРУ.
Славин».
«Славину.
Можете ли выяснить вашими возможностями судьбу транспорта № 642, отправленного наземным путем из Луисбурга в Нагонию? Все сроки прошли, а транспорт до сих пор не доставлен.
Центр».
«Центр.
По сведениям, поступившим от кругов, близких к прессслужбе Огано, транспорт № 642 был захвачен в конце прошлой недели его войсками. Огано дал понять, что ему было известно, когда именно пойдут грузовики из Луисбурга. Он заявил, что отныне все караваны с грузами для Нагонии будут перехватываться его «зелеными беретами». От кого именно поступили к нему эти сведения, неизвестно, однако путь караванов и время отправления луисбургским властям известны, это входит и в прерогативу наших транспортников, согласно соглашению, подписанному со здешним министерством транспорта.
Славин».
«Славину.
Кто из наших отвечает за маршруты и сроки транспортировки грузов в Нагонию?
Центр».
«Центр.
За сроки транспортировки отвечает Зотов. Маршруты обговаривал сотрудник внешнеторгового объединения Шаргин во время командировки в Луисбург в апреле этого года.
Славин».
«Славину.
Шаргина мы изучаем. Что можете сообщить о нем дополнительно?
Центр».
«Центр.
Шаргина характеризуют положительно. При этом отмечают пристрастие к выпивке. Замечено, что он весьма озабочен встречами с женщинами. Что касается модели сверхмощного радиоприемника «Панасоник», то Шаргин купил его непосредственно у фирмача Грегорио Амарала за 512 долларов. Однако, уезжая из Луисбурга, Шаргин декларировал на таможне также фотоаппарат «Минокс», последний выпуск, самый маленький аппарат из известных здесь ныне, и диктофон марки «Гертон», стоимостью 125 долларов. По данным бухгалтерии торгпредства, Шаргину было выдано 650 долларов суточных, квартира оплачивалась его объединением.
Славин».
«Славину.
Выясните, не посещал ли Луисбург одновременно с Шаргиным коммерсант из „Трэйд корпорэйшн“ Ван Зэгер?
Центр».
«Центр.
Коммерсант Ван Зэгер никогда не посещал Луисбург.
Славин».
«Славину.
Выясните, есть ли в Луисбурге представительство „Трэйд корпорэйшн“.
Центр».
«Центр.
Представительства „Трэйд корпорэйшн“ в Луисбурге нет.
Славин».
Поиск-II
(Жванов, Гмыря)
Когда младший лейтенант Жванов «принял» Парамонова, тот уже успел провериться, посмотрел в витрине «продмага», нет ли кого, кто идет следом, и нырнул к Цизину, в «Минеральные воды».
Жванов, зная по предыдущим дням, что Парамонов не задерживается у прилавка, вошел следом за ним сразу же и заметил, что Цизин наливает в стакан воду из бутылки «Витаутас», но, налив, не поставил ее подле себя, а сунул в холодильник.
Парамонов выпил воду залпом, лицо его на мгновение замерло, потом резко покраснело, и, положив на тарелку пять копеек, он вышел из магазина.
Жванов успел ухватить стакан, несмотря на то что Цизин хотел забрать его первым, понюхал — пахнуло сивухой.
— Дай бутылку, — сказал Жванов. — Дай, не греши.
Цизин достал из кармана пятьдесят рублей, протянул Жванову:
— Не губи, ирод.
— Ты чего мне суешь?! Ты чего суешь мне?! — рассвирепел Жванов. — Ты мне налей, я тебе — что, гад продажный?!
— Да погоди ты, не ори, — Цизин перешел на шепот. — Буквально, я ж думал, что ты оттуда… Сейчас налью, киря, от души налью…
Он достал бутылку из холодильника, но, когда открывал пробку, бутылка выскользнула у него из рук, разбилась, он сразу же достал вторую, эту, вторую, он предусмотрительно разбил над мойкой и тут перешел в атаку:
— Чего тебе надо?! Чего налить?! Ты думал, я водкой торгую, да?! А ну докажи! За клевету, знаешь, как припеку!
Он продолжал кричать, когда в магазин вошли три старухи.
— Деньги вымогал! Говорил, буквально, водки налей, а где у меня водка! Провоцировать себя не позволю! По новой конституции за это под суд отдают! Ишь вырядился, ишь бороду отпустил, циник!
Жена Парамонова, когда к ней приехал полковник Гмыря, выслушала его вопрос, вздохнула и ответила тихо, еле слышно:
— Я вас не совсем понимаю. С ним что-нибудь случилось?
— Нет, с ним ничего не случилось, но лучше будет — и для него и для вас, — если вы расскажете правду.
— Ну выпьет рюмку иногда, — еще тише ответила женщина, и ее нездоровое полное лицо повело какой-то странной гримасой, — на праздник какой или в день рождения…
Гмыря откинулся на спинку стула, оглядел комнату, аскетично-чистую, стол отполирован до блеска, диван-кровать застлана белым покрывалом, яркие герани на подоконнике, вздохнул чему-то своему и заключил:
— Вы меня извините, только неправду вы мне говорите. А зря. Потому что алкоголик не тот, который на скамейке спит, а тот, что каждый день, в обед и перед ужином берет стакан водки. А потом начинает принимать и перед завтраком. А несчастной женщине, особенно если приходилось работать за границей, надобно из кожи вон лезть, кормить семью макаронами, пухнуть самой, только б никто не узнал о горе, только б скандала какого не получилось. Где система «Сони», которую вы привезли? Он же ее продал, за две тысячи продал, потому что на водку не хватает. Где киноаппарат? Тоже в комиссионный ушел. Тоже на водку, Клавдия Никитична, разве нет? Где деньги на «Жигули»? Он их за полгода просадил — аккуратно, без скандалов, по-семейному: пол-литра в день, а это — пять рублей, а по субботам и воскресеньям — десять, а зарплата — сто восемьдесят, и жена не работает, а еще дочери надо помогать выплачивать пай, — не так разве?
И тут женщина заплакала. Она плакала беззвучно, жалобно, какое-то несоответствие было в ее бесформенной фигуре и детских, неутешных слезах, которые она не утирала даже — привычно, верно, для нее это было, плакать.
— Жлоб проклятый, — шептала она, — алкаш, чтоб он подавился своей водкой, нет на него погибели! Каждый день, каждый божий день… Если бы пять рублей! Мы б тогда машину-то купили, как мечтали на юг семьею поехать, когда еще Мариночка с нами жила, от него ведь замуж вышла, девчонкой ведь совсем, а теперь мается в чужой-то семье. Пять рублей он днем пропивает, да вечером еще столько же, а по субботам и воскресеньям, если не уходит на халтуру, по двадцатке, с самого раннего утра, а я — молчи… Говорила ему, деспоту, все равно узнают, до добра не допьешься, никуда больше не выпустят. А что случилось-то?
— Пока ничего. Вы с ним были, когда он в полицию попал?
Женщина всплеснула руками:
— Где?! В какую еще полицию?!
— В Луисбурге, незадолго перед отъездом…
— Это когда он ночью не пришел, что ль?! Денег еще потом назанимал, да?
— У кого он деньги брал?
— У Евсюковых взял, еще у кого-то, говорил, на подарки, сувениры, под эти сувениры потом за полцены магнитофон продал, а меня еще корил, если овощей куплю.
— Он с Шаргиным в Луисбурге познакомился?
— Кучерявый такой? Надушенный? Там. Все возил его на машине, к фирмачам возил, на пляж. Тоже хорош гусь, всем в глаза «тра-ля-ля», а стоит обернуться — помоями обольет…
— Фотоаппарат мне ваш покажите, Клавдия Никитична…
— Да он же и его отволок в комиссионку, а какой был аппарат!
— А маленького аппаратика не было?
— «Минокса»? Нет, мы не взяли, к нему у нас пленки нет, ну и решили не покупать…
— Когда он начал пить?
— Когда завгаром стал, — убежденно ответила женщина. — Раньше-то, когда был механиком, самому надо было поворачиваться, — не пил, а как сменил спецовку на синий халат, как стали к нему клиенты подворачивать — тут и пошло. То с одним, то с другим. Он ведь честный, вы не думайте, он лишнего не возьмет, он лучше свое отдаст, чем другого обидеть.
— А когда у него глаза испортились?
— Вот тогда и испортились. Пил без закуски, жжет ведь она, проклятая, нутро: у одного язва, у другого гипертония, а моего дурака по глазам стукнуло. Уж он так скрывал это, так скрывал! «Всё, — говорил, — если про это узнают, конец карьере, слепого за границу не пустят». Наконец линзы вставил, теперь, говорит, комиссия не страшна, теперь пропустит… Ну и пошел с радости гудеть…
— Вы пробовали к врачу обращаться?
— Это где ж я к врачу обращусь? — вдруг озлилась женщина. — В посольстве, что ль? Скажу, мол, муж у меня пьяница, да? Так меня с первым самолетом и отправят. И сюда на работу напишут — поди потом, отмойся. Если б можно было по-тихому, уломала б, а так — молчи и надейся.
